А.....а

Но тёплыми вечерами и в погожие выходные этот человек изменяется до неузнаваемости. Он выезжает из своего двора весь обтянутый кожей на блестящем огромном очень громком и очень красивом мотоцикле. Этот мотоцикл сверкает каждой деталькой. Днём в его блестящем баке отражается солнце, а вечером все городские огни. Рокот его двигателя слышно за минуту до его появления из-за угла. И этот рокот ни один житель нашего квартала не спутает ни с одним другим.

В нашем околотке называют этого мотоциклиста не иначе как Америка. Заслышав знакомый и неповторимый звук мотора его мотоцикла, прохожий нет-нет да и скажет сам себе или спутнику: «О, Америка куда-то собрался» или «Америка возвращается». Ночью, проснувшись от грохота за окном, какая-нибудь жительница нашего квартала скажет мужу: «Ой, что это»? А в ответ услышит: «Да спи ты! Америка это… Вот ведь как дитя малое!». И непонятно, кому адресовано «дитя малое», жене или ночному мотоциклисту.

И сколько же таких вот парней моего возраста, сильно старше меня или сильно младше, спешат с работы, зимой ждут тепла, а весной ждут первых сухих и погожих деньков, летом ждут, когда закончатся затяжные дожди, только чтобы вывести свои мотоциклы из гаражей и сараев.

Кто-то легко может купить себе любой мотоцикл, кто-то годами самостоятельно мастерит себе из старого отечественного, ещё отцовского, что-то похожее, но увиденное в американском кино. Кто-то покупает себе всю амуницию в самых дорогих и серьёзных магазинах, кто-то сам себе шьёт «правильную одежду» из кожи от старого дивана. Но тянет их и зовёт что-то одно и общее.

Может быть, когда они ночью мчатся на своих мотоциклах по тем улицам, по которым днём шли, ехали в общественном транспорте или в ничем не особенных своих машинах, им видится что-то другое, другое чувствуется? Может быть, через зеркальные стёкла их шлемов наши улицы выглядят иначе? Может быть, со светом из окон наших пятиэтажек, с огнями витрин наших гастрономов, вывесок парикмахерских и нотариальных контор что-то происходит, когда эти огни отражаются в блестящих шлемах и в деталях мотоциклов. Может быть, открывается этим мотоциклистам простор? Тот самый простор, по которому мчатся герои американских фильмов на своих двухколёсных машинах.

Иначе зачем ещё нужен этот трудоёмкий, дорогостоящий и крайне опасный для жизни маскарад?

Интересно было бы спросить кого-нибудь из таких любителей мотоциклов, которые летом от нечего делать ездят из Тюмени в Екатеринбург и обратно на своих «Харлеях» или на самоделках, похожих на «Харлеи». Я бы спросил: «А каково это, ехать во всей красе на таком мотоцикле по мосту через речку под названием Цинга или проезжать мимо кривых заборов деревень с ещё более печальными названиями? Каково глотать пыль и гарь от грязных грузовиков и тракторов, дышать запахами птицефабрик и скотных дворов? Удаётся ли, благодаря шлему, избежать подробностей? Чувствуется ли при этом простор? А если чувствуется, то когда он чувствуется сильнее, по пути в Екатеринбург или по пути обратно в Тюмень?»

А сколько на дорогах Урала, Черноземья, Сибири, Карелии или Дальнего Востока разных придорожных заведений с названиями типа: «Ранчо», «Монтана», «Техас», «Бар шериф», «Кафе Элвис», «Голливуд», «Баффало», «Чикаго» и прочее.

Стоят эти заведения среди берёзок или сосенок, пускают из труб дым, а за деревьями притаилась деревенька, в которой люди и знать не знают значение того слова, которым украшено придорожное заведение.

Для них Чикаго или Сан-Франциско – это прежде всего приземистое сооружение, днём и ночью мигающее ёлочной гирляндой над дверью и возле которого всегда стоит пара грузовиков.

Приятно, выехав из Красноярска в западном направлении, после трёх часов тряски остановиться у забегаловки под названием «Техас», стоящей в чистом поле, среди нескольких плакучих берёзок. Радостно в этом заведении съесть борща и пельменей, сидя под плакатом с молодым Клинтом Иствудом в ковбойском наряде. Очень трогательно на стене «Техаса», среди фотографий Нью-Йорка, изображений самолётов «Пан-Американ», рекламных картинок какой-то колы вдруг обнаружить пейзаж с заснеженной вершиной Фудзиямы и вышитый крестиком Тадж-Махал в позолоченной рамке.

Постоянные посетители таких придорожных заведений уже давно не разглядывают, а может быть, и никогда не разглядывали картинки на стенах. Водители грузовиков знают наизусть эти заведения, картинки и дороги. Кто-то всё знает между Новосибирском и Иркутском, а кто-то аж от Москвы до Благовещенска. Они знают, в каком сарайчике рядом с Омском готовят лучшую солянку и что недалеко от Барабинска армяне делают самый лучший на всей трассе шашлык.

Для этих людей мотоциклисты, в их яркой коже, в блестящих шлемах и на ревущих мотоциклах, – это всегда смешные бездельники, этакие прожигатели жизни и бензина, этакие дурачки и клоуны, которым делать нечего. Называют их водители грузовиков самыми нелестными словами, посматривают на них с высот своих кабин и понимают, что все эти грозные на вид и дорогие мотоциклы – не более чем вертлявые и смертельно опасные игрушки. Сколько они видели их разбитых и искорёженных, скольким покалеченным двухколёсным смельчакам они помогли, а скольким, на их глазах, помочь было уже невозможно. Но нет у тех, кто день и ночь ведёт по трассам свои грузовики со скучным, часто скоропортящимся или даже огнеопасным грузом, уважения к выехавшим на их дороги, ради удовольствия, мотоциклистам. Нет почтения ни к их смелости, ни к их травмам, ни к смертям. Водитель грузовика всегда хозяин трассы. Он в пути по делу, которое считает нужным, важным и благородным. А мотоциклисты для него просто ряженые, насмотревшиеся американского кино.

Смеются водители грузовиков, глядя на то, как, пропуская коров, объезжая лежащих в лужах свиней, забрызганные навозом и грязью, пробираются через деревни мотоциклисты, с волчьими мордами и драконами на спинах кожаных курток. Лают на них собаки, матерятся им вслед напуганные рокотом моторов бабки, недоумённо смотрят на них пьяненькие дедки, опершись на заборы. И как что-то совсем инородное, и даже инопланетное, смотрятся на многих шлемах или кожаных куртках мотоциклистов флаги американской конфедерации.

Смеются над мотоциклистами водители грузовиков, костерят и матерят их, а у самих в кабинах сплошная Америка! Улыбаются им со стен кабин лучшие девушки «Плейбоя» и «Пентхауса».

Масса американских фильмов воспели романтический образ сильного человека за рулём огромного грузовика, мчащегося по бескрайнему простору. Эти фильмы многое многим подсказали о том, как надо украсить своего железного товарища и кормильца, чтобы было красиво. Эти фильмы подсказали стиль поведения, одежду, помогли сформировать походку и даже найти пластику, необходимую при спрыгива-нии из кабины на землю, а потом при восхождении в чертоги кабины обратно.

Дикие мустанги, орлы и пумы, красавицы в позах пум украсили собой грузовики совсем не американского производства и предназначенные, например, для курсирования исключительно в пределах Архангельской или Вологодской областей. Америка помогла внести романтику на наши дороги, помогла мужикам, которые большую часть своей жизни проживают, наматывая на колёса своих грузовиков наши унылые километры, найти, подсмотреть какие-то, по их мнению, красивые и гордые атрибуты своей беспросветной работы, подсказала какие-то кодексы поведения.

Америка снабдила многие грузовики мощными, почти корабельными гудками вместо привычных клаксонов. Вот и гудят эти гудки в ночи или в утреннем тумане, пугая коров и заставляя целые деревни заходиться собачьим лаем. Гудит Америка по всем бесконечным нашим дорогам. Мчатся мустанги по Кубани, выгибают спины пумы на Дальнем Востоке, летят по Поволжью забрызганные грязью орлы, мёрзнут в Мурманской области покрытые инеем красотки на дверях кабин.

Но мне хочется верить, что мужикам, после целого дня тряски за рулём, приятнее переночевать в строении, обитом пластиком и с названием «Мотель Кондор», чем в таком же строении, но без пластика и с вывеской: «Шиномонтаж. Столовая. Ночлег».