Адаптация

Публика в таких заведениях обычно собиралась соответствующая: мелкие чиновники, мальчишки из богатых семей и нувориши. Напрочь лишенные вкуса и до нелепого гордящиеся самой возможностью потратить на обед две средних столичных зарплаты. И хозяева, конечно же, следили, чтобы «дорогую» публику не беспокоили граждане… попроще.

Облаченный в ливрею швейцар у входа покосился, оценивая мою одежду, но я напустил на себя настолько уверенный и независимый вид, что тот решил не связываться.

Людей в зале было немного, и Бориса Анатольевича я нашел почти сразу: он устроился у окна и сноровисто расправлялся с внушительным стейком. Справа от тарелки расположился запотевший графин — явно не с минеральной водой — с которым мой новый знакомый, похоже, собирался покончить в одиночку.

Я жестом остановил уже рванувшую было ко мне официантку и прошел к столику.

— Борис Анатольевич? — из вежливости поинтересовался я. — Владимир Острогорский.

Руку я протягивать не стал. Да и сестрицын начальник, конечно же, тоже не спешил. Даже из-за стола не поднялся — видимо, посчитал, что этикет изобрели не для того, чтобы расшаркиваться перед каким-то там курсантом.

— Угу.

Продолжая жевать, Борис Анатольевич вилкой указал мне на свободный стул. Я не стал возражать и, усевшись, сложил руки на груди и принялся рассматривать человека напротив.

Лет тридцать-тридцать пять с виду. Крупный, плечистый, с простым открытым лицом, которое, пожалуй, можно было бы даже назвать приятным, если бы не сломанный когда-то нос. Впрочем, впечатление портил не только он: и внешний вид, и безвкусно подобранная рубашка, которую Борис Анатольевич уже успел заляпать жиром, и весьма посредственное умение орудовать ножом и вилкой выдавали в нем человека из простых. И не честного работягу или унтер-офицера, а одного из самых отвратительных представителей сословия.

В лихие восьмидесятые такие типажи встречались чуть ли не на каждом шагу, но уже к началу нулевых понемногу исчезли. Кто-то погиб, кто-то отправился в места не столь отдаленные. Многие повзрослели, сменив кричащий ширпотреб на дорогие костюмы, но этот, похоже, так и застрял где-то… там.

Даже удивительно, как это сестрице удалось такого встретить.

Борис Анатольевич покончил со стейком, потянулся к графину, но, заметив мой взгляд, все-таки решил воздержаться. Он дожевал, промокнул губы салфеткой и вопросительно посмотрел на меня.

— Чем обязан?

— Для начала — доброго вам вечера, милостивый сударь, — проговорил я.

— Привет, привет. Есть хочешь? Мясо тут отлично готовят!

— Спасибо, я не голоден, — я покачал головой.

— Ну, тогда выкладывай. Что там у Полинки? А то я до нее дозвониться сегодня не могу весь день.

Фамильярная «Полинка» резанула слух, и я вдруг опять почувствовал злость.

— Вы очень дурно воспитаны, Борис Анатольевич, — проговорил я, неодобрительно качая головой. — Я, собственно, изначально это предполагал, а сейчас вижу, что в своих предположениях не ошибся.

— Чего-о-о? — он нахмурился. — Ты что мне тут лечишь, а? Пришел о манерах поговорить, что ли?

— Я пришел поговорить о том, что пытаться затащить в постель подчиненную, пользуясь служебным положением — это низко. И считаю своим долгом предупредить, что, если вы продолжите в том же духе, лечить будут уже вас.

Брови собеседника взлетели на лоб.

— Ты чего, щегол, угрожать мне надумал? Да ты вообще понимаешь, на кого рот открываешь? Да я…

— Борис Анатольевич, простите за бестактный вопрос, а вы в каком чине? — нарочито вежливо перебил его я.

— Тебе какое дело? — не понял Борис.

— Ну, просто если вы из благородных, то я, пожалуй, должен требовать прислать секунданта. А если вы, простите, быдло сиволапое, то я вам прямо сейчас морду набью, и дело с концом.

Последнюю фразу я намеренно произнес громче, и она звонко разнеслась по ресторану. В зале повисло напряженное молчание, а внимание сидящих за столиками обратилось к нам.

Несколько секунд Борис сидел и ошалело хлопал глазами, пытаясь осознать, что он сейчас услышал.

— Кхм, — наконец откашлялся он. — Позвольте представиться: Резников Борис Анатольевич, штабс-капитан тридцать третьего пехотного Елецкого полка. Как я понимаю, сударь, вы пришли вызвать меня на дуэль?

Ты смотри, о манерах вспомнил. Поздно, раньше надо было.

— Не совсем. Изначально я пришел поговорить с вами о Полине. Но сейчас вы просто не оставили мне выбора. Я не могу терпеть подобную фамильярность и небрежение. Вкупе с вашими недостойными мужчины и офицера — вы же офицер, да? — поползновениями в сторону моей сестры, я вынужден требовать у вас сатисфакции.

Сейчас за нами наблюдал весь зал, и соскочить с дуэли — означает просто похоронить себя. После такого, полагаю, об ужинах в пафосных ресторанах Борису Анатольевичу придется забыть.

— Учитывая, что вы допустили в мою сторону несколько оскорблений, которые я, как офицер и дворянин, попросту не могу оставить без ответа, полагаю, что я удовлетворю вашу просьбу, — отчеканил он, глядя мне прямо в глаза. — А сейчас вынужден просить вас оставить меня.

— С удовольствием, — кивнул я. — Жду вашего секунданта в ближайшее время, сударь.

Я встал, и под полную тишину в зале, покинул ресторан, сопровождаемый множеством любопытных взглядов.

Что ж. Вопрос с ухажером сестры, можно сказать, практически решен. Не думаю, что после дуэли он осмелится продолжить свои настойчивые ухаживания.

Но новую работу Полине, кажется, искать все-таки придется.

Глава 11

— Давайте-ка на перекладину, судари. И по пятнадцать раз, без счета… Пошли, пошли! Пока ты отдыхаешь — красноперый качается!

Не успели завершиться одни соревнования, как Медведь начал готовить сборную к следующим. То ли зимой, то ли уже ближе к весне намечалась очередная спортивная рубка, где пажи с павлонами наверняка пожелают взять реванш.

После таинственного и весьма скоропостижного исчезновение капитана Каратаева, его косолапое сиятельство подрядили проводить занятия у всего Корпуса. И все — от первогодок до выпускников-мичманов — сошлись во мнении, что раньше на утренних занятиях было не так уж плохо. Прежний физрук злобствовал, исключительно когда у него оказывалось дурное расположение духа. Этот же устраивал мучения с полноценным пятикилометровым кроссом чуть ли не каждый день.