А. з.

— Кто тебя защитит, если кровь ему в мозги ударит?

— Хрипатый и Гвоздь, — без раздумий выпалил Бузук. — А ещё мы возьмём с собой Хирурга. Вдруг дружку станет плохо.

— И я пойду, — откликнулся Сява, приглаживая пальцем лейкопластырь на подбородке.

Бузук хитро прищурился:

— При одном условии. Я отдам тебе кроссовки, а ты вернёшь мне мою обувку.

Сява расплылся в улыбке:

— Я ж для тебя, Бузук, всё, что хочешь, сделаю.

— Я бы и Шнобеля взял, — вставил Гвоздь, складывая в рюкзак оставшуюся провизию. — Если наткнёмся на деревню, он у любого мальчишки еду выклянчит.

— Согласен, — кивнул Бузук. — На рассвете выходим.

Не проявляя эмоций, Жила вытер лезвие ножика о рукав кофты и отдал Бузуку:

— Ну что, давайте рубанём?

Еды и правда было на один зуб. Одного человека. Пересилив себя, Максим глотнул свою порцию и не почувствовал ни запаха, ни вкуса. Зато братки пережёвывали пайку тщательно и долго, чтобы обмануть желудок. Посасывая тонкий шматок копчёной колбасы, Бузук кидал Шнобелю то ломтик хлеба, то кусочек сыра. Тот с ловкостью хорошо выдрессированной собаки ловил их на лету и при этом не отходил от порога. Причмокивая губами, Гвоздь заталкивал в рюкзак фонарик, аптечку, ракетницу. Сява сметал со стола крошки в ладонь и отправлял в рот. Усердно работая челюстями, Хирург смотрел в просвет между досками на окне. Облизывая пальцы, Жила глядел из-под насупленных бровей, как Хрипатый, ни у кого не спросив разрешения, заряжает ружье.

— Кофе сейчас выпьем или на утро оставим? — поинтересовался Гвоздь.

Бузук вытащил из кармана зажигалку и пачку сигарет:

— На утро.

Шнобель похлопал себя по бёдрам:

— Можно мне попить?

Гвоздь засунул термос в рюкзак и взял со стола фляжку:

— А коньяк? Может, хряпнем по напёрстку?

— Хряпнем, если ночью замёрзнем.

— Лады.

Бузук отломал от сигареты фильтр и закурил:

— Всё сложил?

— Кажись, всё, — отозвался Гвоздь, затягивая ремешки. На всякий случай заглянул под стол. — Всё.

— А верёвку?

— Я привязал её к колодцу, — поспешил ответить Сява. — Всё равно идти по воду. Потом отвяжу.

— Можно мне попить? — чуть громче повторил Шнобель.

Бузук выпустил в потолок струю дыма:

— Какой, однако, длинный вечер.

Хирург зябко поёжился, отошёл от окна и встал рядом с Максимом:

— Похолодало. Может, всё-таки возьмёшь мою куртку?

Максим покачал головой:

— Не возьму.

Сделав несколько затяжек, Бузук отдал сигарету Гвоздю и сложил руки на столе:

— Давайте решать, как будете дежурить ночью.

Жила бросил взгляд на Хрипатого:

— У кого ружьё, тот и стоит на стрёме.

— Ты чем-то не доволен, Жила? — спросил Бузук.

— Мне не нравится, что оно заряжено. Мы условились идти без шума.

— А мне кажется, ты не доволен, что ружьё у Хрипатого. Начнём с того, что это его трофей. И он умеет с ним обращаться. Я лично никогда не стрелял из охотничьего ружья. А ты?

— Дело нехитрое, — упирался Жила. — Снял с предохранителя, нажал на спусковой крючок.

— У Хрипатого железная выдержка и зоркий глаз, чего не могу сказать о тебе.

— Ты меня плохо знаешь, Бузук.

— Ну что ж, тогда забери у него ружьё.

Делая вид, что разговор его не касается, Хрипатый продолжал что-то перемалывать челюстями и щёлкал на ремне карабинами, проверяя исправность. Жила взял протянутую Гвоздём сигарету и глубоко затянулся, размышляя, как выкрутиться из щекотливой ситуации. Драться с Хрипатым не хотелось, да и ружьё заряжено. И пойти на попятную Жила не мог. Он скорее сдохнет, чем позволит браткам думать о нём как о слабаке и трусе.

— Какого хрена? — воскликнул Сява.

Занятые разборками зэки выпустили из поля зрения Шнобеля. Он застыл со стаканом в руке, не успев окунуть его в бадью.

— Хочу пить, — прозвучал дребезжащий голос.

Жила отдал сигарету Сяве и поднялся с табурета.

Шнобель попятился, потрясая перед собой руками:

— Я ничего не трогал. Клянусь. Только стаканчик. — И, получив удар ногой в живот, отлетел к стене.

Подскочив к нему, Жила вмазал ботинком по голове, как по мячу.

— Ты что делаешь? — вскричал Максим.

В Жилу словно вселился бес. Он безостановочно пинал Шнобеля, а тот крутился на полу волчком и верещал, прикрывая лицо руками.

Максим вцепился Жиле в рукав кофты:

— Прекрати! — И наклонился, намереваясь помочь Шнобелю встать.

Хирург обхватил его сзади за плечи:

— Он опущенный! К нему нельзя прикасаться! — И потащил Максима в сторону.

Не выпуская кофту из пальцев, Максим притянул Жилу к себе и проорал в пышущее злобой лицо:

— Струсил биться с Хрипатым и решил отыграться на самом слабом?

Кулак Жилы врезался ему в солнечное сплетение. Максим согнулся пополам и закашлялся.

— Дружка не трожь! — гаркнул Бузук.

Глядя на залитый кровью пол, Максим прохрипел:

— Вы не люди. Вы звери.

Шнобель поднялся на четвереньки и, постанывая, пополз к двери. Жила обрушил ногу ему на спину:

— Он насиловал детей и сворачивал им шеи.

Скрутившись калачиком, Шнобель произнёс сквозь рыдания:

— Это не я.

— «В снег упал Алёшка, а потом Серёжка. А за ним Иринка. А за ней Маринка», — говорил Жила, с остервенением пиная Шнобеля.

Тот визжал:

— Это не я!

— «А потом упал Игнат. Сколько на снегу ребят?» Угадай с первого раза имена его жертв.

— Это не я! Клянусь! Не я!

— Мы не люди, мы звери, а он тогда кто? — Слова Жилы перемежались со звуком ударов. — Кто он? Кто? Кто?

Шнобель истошно завопил:

— Я осознал! Я раскаиваюсь!

— Хватит! — рявкнул Бузук.

Жила утёр рукавом пот со лба и со всей дури заехал ботинком Шнобелю в бок.

Бузук вскипел:

— Я сказал: хватит!

Максим обвёл братков взглядом:

— Вы не звери. Вы твари.

Скользнув задницей по сиденью табурета, Бузук повернулся к Максиму лицом:

— И вот такие, как ты, судят нас, садят, а потом снимают грязные портки и трахают наших баб. — Голос главаря набирал силу. — А два года за грёбаные пять роз — это как, по-человечески? А такие, как ты, меня баланду жрать! За грёбаные пять роз! Это по-человечески? — я спрашиваю.