аа

Сценарии, в которых шанс на выживание – пятьдесят на пятьдесят, вроде обратного сальто с качелей или мертвой петли с приземлением на голову. Когда нечаянно лишаешь себя жизни, как какой-то пошлый иллюзионист – Гениальный Засранец . На каждый несчастный случай, в котором ты, вероятнее всего, погиб, в другой жизни приходится ЧП, в котором ты невероятным образом выжил.

Как сучья дерева, похожего на букву «Г»: каждый – исход, каждый делится на множество облезлых веток-вен. Одной из них решка уготована навечно, и изменить исход в многомировой – или копенгагенской – интерпретации нельзя, как ни старайся.

Невозможное оказывается возможным.

Маститые профессиональные математики называют это вероятностью – или невероятностью.

Научные гении – великие маги статистики и ужасные чародеи информатики, у которых после имен букв больше, чем в самих именах, – квантовым самоубийством.

Или даже – если уж на то пошло – квантовым бессмертием.

А вдруг этот случайный мысленный эксперимент окажется не выдуманной страшилкой, а правдой?

Вдруг тебе суждено избежать смерти при помощи лишь кварка математики – избегать ее всегда, даже когда меньше всего надеешься и ожидаешь, все потому, что жизнь твоя – подброшенная монета, вечно падающая решкой?

– Переживите воспоминания заново!

Джек плещет эмоциями, захватывающими его сильнее сценических страстей.

– В этой жизни или в следующей! – балабонит он, улыбаясь в унисон с тыквой.

В христианской вере самоубийство считается грехом против Бога. Совершивший его обречен на вечные скитания по земле.

Проклят и не способен умереть. Неумирающий покойник , как я и мой брат, воскрешенный Зомби-Иисус, трикстер со светильником.

А может, даже Джек-путеводитель , думаю я, уминая очередной каштан.

– Это жареные каштаны? – спрашивает Упыриха, глядя на пакет, которого мои пальцы уже не чувствуют. – Или конские?

Конскими каштанами мы с братом били друг друга по рукам – еще до того, как мы с ним начали умирать, – колотили, пока костяшки пальцев не вспыхивали лиловым цветом.

И зачем только? Кинув каштан в рот, я протягиваю ей пакет, купленный на улице у торговца, которому все одно, что суфле, что суицид… что квант, что квашеная капуста…

– В «каштаны» сыграем? – предлагаю.

– Моя мама – врач , – заявляет Упыриха, гордо выпячивая налитую грудь. – Конские каштаны ядовиты. Гемолиз.

Токсины, разрушающие эритроциты – красные кровяные тельца.

– От них можно умереть, – объясняет она.

– Вряд ли, – отвечаю я, уставившись на ее грудь и мусоля во рту холодный каштан.

Провожу языком по деснам и зубам, собирая остатки мякоти. Даже если это и конские каштаны, не беда: будет что добавить в наш с Дубиной Стоеросовым и без того блестящий список коронных номеров.

– Вот псих, – фыркает Упыриха, уводя за собой Бес-Френда. Я пожимаю плечами.

Что бы ни вытворял этот Бесподобный Мерзавец , он все же мой брат. Зная то, с какой прямо-таки квантовой скоростью чувство вины перерастает в ненависть, не следует удивляться, что в семьях творится такой бардак.

Быть живым человеком из плоти и крови – вот настоящее проклятие.

– Спешите напугать своих родных и близких до смерти! – гудит Джек.

Туристы виснут на его плаще, наперегонки пытаясь сфотографироваться в пабе «Восемь Жизней из Девяти». Джек их распугивает, гремя пластмассовой аппаратурой, как бутафорскими веригами. Хозяева отпускают собак побегать по эчмондскому выгону. Упыриха с Бес-Френдом бредут по направлению к светильникам жилых домов… А что, если чистилище – не жар в венах и не бесконечная жуткая тьма, а какое-нибудь другое, в равной степени жестокое наказание? Как, например, семейная прогулка или каникулы за городом.

Или погоня за собственным братом по неприметным городам, торчание в унылом чистилище туризма – когда не хочется жить, а надо, – и снова погоня за этим Умопомрачительным Маньяком , годы спустя… по деревенским выгонам… по охраняемым лесным угодьям… через квантовое самоубийство…

А что – если – до сих пор просто везло? И вся эта научно-математическая абракадабра не более чем ошибочное мировоззрение. Неполноценная религия. Дуракам везет, но однажды его везению все-таки придет конец, и тогда мне больше не надо будет преследовать этого Блистательного Недоумка … из братской ревности… в хеллоуинскую ночь… в поисках квантового бессмертия…

И тут раздается пронзительный визг – режущий, как ножевая рана. Затем лай.

Слишком много лая.

Я поворачиваюсь вместе со всеми к выгону – перед «деревом-виселицей» стоит женщина с собакой, ее глаза белы и широко раскрыты.

Над ней висит – свисает с нижней заскорузлой ветки – мертвый груз. Костюм в черно-белую полоску, осветленные патлы трепыхаются на ветру, поднятый воротник скрывает под собой удавку.

Еще один трагический герой, последователь Вертера.

Еще один лемминг: шестой по счету в Эчмонде. Очередное подражающее самоубийство, очередной кластер после Бричфорда, новая горячая точка для послужного списка моего брата.

На этот раз я не закатываю глаза. Я просто их закрываю. Битл-Курта не вернут к жизни никакие заклинания.

Да и никого из них не вернуть. Пусть я лицемер, но попадись мне этот Прославленный Трус и Прохвост , ох и надаю я ему по кумполу!

Уж тогда-то я дам ему повод желать собственной смерти!

Но здесь, в этой жуткой тьме умирающей ночи, некоторые из нас – суицидных туристов или случайных леммингов – рождены, чтобы жить вечно.

Кит Бьюи Рутина

В восемь тридцать какой-то мужик втаскивает в аптеку трех своих сыновей, швыряет три рецепта на стойку и требует пошевеливаться.

– Четыре часа в больнице проторчали. – Отбирает пачку жевательной резинки у младшего мальчишки. – Мне домой надо. В девять плей-офф начинается.

Посередине каждого рецепта проштамповано большими черными буквами: «Амоксициллин». У каждого врача в больнице Гурона в кармане халата имеется отрывной блокнот с рецептами на антибиотики, в которые просто нужно вписать свое имя.

Отец почесывает красные пятна на шее. То ли сыпь, то ли (что, по-моему, вероятней) бритвой порезался. Порезался и каждый день бреет поверху, снова и снова, – от этого только хуже.

Все чешет и чешет.

– Говорил же я медсестре, нам три рецепта на амоксициллин! Как в тот раз. И все равно пришлось прождать четыре часа и выложить сотню долларов – а докторишка всего лишь им в уши на пять секунд посмотрел.

Интересуюсь, часто ли у мальчиков воспаляются уши. Отец отвешивает подзатыльник среднему, набившему себе полный рот ваты, и отвечает: