А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.2
Шрифт:
— Горе мое,— сказала Таня, и Фокин замолчал.
— Ничего не понимаю,— сказал он сиплым шепотом.
— Вы думаете, Борис, что мы способны представлять лучшие умы человечества? — спросил Мбога.
Комов угрюмо пробормотал:
— Сколько мы здесь напакостили. Сожгли целое поле, топтали посевы, развели пальбу... А в районе базы! — Он махнул рукой.
— Но кто мог знать? — сказал Рю виновато.
— Да,— сказал Мбога,— мы сделали много ошибок. Но я надеюсь, что они нас поняли. Они достаточно цивилизованы для этого.
— Да какая это цивилизация! — сказал Фокин.— Где машины? Где орудия
— Да замолчи ты, Борис,— сказал Комов.— «Машины, города»... Хоть теперь-то раскрой глаза! Мы умеем летать на птицах? У нас есть медоносные монстры? Давно ли у нас был уничтожен последний комар? Машины...
— Биологическая цивилизация,— сказал Мбога.
— Как? — спросил Фокин.
— Биологическая цивилизация. Не машины, а селекция, генетика, дрессировка. Кто знает, какие силы покорили они? И кто скажет, чья цивилизация выше?
— Представляешь, Борька,— сказала Таня.— Дрессированные бактерии!
Фокин яростно крутил ус.
— И уходим мы отсюда потому,— сказал Комов,— что никто из нас не имеет права взять на себя ответственность первого контакта.
«Ах как жалко уходить отсюда! — думал он,— Не хочу уходить, хочу разыскать их, встретиться с ними, поговорить, поглядеть, какие они. Неужели, наконец, это случилось? Не какие-нибудь безмозглые ящеры, не пиявки какие-нибудь, а настоящее человечество. Целый мир, целая история... А у вас были войны и революции? А что у вас сначала было, пар или электричество? А в чем смысл жизни? А можно взять у вас что-нибудь почитать?
Первый опыт сравнительной истории человечества... И нужно уходить. Ай-яй-яй, как не хочется уходить! Но на Земле уже пятьдесят лет существует Комиссия по Контактам, которая пятьдесят лет изучает сравнительную психологию рыб и муравьев и спорит, на каком языке сказать первое “э”. Только теперь над ними уже не посмеешься... Интересно, кто-нибудь из них предвидел биологическую цивилизацию? Наверное. Чего они там только не предвидели...»
— Леонид Андреевич все-таки феноменально проницательный человек,— проговорил Мбога.
— Да,— сказала Таня,— Страшно подумать, что здесь мог бы наделать Борька, будь у него оружие.
— Почему обязательно я? — возмутился Фокин,— А ты? Кто купаться ходил с резаком?
— Все мы хороши,— сказал Рю со вздохом.
Комов поглядел на часы.
— Старт через двадцать минут,— объявил он.— Прошу по местам.
Мбога задержался в кессоне и оглянулся. Белая звезда ЕН 23 уже поднялась над зеленой равниной. Пахло влажной травой, теплой землей, свежим медом.
— Да,— произнес Мбога.— Очень благоустроенная планета. Разве природе под силу создать такую?
Глава четвертая
КАКИМИ ВЫ БУДЕТЕ
ПОРАЖЕНИЕ
Фишер сказал Сидорову:
— Ты поедешь на остров Шумшу.
— Где это? — хмуро спросил Сидоров.
— Северные Курилы. Летишь сегодня в двадцать два тридцать. Грузо-пассажирским Новосибирск — Порт Провидения.
Механозародыши предполагалось опробовать в разнообразных условиях. Институт вел работу главным образом для меж-планетников, поэтому тридцать исследовательских групп из сорока семи направлялись на Луну и на другие планеты.
Остальные семнадцать должны были работать на Земле.— Хорошо,— медленно проговорил Сидоров.
Он надеялся, что ему все же дадут межпланетную группу, хотя бы лунную. Ему казалось, что у него много шансов, потому что он давно не чувствовал себя так хорошо, как последнее время. Он был в отличной форме и надеялся до последней минуты. Но Фишер почему-то решил иначе, и нельзя даже поговорить с ним по-человечески, потому что в кабинете торчат какие-то незнакомые с постными физиономиями. «Вот так приходит старость»,— подумал Сидоров.
— Хорошо,— повторил он спокойно.
— Северокурильск уже знает,— сказал Фишер.— Конкретно о месте испытаний договоришься в Байкове.
— Где это?
— На острове Шумшу. Административный центр Шумшу.— Фишер сцепил пальцы и стал глядеть в окно.— Сермус тоже остается на Земле,— сказал он.— Он поедет в Сахару.
Сидоров промолчал.
— Так вот,— сказал Фишер.— Я уже подобрал тебе помощников. У тебя будут двое помощников. Хорошие ребята.
— Новички.
— Они справятся,— быстро сказал Фишер.— Они хорошо подготовлены. Хорошие ребята, говорю тебе. Один, между прочим, тоже был Десантником.
— Хорошо,— безразлично сказал Сидоров.— У тебя все?
— Все. Можешь отправляться, желаю удачи. Твой груз и твои люди в сто шестнадцатой.
Сидоров пошел к двери. Фишер помедлил и сказал вдогонку:
— И возвращайся скорее, камрад. У меня есть для тебя интересная тема.
Сидоров притворил за собой дверь и немного постоял. Потом он вспомнил, что лаборатория 116 находится пятью этажами ниже, и пошел к лифту.
Яйцо — полированный шар в половину человеческого роста — стояло в правом углу лаборатории, а в углу слева сидели два человека. Когда Сидоров вошел, они встали. Сидоров остановился, разглядывая их. Им было лет по двадцать пять, не больше. Один был высокий, светловолосый, с некрасивым красным лицом. Другой пониже, смуглый красавец испанского типа, в замшевой курточке и тяжелых горных ботинках. Сидоров сунул руки в карманы, привстал на цыпочки и снова опустился на пятки. «Новички»,— подумал он и ощутил вдруг приступ такого сильного раздражения, что сам удивился.
— Здравствуйте,— сказал он.— Моя фамилия Сидоров.
Смуглый показал белые зубы.
— Мы знаем, Михаил Альбертович.— Он перестал улыбаться и представился: — Кузьма Владимирович Сорочинский.
— Гальцев Виктор Сергеевич, — сказал светловолосый.
«Интересно, кто из них был Десантником,— подумал Сидоров,— Наверное, этот испанец, Кузьма Сорочинский». Он спросил:
— Кто из вас был Десантником?
— Я,— ответил светловолосый Гальцев.
— Дисциплина? — спросил Сидоров.
— Да,— сказал Гальцев,— Дисциплина.
Он посмотрел Сидорову в глаза. У Гальцева были светло-голубые глаза в пушистых женских ресницах. Они как-то не шли к его грубому красному лицу.
— Что же,— сказал Сидоров,—Десантнику надлежит быть дисциплинированным. Любому человеку надлежит быть дисциплинированным. Впрочем, это не мое мнение. Что вы умеете, Гальцев?
— Я биолог,— сказал Гальцев.— Специальность — нематоды.
— Так,— сказал Сидоров и повернулся к Сорочинскому.— А вы?