Ад
Шрифт:
– Ладно, – согласилась она. – А почему нельзя говорить?
– Потому что неудавшиеся самоубийцы очень стесняются того, что они сделали. Не нужно им лишний раз об этом напоминать. Маме будет неприятно, что какой-то посторонний человек оказался в курсе ее беды и ее проблем. В общем, не говори – и всё. Мы с тобой будем общаться, но это будет нашим с тобой секретом, нашей маленькой тайной. Договорились?
– Договорились! – радостно подтвердила Даша.
– А этот мужчина, Кирилл, он… – начал было Камень.
– Ну! – радостно подхватил Ворон. – Он самый и есть, на этот раз
– И все-таки мне не верится, неужели можно так менять внешность при помощи одежды и грима? – недоверчиво сказал Камень.
– И еще как! – воскликнул Ворон. – Ты даже представить себе не можешь, какие чудеса они вытворяют.
– Значит, это Кирилл Тарнович спас Лелю от маньяка?
– Ну да. И когда грабитель у Любы сумочку вырвал, тоже он вмешался.
– А кавказец, который выручил Николашу, когда на него наехали?
– Вот тут врать не буду, – Ворон покачал головой. – Не узнал. Но вполне могу допустить, что это тоже он был. И тот мужик, который в день суда над Геннадием наблюдал за Романовыми, тоже он.
– Ну, это уж ни в какие ворота, – возмутился Камень. – Это не проходит.
Ворон нахохлился и сердито сверкнул глазками.
– Почему не проходит?
– Смотри сам: он сказал Даше, что ему сорок семь лет, правильно?
– Допустим, – осторожно согласился Ворон. – И что?
– Какой год это был?
– Две тысячи второй.
– Стало быть, он, – Камень на мгновение задумался, – тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения. Или в крайнем случае пятьдесят четвертого. А суд над Геннадием был в каком году?
– Не помню, – буркнул Ворон.
– Зато я помню, – ехидно улыбнулся Камень. – В восьмидесятом. Выходит, ему было всего двадцать пять – двадцать шесть лет. А ты мне заливал про мужика под сорок. Так что не проходит никак.
– А вот и проходит! Тоже мне, великий математик выискался! – Ворон возмущенно закаркал, брызгая слюной. – Помнишь, я тебе говорил, что мне этот мужик напоминает того, который перед зданием суда сидел, только моложе? Помнишь?
– Ну, помню.
– Мы с тобой тогда еще голову ломали, как это может быть. А теперь все встало на свои места. Он же артист, он не только лицо может изменить и походку, он и возраст может добавить или убавить. Может, он вообще в какие-то моменты глубоким стариком прикидывался, вот я его и не замечал. Короче, голову тебе даю на отсечение, что это все он и был: и у суда, и с маньяком, и с сумочкой. Я тебе больше скажу, – Ворон понизил голос, – я его еще один раз видел, оказывается.
– Что значит: оказывается? – не понял Камень.
– Да вот то и значит. Помнишь, как Аэлла в ресторане увидела Родислава с Лизой и вызвонила туда Любу, а с ней какой-то кинодеятель познакомился и на просмотр в Дом кино утащил? Так это тоже он был.
– Что же ты раньше-то молчал?! – завопил Камень. – И как тебе только не стыдно? Знал – и молчал?!
– Да я только сейчас узнал, – принялся оправдываться Ворон. – Он же все время переодетый и загримированный, все время прикидывался, а сегодня он был натуральный, как есть от природы, и тогда в ресторане он тоже был натуральный.
– Ты смотри, как любопытно получается, – задумчиво проговорил Камень, который мгновенно перестал
сердиться на друга и переключился на анализ ситуации. – Тогда, в ресторане, он фактически спас Родислава от семейного скандала, а Любу – от стресса, вызванного неверностью мужа. Он же не знал, что у них договор и Люба про Лизу все знает, вот и пытался защитить их обоих. Интересно, зачем? Зачем он все время вмешивается в жизнь Романовых и спасает их?– А теперь еще и в жизнь Лизы, – добавил Ворон. – Лизу-то он тоже спас. Это уж совсем непонятно.
– Да нет, это-то как раз понятно, – возразил Камень. – Лиза – часть жизни Родислава. Если с ней что-нибудь случится, он будет переживать. А ее дети останутся совсем одни, и снова Родиславу и Любе придется принимать какие-то решения. Нет, Лиза-самоубийца нам совсем не нужна. Это только утяжелит ситуацию.
– Ты что?! – Ворон вытаращил на друга круглые блестящие глазки. – Ты что такое говоришь? Это же люди, живые люди, они страдают, у них душа болит, они мучаются, переживают, плачут, а ты рассуждаешь, как… как… Я даже не знаю, с чем сравнить твое такое поведение! У меня слов не хватает. Ты рассуждаешь, как бессердечная дубина, у которой вместо сердца камень. Вот!
– Дубина сделана из дерева, и у нее внутри не может быть камня, – хладнокровно ответил Камень. – Я рассуждаю как аналитик, который с твоей помощью посмотрел не одну сотню сериалов. Всему есть мера. Лиза-самоубийца – это уже перебор.
– Знаешь, я, пожалуй, слетаю в Голливуд, походатайствую насчет тебя, дескать, есть у нас в Вечности один крупный специалист по сюжетам, он может вам сценарии сериалов писать, – огрызнулся Ворон. – Чего ты понимаешь в человеческой жизни-то? Она сама по себе развивается и порой такие зигзаги делает, что ни одному сценаристу в страшном сне не приснится. В общем, я, конечно, тоже очень рад, что Лиза осталась жива, но не потому, что ее смерть, как ты изволил выразиться, утяжелила бы ситуацию, а потому, что она человек и мне ее жалко, как и всех людей вообще. И детей ее тоже жалко. Понял?
– Понял, – покладисто отозвался Камень. – Сквозняк какой-то. Ты не чувствуешь?
Ворон покрутился на месте, склонил голову, прислушался.
– Вроде и вправду дует откуда-то, но невнятно. Сыростью тянет. Ветер, что ли, пожаловал?
– Да нет, для Ветра тяга слабовата.
– Я это, я, – послышался тихий жалобный голос.
– Господи! – переполошился Камень. – Ветрище, друг, куда вся твоя сила подевалась? Ты не заболел ли?
– Побили меня, – простонал Ветер.
Голос его доносился не с высоты, как обычно, а звучал совсем рядом с ушами Камня, из чего Камень сделал вполне справедливый вывод о том, что сил у старого приятеля и впрямь маловато, он даже вверх подняться не может, по самой земле стелется.
– Кто побил? – спросил Ворон. – За что?
– Тучи побили. Я им в прошлом году весь кайф поломал, они только нацелились на какую-то деревушку в Южной Англии, собрались там потоп с наводнением устроить, а я налетел и разогнал их к едрене фене. Так они злобу затаили и по всей планете целый год меня искали. Нашли вот, подкараулили, загнали в Южной Америке в какую-то дыру, где сплошные кактусы, к земле меня прижали и давай мутузить. А кактусы-то колючие – жуть! Всего меня ободрали, на клочки растерзали. Вот еле дополз. Буду у вас отлеживаться, если не прогоните.