Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Всё, всё, тише... Будет тебе твой Воронин... за шкирку приволоку...

Остывала от истерики я медленно, согревалась в руках у Логинова. Постепенно конвульсии прекратились, трясучка исчезла, как и не было. Он, удостоверившись в положительном результате, отпустил меня, помог лечь.

Я лежала без сил, опустошённая, и еле слышно скулила:

– Ты ничего не понял... Почему? Ты же умней других... Для чего Шура врал, когда убеждал, что ты любишь меня? Я ему ничего плохого не делала... Зачем давать надежду, а потом... У меня теперь никого не осталось, кроме Воронина...

Ты здесь, потому что виноватым себя считаешь... Вот сейчас ты рядом, искупаешь вину, но тебя у меня нет... Это невыносимо, понимаешь?

В палате, если не считать моего бормотания, стояла бессмысленная, окончательная тишина. От неё в ушах звенело. И я пыталась наполнить её хотя бы идиотским лепетом. Дядя Коля однажды рассказывал, что у мужчин тоннельное зрение. Мышление у них, прежде всего, тоннельное, это вернее. Между "да" и "нет" не существует никаких иных вариантов.

Логинов смирно сидел подле меня, внимательно слушал жалкий скулёж. Не вынеся неторопливо разворачивающейся безрадостной перспективы, униженно попросила его:

– Уходи, а? Совсем...

– Нет, - Логинов поднялся и решительно известил, - вот теперь я точно никуда не уйду. Ты от меня слишком многого требуешь. Пусть отсюда твой Воронин выметается.

– Он не мой, - поспешила я откреститься от несправедливого обвинения.

– Без разницы, - почти прорычал Логинов, по ходу, выбитый из равновесия моей безобразной истерикой.
– Я вообще не понимаю, почему он до сих пор возле тебя околачивается. Чтоб я его здесь больше не видел. Ты поняла?

– Угу, - подтвердила устало. Мой Логинов возвращается? Невероятно.

– И хватит валяться, истеричка. Посмотри, что ты натворила, - он всунул мне в руки обрывки постельного белья.
– Теперь платить придётся. В тройном размере. Ну-ка, марш на стул! Я убираться буду.

Я интересно проводила время в поисках стула. Почти игра в жмурки. Серёжка мне не помогал. Насвистывая, он ликвидировал следы землетрясения. Разнообразные звуки сыпались, казалось, со всех сторон. Закончив, потребовал:

– Давай, возвращайся.

Я покорно и почти сразу, ориентируясь на его голос, добралась до койки. Села. Он примостился рядом, обнял. Повздыхали успокоено, привыкая к новому для обоих положению. Он тихо предупредил:

– Ты такая всклокоченная - чистый воробышек. Прости, но устоять невозможно. Я тебя сейчас поцелую.

Я забилась в его руках, завертела головой.

– Нет, нет, не надо...

– Почему?
– забеспокоился он.

– Это так больно, - мне неловко было признаваться, но и врать не хотелось.
– У меня до сих пор нижняя губа болит.

– Чудачка, - он оживился.
– Это так сладко! Особенно с тобой. Сейчас сама убедишься, обещаю.

Губы у него по ощущению - сухие, чуть потрескавшиеся, - на вкус - слегка солоноватые, - а поцелуй получался удивительно сладким. Длился он, пока я не начала всерьёз задыхаться. В голове помутилось.

– Ну, теперь спать, - скомандовал этот изверг рода человеческого, сам с трудом отрываясь от моих губ.
– Тебе таблетки принять нужно, отдохнуть.

– Нет, - попросила

я его, потеряв всякий стыд, одурманенная внезапно проснувшейся во мне чувственностью.
– Пожалуйста, поцелуй меня ещё раз. Один разочек, а?

Странно. С Ворониным в памятный вечер было приятно целоваться, но личной потребности не возникло. А с Серёжей... Неутолимая жажда навалилась.

Логинов легко сдался. Без уговоров. Сразу. Мы целовались с ним до самого ужина, благо, никто нашего уединения не нарушал. Сердца наши неистово колотились о грудные клетки, чуть не выпрыгивая, дыхание прерывалось. Вокруг расстилался пустой космос, где не было места никому, кроме нас. Мы благополучно забыли о скором начале дежурства медсестры Юли, о постельном белье, порванном на тряпки, о том, что в любую минуту в палату могли вторгнуться посторонние. Между затяжными, капитально сносящими крышу, лобзаниями, я шепнула:

– Скажи, я красивая?
– и ждала в ответ "очень". Воронин недавно заявил, что я стала очень красивой. Мне надо было в его словах удостовериться. Мне требовалось знать, насколько я для Логинова привлекательней Танечки. Получила оскорбительно равнодушное:

– Не знаю.

– Это как?
– я не могла выбрать, обидеться на безразличие или копать дальше.

– Да не задумывался никогда, - Логинов давно лежал рядом, как бы невзначай примостив свою руку на мою грудь, - я знакомилась с новыми ощущениями, - другая его рука подсунулась мне под спину.

– Э-э-э... не поняла...

– Чего непонятного?
– он закинул ногу мне на бедро, приготовился продолжить поцелуйное действо, от него несло жаром, как от раскалённой печки.
– Я когда в очереди, - ну, в кинотеатре, помнишь?
– тебе в глаза посмотрел, всё, больше ни одну девчонку в упор не видел. Причём здесь красота? Ты есть, других нет.

– Я тоже больше никого не видела, - мои пальцы исследовали его лицо: лоб, брови, нос, верхнюю губу.
– У тебя глаза, как горький шоколад. Когда в них смотришься, затягивают по самую маковку. И нос лучший в мире.

Через несколько минут, продышавшись, уличила его:

– Врёшь ты всё про красоту. Из девчонок себе самую красивую выбрал - Танечку.

– Ты так считаешь?
– он переместил руку, плотнее обхватив мою грудь.
– Трахается она хорошо, не спорю. Вот насчёт красоты... сомневаюсь. Злое всегда некрасиво.

– А я совсем не умею, как ты выразился, трахаться. Ни разу не пробовала. Веришь?

– Верю, - рассмеялся он.
– Замечательно, что не пробовала. Свою женщину я сам хочу обучать всему, что нужно.

– Разве я твоя женщина?

– Начиная с очереди в кинотеатре. Неужели ты за эти годы не поняла? Моя и ничья больше, - он приложился губами к ямочке у ключицы. Мёд растёкся по моему телу, и слабость потекла вслед за ним.

Интересная логика у противоположного пола. Если у Воронина - значит, баба. Если у Логинова - то его женщина. Странное для меня понятие, из другой, взрослой и недоступной пока жизни.

– Так ты папа Карло?
– преодолевая истому, хихикнула я.
– Под себя меня выстругивал?

Поделиться с друзьями: