Ацтек

Так вот, помимо всего прочего, священник в тот раз объяснил, что эта самая Пресвятая Дева, она же Владычица Небесная, не совсем богиня, а бывшая смертная женщина по имени Мария, каким-то образом ухитрившаяся остаться девственницей после совокупления со Святым Духом Господним, а вот тот как раз и был богом. Мария родила от него Господа Иисуса Христа, являвшегося сыном бога, что позволяло ему пребывать среди людей в человеческом обличье. Вообще-то ничего такого уж мудреного я в этой истории не усмотрел. Наши боги и богини напропалую вступали в самые беспорядочные связи как друг с другом, так и со смертными мужчинами и женщинами, множа по Сему Миру своих отпрысков. Да, кстати, при этом некоторым нашим богиням, не иначе как в силу волшебства, тоже удавалось сохранять незапятнанную репутацию и с гордостью именоваться непорочными девами.

Помилуйте, ваше высокопреосвященство, я просто пересказываю, как это представлялось моему невежественному уму тогда !

Я также прослушал объяснения священника о таинстве крещения и узнал, что все мы можем в тот же самый день приобщиться к нему, хотя обычно эту церемонию совершают с детьми вскоре после рождения. Человека погружают в воду, что навеки обязывает его поклоняться и служить Господу Богу в обмен на защиту и покровительство того как в этой жизни, так и в иной, загробной. В этом смысле не только учение, но и сам ритуал белых людей не слишком отличались от верований многих наших народов. Церемониальное погружение в воду практиковалось и у нас, хотя совершали его во славу других богов. Конечно, священник не ставил своей задачей вместить в одну-единственную проповедь подробное изложение христианского учения со всеми его сложностями и противоречиями, но и это краткое наставление было слишком сложным для понимания. Даже я, несравненно лучше остальных присутствующих знавший все три использовавшихся для проповеди языка (и ксайю, и науатль, и испанский), допустил в своей трактовке услышанного ряд существенных ошибок. Например, поскольку священник говорил о Деве Марии как о существе знакомом и близком, а я сам уже видел скульптурные изображения этой белокожей, голубоглазой женщины, у меня сложилось впечатление, будто Наша Владычица является ныне здравствующей испанкой, которая, возможно, в скором времени пересечет океан, чтобы посетить нас лично. Не исключено, что она возьмет с собой в путешествие и своего маленького сына Иисуса. Испанцем же я посчитал и святого Хуана Дамасского, относительно которого священник сказал, что сегодня его день, так что всякий, принявший в этот день Святое Крещение, удостоится чести получить его имя. Тут священник и переводчики призвали всех, кто желал принять христианство, преклонить колени. Практически все тотонаки откликнулись на этот призыв, хотя, несомненно, в подавляющем своем большинстве эти тупые, недалекие люди плохо представляли себе, что тут происходит, а некоторые, наверное, даже думали, что их собираются принести в жертву. Ушли только несколько стариков и маленьких детей. Старики, если они хоть что-то поняли, вероятно, не усмотрели никакой выгоды в том, чтобы обременять себя на старости лет поклонением еще одному, новому богу. А детишки, надо полагать, предпочли поиграть в игры повеселее. Море было не так уж далеко, но священник не погнал всех этих людей в воду, а просто прохаживался между рядами стоявших на коленях тотонаков, при этом одной рукой обрызгивая их водой, а другой, похоже, давая индейцам попробовать какую-то еду. Проследив за этой церемонией и убедившись, что никто из ее участников не упал на месте замертво, и вообще не усмотрев в ней ничего опасного, я решил присоединиться. Судя по всему, это ничем мне не грозило, а, напротив, могло дать какое-либо преимущество в общении с белыми людьми. Так и вышло, что в тот день я сподобился получить несколько капель воды на голову, несколько крупинок соли из ладони священника на язык (соль была самая обыкновенная) и услышать, как он пробормотал над моей головой несколько слов на незнакомом языке. Теперь-то я знаю, что это был ваш особый церковный язык, называемый латынью. В заключение священник обратился к нам всем с еще одной короткой речью на том же латинском языке, после чего уже по-испански уведомил, что с этого момента в честь упомянутого святого, Иоанна Дамаскина, все крестившиеся лица мужского пола получают имя Хуан Дамаскино, на чем и завершил церемонию. Таким образом, ко всем моим многочисленным именам и прозвищам добавилось еще одно, надо думать последнее. Осмелюсь предположить, что оно всяко звучит лучше, чем Глаз-Моча, но честно признаюсь, что мне до сих пор весьма непривычно называть себя на испанский манер. Однако, с другой стороны, это имя, видимо, просуществует дольше, чем я сам, ибо именно под ним меня внесли во все списки жителей Новой Испании, ведущиеся как духовными, так и светскими властями. Несомненно, последней относящейся ко мне записью будет отметка о кончине некоего Хуана Дамаскино.

Во время одного из моих тайных ночных совещаний с остальными знатными мешикатль (а мы встречались в полотняном домике, предоставленном им испанцами) они сообщили мне следующее:

— Мотекусома немало размышлял о том, не являются ли белые люди богами или по меньшей мере сопровождающими богов тольтеками, поэтому мы решили провести проверку. Предложили принести белому вождю Кортесу жертву, выбрав в качестве ксочимикуи кого-нибудь из знатных тотонаков. Однако это предложение повергло его в негодование, и он, помимо всего прочего, сказал: «Вы прекрасно знаете, что ревнитель блага Кецалькоатль отвергал человеческие жертвоприношения. С чего бы принимать их мне?» Так что теперь мы не знаем, что и думать.

Откуда мог этот чужеземец вызнать такие подробности о Пернатом Змее, если только он сам не?..

Я хмыкнул: — Эта девица, Ке-Малинали, могла пересказать ему все до единой легенды о Кецалькоатле! В конце концов, она родилась где-то на здешнем побережье, откуда бог и уплыл.

— Пожалуйста, Миксцин, не называй ее этим простонародным именем, — попросил, явно нервничая, один из наших послов. — Она велела всем обращаться к ней Малинцин.

— Вот это да! — изумился я. — Высоко же девчонка взлетела с тех пор, как мне довелось увидеть ее в невольничьем караване.

— Дело обстоит не совсем так, как ты думаешь, — сказал другой посол. — Вообще-то, она знатного происхождения и в рабство угодила по прихоти злой судьбы. Ее родителями были знатные особы из Коатликамака, но, когда отец умер, а мать вышла замуж вторично, злобный отчим коварно продал падчерицу в рабство.

— Да уж, — сухо отозвался я, — вижу, что со времени нашей встречи ее фантазия разыгралась дальше некуда. Впрочем, эта девица еще тогда не считала нужным скрывать, что готова на все, лишь бы только выбиться в люди. Так что советую вам соблюдать осторожность и следить за каждым словом, произнесенным в присутствии «госпожи» Малинали.

Если не ошибаюсь, то на следующий день Кортес устроил для знатных гостей представление — демонстрацию возможностей своего чудесного оружия и мастерства своих воинов. Само собой, в толпе собравшихся поглазеть носильщиков и местных тотонаков находился и я.

Несчастные простолюдины не могли скрыть трепета: они ахали, охали, приглушенно восклицали «Аййа!» и постоянно призывали своих богов. Послы Мешико сохраняли на лицах бесстрастное выражение, как будто это не производило на них впечатления, мне же было не до восклицаний, потому что я изо всех сил старался удержать в памяти все эти разнообразные события. Тем не менее, хотя мы и ожидали чего-то подобного, и знатным посланникам, и мне самому не раз и не два пришлось, как и простолюдинам, вздрогнуть от неожиданного шума и грохота и в душе перепугаться.

Кортес велел своим людям выстроить вдали от берега из валежника и обломков уничтоженных кораблей потешный дом, а у воды, где собрались мы, установил одну из имевшихся у него труб из желтого металла на высоких колесах.

Вот что, лучше я буду называть вещи своими именами. Эта установленная на колесах труба представляла собой медную пушку, жерло которой было направлено на отдаленный деревянный дом. Десять или двенадцать солдат вышли на площадку из влажного утрамбованного песка между пушкой и береговой линией. На лошадей надели часть того снаряжения, которое я уже видел раньше, но не мог уразуметь, для чего оно предназначено. А теперь кое-что прояснилось. Например, то, что показалось мне низкими кожаными стульями, оказалось седлами. Ременные поводья предназначались для управления животными, а их спины и бока прикрывали стеганые, чем-то похожие на доспехи наших воинов попоны. Позади всадников расположились другие воины, державшие на крепких кожаных ремнях огромных, злобного вида собак.

Все воины были в полном боевом облачении — со сверкающими шлемами на головах и длинными, вложенными в ножны мечами на поясах. Выглядели они весьма грозно, а когда сели в седла, то им вдобавок вручили еще и пики на длинных древках, похожие на наши копья, с тем лишь отличием, что их стальные наконечники помимо острия также имели по обе стороны выступы, предназначенные для того, чтобы отражать удары любых противников.

Когда его воины заняли позицию, Кортес улыбнулся с гордостью собственника. По обе стороны от него стояли переводчики, и Ке-Малинали, наблюдавшая подобные представления и раньше, тоже мягко улыбалась с выражением снисходительного превосходства. Через нее и Агиляра Кортес обратился к послам Мешико:

— Я слышал, что воины мешикатль любят барабаны. Может, начнем сегодняшнее зрелище с барабанного боя? — Никто не успел ответить, как он крикнул: — За Сантьяго — огонь!

Трое приставленных к пушке солдат сделали что-то такое, отчего сзади нее вспыхнуло маленькое пламя и прозвучал оглушительный удар, не менее громкий, чем звук, производимый нашим разрывающим сердца барабаном. Медная пушка подпрыгнула (я подскочил вместе с ней), и из ее пасти вырвалось грозовое облако. Раздался гром, способный соперничать с громом Тлалока, и блеснула молния, намного ярче всех зубчатых молний тлалокуэ.

Я моргнул от удивления, но все же успел приметить маленький, круглый, похожий на мяч предмет, который мелькнул в воздухе, улетая по направлению к дому. Это, конечно, было железное пушечное ядро: оно поразило далекий дом, разметав его на бревна и щепки.

В отдалении, как это часто бывает и с громами Тлалока, послышался раскат грома чуть потише. Это загрохотали о землю подкованные железом конские копыта, ибо в тот самый момент, когда выстрелила пушка, всадники пустили вскачь своих лошадей. Они мчались бок о бок с такой скоростью, с какой мог бы бежать ничем не обремененный олень, а за ними, не отставая, следовали спущенные с поводков псы. Всадники доскакали до руин разрушенного дома и принялись размахивать мечами и разить копьями, делая вид, будто уничтожают уцелевших врагов. Потом все они повернули лошадей и поскакали обратно по берегу к нам. Собаки слегка поотстали, и, хотя в ушах моих стоял звон, я услышал доносившееся издалека хищное рычание псов, а также, если мне не почудилось, пронзительные человеческие вопли. Во всяком случае, когда псы вернулись, их страшные челюсти были запачканы кровью. Либо кто-то из тотонаков решил спрятаться поблизости от потешного дома, чтобы понаблюдать за происходящим из укрытия, либо Кортес намеренно и жестоко подстроил так, чтобы они оказались там.

Тем временем приближавшиеся всадники уже не держались сплошной линией, но на полном скаку перестраивались и совершали замысловатые повороты, демонстрируя нам, как легко и умело управляют они этими огромными животными даже во время столь стремительного движения. Зрелище было впечатляющим, но рыжеволосый гигант Альварадо показал нечто еще более потрясающее. На полном скаку он выпрыгнул из седла, некоторое время, держась за него одной рукой, без видимого напряжения, не отставая, бежал рядом со своим громыхавшим копытами животным, а потом уже и вовсе каким-то чудесным образом, не снижая скорости, снова запрыгнул обратно. Даже для быстроногих рарамури это было бы проявлением восхитительной ловкости, Альварадо же проделал такой трюк в одеянии из стали и кожи, весившем, должно быть, столько же, сколько и он сам.