Абсолютное Зло и другие парадоксы объективной этики

К страху своей совести, страху бессмысленности, добавляется страх потерять материальный комфорт, благополучие. Известно, что разочарования, потери перспектив и возможностей, а тем более бедность, неплохо стимулируют социальную активность. Почему? Потому что они помогают преодолеть страх. Чем меньше терять, тем менее страшно. И все же это помогает не слишком – ибо страх сильнее даже голода. Но что же тогда сильнее страха? Только разум – но его еще надо заставить работать! А хитрые трусы уже заранее знают к чему это может привести, заранее боятся. Поэтому они не хотят слышать про свободу, про добро, про мораль. Это их раздражает, злит. Они твердят – это мы все знаем, это все пустая болтовня, красивые слова, все врут, везде ложь. Трус предпочитает винить всех остальных – страну, власть, народ. Он ругает людей, ругает жизнь, его жжет ненависть – но в ее основе лежит стыд за себя, страх в котором невозможно признаться.

Поддаваясь страху, трус творит зло, он начинает с малого, а кончает тем, что лезет наверх и унижает других, более слабых. Ведь ему надо самоутвердиться, доказать себе, что он не трус. Но на самом деле, чем дальше, тем хуже – чем больше такие творят зла и подлостей, тем им страшнее, они уже не в состоянии остановиться и встать лицом к лицу со своей совестью даже если б захотели. Они не могут найти силы перечеркнуть свою жизнь, признаться что прожили ее негодяями. И конечно, они боятся возмездия – и тогда они творят новое зло из страха оказаться разоблаченными и наказанными.

Так страх пронизывает все общество – сверху донизу. Нижние боятся верхних, верхние – нижних, и все – друг друга. Они выстроили репрессивную систему, они дошли до крайности, они уже понимают что так нельзя, но боятся – боятся что первый кто выступит против будет уничтожен остальными. Поэтому в сущности, их главный страх – это страх морали, закона. Зло обязательно уничтожает закон. Беззаконие – верный признак страха охватившего все общество.

Можно ли стать личностью, не победив страх? Можно. :) Никто не способен победить его до конца. Но важно делать шаги к освобождению. Какие? Для начала – говорить о нем. Мыслящий человек не будет обманывать себя – в этом нет никакого смысла. Да, признаться себе в своей слабости страшно. Еще страшней найти выход, сделать следующий шаг. Бороться со злом, за свое достоинство – это действительно страшно. И чтобы это было легче, надо говорить об этом с другими. Говорить правду – о своем страхе, о своей трусости, о том, что надо вместе искать выход. Правда рождает доверие, а доверие побеждает страх, ведь победить его легче сообща, поддерживая друг друга. Пусть победить не до конца, но благодаря маленьким шагам, можно доказать себе, что можешь, способен быть свободным.

Возможно, вам показалось, что я слишком сгустил краски, ведь вокруг множество удивительно смелых людей! Однако, не надо путать смелость с мужеством. Много людей нанимаются воевать за деньги, они наверное смелые, раз не боятся рисковать жизнью. Много людей любят опасные приключения, они тоже смелые, раз подвергают себя опасности из удовольствия, раз это им нравится. Много людей увлекается силовыми или боевыми видами спорта, работают спасателями, пожарниками. Но почему так мало людей, кто готов на самом деле, по настоящему бороться со злом? Куда деваются все эти смельчаки, когда дело доходит до сопротивления власти, противодействия несправедливости? Почему они превращаются в шестеренки, почему заискивают и пресмыкаются?

Борьба со злом часто начинается в одиночку, ведь мораль требует личного выбора. Это и есть мужество. Мужество, в отличие от смелости, не заложено в генах, в характере. Оно не щекочет нервы, не приносит благ. Оно не требовалось для выживания, оно – результат разума, а потому, как и разум, оно нуждается в воспитании, развитии в себе. Гомо-сапиенсу присуща «гражданская» трусость, потому что он не создан для жизни в свободном обществе, для самостоятельного действия, для длительной, постоянной борьбы с детерминизмом, организованным насилием. Он может проявить храбрость на короткое мгновение, в коллективе, следуя примеру, воодушевленный конкретной целью. Или он может отважно бороться за свои интересы, за свою семью. Противостоять многим людям во имя абстракций, да еще в одиночку, он не способен.

И все же, разве нельзя просто тихо мирно жить, не творя зла? Действительно, этика не требует от человека какого-то особенного долга. Однако если общество уродливо, если людей мало, а гомо-сапиенсов много, мирный долг превращается в тяжкую ношу, поскольку реальное неучастие в зле, следование закону, становится равнозначно сопротивлению и требует мужества. Тогда этику дополняет героическая мораль, а долг призывает к борьбе. Героическая мораль весьма требовательна, однако, я думаю, разум всегда найдет способы сделать так, чтобы человек не был обязан становиться сверхчеловеком. Этичные методы борьбы, как и преодоления детерминизма вообще, опираются скорее на творчество, способность придумать действенные меры, не сопряженные ни с неоправданным риском, ни с бессмысленной жертвой.

33а Борьба со злом

Поскольку зло, как нравственное «лицо» детерминизма, обьективно, само бытие свободного человека есть уже противостояние злу, борьба с ним. Однако искусство, техническое творчество или иной труд на общее благо как-то не принято считать борьбой, пусть даже человеку приходится бороться со своей ленью, невежеством и усталостью. Заметно ближе к привычному пониманию борьбы саморазвитие, воспитание личности, выработка воли. Это уже явно борьба, хоть и со злом внутри себя. Но все же конечно, настоящая борьба не ограничивается собственной личностью. Что проку развивать свои таланты, когда вокруг полно тех, кто только и ждет, чтобы присвоить их плоды? А значит борьба так или иначе включает принудительное изменение поведения других людей, вплоть до их уничтожения, если они творят зло и нет иного способа их остановить. Такая борьба ставит ряд моральных вопросов.

Преодолевая свою природу, человек совершает насилие над собой. Однако насилие к другим – совсем иное дело. Недаром этика не приемлет такого насилия. Этике больше по сердцу просвещение, воспитание, беседы какие-нибудь :), причем вся эта деятельность должна быть добровольна. Этика не одобряет даже пропаганду, поскольку та – всего лишь вид информационного насилия. Человек обязан сам интересоваться этикой, сам хотеть стать лучше. Это в конечном итоге единственный путь к свободе, несмотря на то, что он долгий, извилистый и абсолютно не гарантированный – в точности как сама свобода.

Но значит ли это, что правильно «ненасилие»? Нет. Этика, в силу своей обьективности, поневоле ввела в заблуждение множество людей. Впервые призыв к непротивлению злу насилием прозвучал более 2,5 тысяч лет назад из уст мыслителя Будды, а затем был подхвачен христианством и частью гуманистов. Так, согласно писателю Толстому, зло заключается в страданиях, а значит сопротивление злу в конечном счете не уменьшает его, поскольку приносит новое страдание. Свое понимание зла непротивленцы дополнили своим пониманием добра – как смирения, всепрощения и неизменной любви. В итоге, из правильной посылки «зло побеждается не злом, а только добром» они сделали ложные выводы. Чем эта ошибка обернулась в жизни показали годы коммунистического террора – ибо другие понимали под добром нечто иное. Благодушные проповеди о ненасилии не могут остановить немыслимые в мире животных зверства на которые горазд мотивированный гомо-сапиенс. Любые проповеди останутся пустыми словами, пока не определено что такое добро и что такое зло. А это требует договора! Из этих соображений видно, что те, кто отказывается от договора, т.е. носители зла, не вправе претендовать на моральное отношение к себе. Вне договора этика бессильна – как и непротивление злу. Для разумного человека непротивление выглядит скорее покорностью, послушанием, подчинением злу.

Однако провести границу применимости насилия, как вы наверняка помните, не всегда легко. Разделим задачу на две части. Первая – насилие в формальной, публичной сфере свободного общества, в пространстве договора, вторая – в условиях отсутствия договора, например в насильственном обществе.

В первом случае, когда люди совместно ищут нормы и добровольно следуют им, насилия как института не требуется. Однако если среди них есть те, кто отказывается от договора, ответное насилие неизбежно. Отбросим вопрос (само)защиты, он, на мой взгляд, тривиален: агрессия является чрезвычайной ситуацией и неправомерно требовать в этом случае от человека хладнокровной оценки допустимости и уровня ответного насилия. В нормальной жизни ответное насилие принимает форму наказания. Чтобы выяснить его меру, необходимо сперва понять – действительно ли человек отказывается от договора, а вдруг он обьективно не мог следовать норме? Разумеется, мера ответственности зависит от его способности к договору. Здесь полезно вспомнить, что сама она вытекает из способности мыслить, и в оценке этой способности достаточно полагаться на факт общения. Каждый, кто говорит как человек, но ведет себя как животное – гомо-сапиенс, и он полностью отвечает за отказ от договора.

Вы возразите – а так ли это? А вдруг «гомо» не вполне «сапиенс»? Не просто больной индивид, а, скажем, их отдельный вид? Разве не могут существовать дикари не способные понять этику, тем паче следовать ей? Вы правы. Очевидно, существует некая граница между способным к договору гомо-сапиенсом и дикарем, которому эта идея пока недоступна. Свободный человек заинтересован в улучшении мира, включая создание благоприятной среды обитания для неразумных существ, внесение в него максимальной гармонии – что бы под этим ни понималось. А если он использует неразумный мир против его воли, это – лишь неприятное следствие временной необходимости. Однако, неразумный мир может проявлять агрессивность – например нашествие саранчи вполне может потребовать чрезвычайных мер. То же самое относится к дикарям, которые вольны жить как им вздумается до тех пор, пока не мешают свободному обществу, пока они живут где-нибудь подальше.