А76 (сборник)

Воскресенье. Дописываю свои записки в раю, на побережье Карибского моря. Вы никогда не задумывались, как выглядит человек, после того как он съеден? Да никак. Он съеден и переварен. У него нет будущего. Хотя, то, что от него осталось, можно ещё использовать в качестве удобрения. Но у нас этого добра и без того – навалом… Какое же я всё-таки… гм… Простите меня, люди. Я больше не буду.

...

Со всей ответственностью заявляю:

я никогда не шутил, не шучу и шутить не собираюсь.

Сальвадор Дали

Санта-Клаус на Сером Волке

(легенда, услышанная автором от пионеров казахстанских прерий)

Машина заглохла за двадцать километров до ближайшего аула. Ник сник. Он напрасно крутил ключ зажигания: это больше не заводило мотор. Вокруг простирались бескрайние Тургайские леса. На трассе было пусто, как на нудистком пляже зимой, и помощь могла придти лишь свыше. Ник поднял взгляд в небо, надеясь увидеть вертолёт МЧС, но не увидел ничего кроме малого кучевого облачка в беспросветной голубизне.

«А-а-а, к чёртовой бабушке!», – выругался он и, хлопнув дверцей своего старенького «Роллс-ройса», зашагал напрямки через лес к аулу, где жила покойная бабушка его жены.

…Спустя четыре часа Ник всё ещё пробирался сквозь густые заросли карагача и развесистой клюквы. Он давно уже потерял ориентацию, поскольку солнце внезапно зашло на востоке, звёзды почему-то не зажглись, вместо муравейников попадались только термитники, мох не рос в здешнем климате, а новейшая система спутниковой навигации осталась на заднем сидении «Роллс-ройса». Ник материл собственную опрометчивость, жену, её бабушку, всех её родственников до седьмого колена, механика, чинившего машину в аркалыкском автосервисе, ночь, грязь, холод, колючий карагач, правительство Соединённых Штатов, Господа Бога, его (Бога) мать, всех святых и апостолов, евреев и тургайских комаров.

Внезапно за спиной Ника раздался протяжный вой. Сердце нашего героя невольно сжалось от тоскливого желания мгновенно очутиться в тёплом джакузи пятизвёздочного нью-йоркского отеля, с бокалом «мартини» в руке и пышногрудой красоткой под боком. Вой повторился: на сей раз значительно ближе и отчётливее. Ник оглянулся и, убедившись, что никто из знакомых в данный момент его не видит, побежал сломя голову. Однако тоскливый вой раздавался всё чаще, причём уже где-то сбоку и даже впереди. Ник понял, что его окружают. Обдирая об острые камни модные джинсы, он стремглав взобрался на самый высокий утёс в округе. Взглянув вниз, он увидел зловещие жёлтые огоньки, стремительно приближающиеся со всех сторон.

Ник упал в отчаянии на колени:

«Господи!» – воскликнул он осипшим от страха голосом. – «Не дай мне умереть! Я ещё не готов быть съеденным! Господи, прости мне мои прегрешения! Прости, что я был глух к тебе, ни разу не читал Библии и даже не посмотрел рок-оперу „Иисус Христос – суперзвезда“. Прости, что я не ходил в церковь, нюхал кокаин, подделывал счета за телефон, не соблюдал постов, жрал на ночь пиццу с диетической кока-колой, увлекался оккультизмом, отмечал Хеллоуин, играл в казино, посещал порносайты, рассказывал друзьям скабрезные анекдоты, брал взятки, подставлял партнёров по бизнесу, изменял жене с её психоаналитиком, убил его в приступе ревности пультом от телевизора и скормил труп пираньям в аквариуме, не платил налоги, крал жвачку в универмаге и наврал маме, что трёхлитровую банку варенья съел соседский кот…»

В этот момент он почувствовал чьё-то зловонное дыхание за своим левым плечом. Полный ужаса, Ник обернулся и увидел пьяного мента с карманным фонариком.

– Слышь, мужик: эт не твоя «тачка» на дороге?

– Э-э-э…

– Ты, чё, немой? Я ру: твой «Роллс-ройс» там стоит?

Ник нервно кивнул.

– Ну, падло, из-за тебя всю ночь по этим грёбаным зарослям пролазили! Придурки из МЧС всех на уши поставили: интуриста у них волки съели, мать их так-разтак!!!

Летургия

(стихохроника)

Нехилый закос под Бродского

Если бы я умел писать как Иосиф Бродский,

Было бы, пожалуй, не плохо:

Меня стали бы печатать огромными тиражами,

И вскоре дали бы Нобелевскую премию;

Я съездил бы в Швецию,

Произнёс длинную речь

И, напившись на банкете,

Набил морду королю…

Только что-то не хочется мне писать «под Бродского»:

Весь день ужасно болит живот,

И к тому же я не еврей…

Зуб мудрости

Антону Ли Круковскому?

Не пишут никому полковники

И чинят что-то там чиновники

Чин-чинарём, чужие сонники

Не досмотрев в такую рань.

Поп-звёзды и простые сводники

В Усолье сводят с солью сольники,

А тут бегут с уроков школьники

И ловят удочкой тарань.

И падают под подоконники,

Когда таланты и поклонники

Настой столетний льют в отстойники

И пьёт его любая пьянь.

Но мчатся в бой лихие конники:

Будённого зека-разбойники…

Спокойно! Мы ведь все покойники!

Такая, братцы, марцепань.

Солже-ниццын

В умах людей он мыслится как птица,

А в КГБ – как бывший зек-сексот.

Но дух его к высокому стремиться

И мелкого не видно с тех высот.

Он должен был в ГУЛАГе сохраниться

Под бдительной охраной у ворот;

Ему на нарах снилась заграница,

Глядящая подобострастно в рот.

Экибастуз, конечно же, не Ницца

(Хоть не лишён иных степных красот),

Но это всё зачтётся и сгодиться,

Когда мёд слов он выдавит из сот:

Пусть путая названия и лица,

Плутая по-пластунски средь болот

Восточной Пруссии (пророку всё проститься!),

Он явится, как эхо и как Лот.

Неизвестные факты из биографии Чокана Валиханова

Когда Чокан в Кашгарию пробрался,

Чтобы сокрыть свой просвещённый ум,

Он лишь едой кашерною питался —

Желудком маялся, был мрачен и угрюм.

Но хан кашгаров, слывший за нацмена,

Окончил Оксфорд, Гарвард, Шаолинь…

Чокана он спросил: «Какого хрена?»

И тот ответил: «Служба… C\'est la vie!»

Восточный люд бывает лют во гневе,

Восточный ум коварством изощрён.

Особенно не любят там евреев,

Чокан же был и в этом уличён.

Хан повелел зачахшему чухонцу:

«Поди в духан и плюнь Чокану в плов,

Чихни в лицо и отползай к оконцу…» —

«Я понял, босс, не нужно лишних слов!»

Чокан погиб от подлых рук наймита.

Но жизнь его пример для могикан!

Налив кумыс, в степной глуши джигиты

Подъемлют тост: «Ты крут, чувак Чокан!»

Чкалов

Чкалов любил постебаться

И часто летал под мостом,

Где ждали его папарацци

И «скорая» с красным крестом.

Ещё он любил «прикольнуться»

И плыть через Волгу, как кроль…

Он жил вопреки резолюций

И даже не пил алкоголь.

Но партия шуток не любит,

Особенно – про Магадан.

Чкалова вывели в люди,

Людьми был приказ ему дан:

«Валера, лети ты отседа,

На Северный полюс лети!»

Он скромно ответил: «Покеда!»

И отбыл. И годы в пути

Его экипаж пребывает:

Закончилось топливо, спирт,

Консервы, терпение… Тает

Надежда. Чкалов не спит.

Он держит штурвал, как святыню,

Он держит намеченный курс.

Века не сотрут его имя,

Но опыт мотают на ус.