А. Разумовский: Ночной император
Шрифт:
— Политик! — играя роскошным хохлацким чубом Алексея, с ласковым смешком говорила Елизавета.
Ей нравилось дурачить разный там императоров и королей.
И Елизавета, пожалуй, больше самого Алексея радовалась, когда 16 мая 1744 года австрийский посланник со всеми церемонными поклонами преподнес ей — вначале именно ей — вердикт Карла VII на имя обер-егермейстера ее императорского величества Алексея Григорьевича Разумовского. В сей именной грамоте, облитой золотом, — хотя Карл был нищ, как и его потрепанная Фридрихом армия, — по всей надлежащей форме говорилось о достоинствах
— Куда там казаку Григорию Розуму! — хлопнула в ладоши развеселая императрица, знавшая, конечно, байки Алексея.
Сейчас же выскочили из разных дверей несколько фрейлин, в том числе и новопожалованная Авдотья.
— Зовите ко мне его сиятельство графа Алексея Григорьевича!
Фрейлины наперебой было бросились к дверям, ведшим в покои камергера, но Елизавета стадный топот остановила:
— Нет-нет. Авдотья!
Наученная уже всему этикету, Авдотья низко поклонилась и церемонно засеменила к дядюшке, а как скрылась с глаз государыни — казацким галопом понеслась. Многочисленная челядь, наполнявшая все переходы Летнего дворца, с изумлением провожала скачущую на одной ноге фрейлину. Даже некий переполох поднялся:
— Наводнение?..
— Никак, пожар?..
Ничего удивительного, Петербург, которому еще не было и полувека, в основе своей деревянный, и затоплялся, и горел, и Зимний дворец, и Летний — тоже из дерева; после пожаров отстраивать не успевали. Знатные жильцы любили тепло, многочисленные трубы фукали дымом что пушки под Кенигсбергом. Как ни старался государев истопник Василий Чулков обуздать печи — жар рвал и кирпич, и железо. А вокруг-то — шелка да бархаты, гобелены да лакированные панели. В случае чего, славно играл огонек!
Видно, опять пожар начался во дворце, потому и Чулков налетел на Авдотью, с ведром и в одном исподнем, — промытарив всю ночь у печей, он как раз отсыпался в своей боковушке. Видать, с устатку выпил немного, руки распахнул:
— Государыня? Горит?..
Авдотью Бог силушкой не обидел — так толкнула истопника, что дубовое ведро вывалилось из его руки и с грохотом покатилось по коридору.
Дядюшкин камердинер навстречу, с тем же криком:
— Пожар?..
И камердинера во всю силушку двинула, влетела к дядюшке со словами:
— Ой, граф!.. Ой, государыня срочно требует!..
Дядюшка как раз сидел за туалетным столом, наводил лик божеский после ночного застолья. В отличие от истопника, он-то все сразу понял. Племянницу облапил, расцеловал и пообещал:
— Молодчина! Потороплю Бестужева со свадебкой.
Авдотья на еще более радужных крыльях унеслась обратно, а он, одевшись с помощью двух подскочивших камердинеров, вальяжным шагом пошел следом. Ему не пристало спешить. Тем более бегать взапуски по коридорам.
Совершив глубокий утренний поклон — хотя давно уже перевалило за полдень, — он как ни в чем не бывало спросил:
— Как почивали, государыня?
— Вашими молитвами, хорошо. Не пора ли завтракать, граф?
Он пропустил последнее слово мимо ушей и только уточнил:
— У вас или у меня, ваше императорское величество?
— У вас, сиятельный
граф! Такой уж случай…Фрейлины и камердинеры, толпившиеся в туалетной комнате, все понимали с полуслова. А сунувшийся было с очередным докладом барон Черкасов — мол, опять французский посланник — был выметен прочь одним мановением руки:
— Сегодня прием только для Господа Бога!
Алексей знал, где будет завтракать расходившаяся Елизаветушка, и лишь упредил:
— С вашего позволения, я пойду вперед, потороплю, чтоб поспешали.
— Поторопи, граф, поторопи.
Он опять сделал вид, что ничего не понимает, и вышел. А настырного секретаря предупредил:
— Я тебя выпорю, барон. Сказано — только Господь Бог!
Неторопливая, да что там — ленивая, особенно по утрам, Елизавета на этот раз собиралась недолго. Всего-то в сопровождении одной фрейлины, уж конечно Авдотьи, поспешила на половину друга нелицемерного. Там все гремело, и голос новоявленного графа хлопал, как охотничья плеть:
— Геть, лоботрясы! Сей минут чтоб!
Он церемонно предложил руку гостье-весталке и повел ее в столовую. Нарочно неспешно, чтоб там успели собрать заполошное застолье. Он видел озолоченный свиток в руке Елизаветы, видел красную, свисавшую на золотом шнурке печать, но виду и сейчас не подавал. Всему время и своя радость.
Когда они, оставшись вдвоем, без надоевших слуг, порядочно закусили — только тогда и развернула Елизавета заветный свиток:
— Видишь, друг мой? Карл бегает от Фридриха по всем лесам, почитай, без портков, а дело наше помнит. Читай свою родословную. Да вслух, вслух!
Как и повелела, прочитал. Потом усмехнулся:
— А что? Предки наши действительно служили московским царям. Саблей острой да пикой остроконечной. Родитель мой, Григорий Яковлевич, как-никак казак реестровый, участвовал во всех походах гетмана Апостола…
— Гетман? — отложив римский вердикт, задумалась Елизавета. — Пожалуй, не прав мой родитель, что упразднил гетманство. Сейчас правит на Украйне государев Совет, трое русских да трое малороссов, а что толку? Только свары между собой. Истинно: паны дерутся — с холопов клочья летят. Ведь плохо живут твои земляки, да и мои подданные?
Алексей не ожидал, что веселое застолье, начатое по такому торжественному случаю, закончится делами малороссийскими. Кто их разберет! Он сказал с осторожностью:
— Плоховато, государыня. Плакальщиков-гонцов бесконечно шлют…
— Вот-вот, опять из Киева депутация. Гетмана просят, да что там — требуют. Как мне быть, друг мой?
Алексей некоторое время молчал.
— Сама знаешь, государыня, никогда я не лез в дела имперские. Политик — не для меня. Но позволь сказать правду.
— Говори, граф, говори. За то и ценю.
— С великого родителя твоего чести и достоинства не убавится, но не прав он был… Ватагой сановников управить Украйну не можно. Один кто-то должен быть. Ведь и России вместо царя хотели навязать верховников — тоже некий Совет, да? Что из того вышло?..
— Вестимо, кто на плахе, кто в ссылке.
— Так что, государыня, и на Украйне под самодержавной рукой должен быть кто-то один…
— Гетман?
— Да не царем же хохла называть!
— Ой шалун! — оживившись, погрозила пальчиком Елизавета. — Не единожды виделся ты мне, граф, в облике малороссийского гетмана… Каково?!