Адепт

Я было напряг извилины, но вскоре сдался. Я не помнил, когда они на него вышли, толком ничего не понимал, да и не хотел понимать или вспоминать. Мне было хорошо, а остальное не имело никакого значения.

Так что я просто пожал плечами и хотел было снова уставиться ввысь — но тут слева раздался радостный собачий лай.

— Э, а Сару кто на улицу выпустил!.. Стоять! Сара, стоять!!!

Без толку — чёрная самка добермана стремительной торпедой пронеслась от соседнего дома, скрытого в туманной дымке, до детской площадки, играючи перемахивая через декоративный заборчик и в два прыжка добираясь до меня.

С сиденья я спрыгнул, иначе она бы меня просто снесла. Нет, она меня и так снесла, но хоть не вместе с качелями.

— Да хорош, хорош!.. — Мы с собакой валялись в снегу, и я со смехом пытался хоть как-то сопротивляться настойчивому облизыванию лица. — Сара, блин, чего разыгралась-то так!

— Просто она давно тебя не видела.

— Давно — это с утра?

Я кое-как смог сесть, но что-либо противопоставить безудержному веселью собаки было выше моих сил, поэтому приходилось терпеть хаотичное обслюнявливание всей поверхности головы.

— Давно — это давно, Марк. Мог бы и навещать нас хоть иногда, раз уж не ушёл вместе с на… Ау!

Брата прервал смачный хлопок, подозрительно напоминающий подзатыльник.

— Что языком хоть мелешь, идиотина?

— Пап, ну а чего он забыл-то всё?!

Отец появился позади брата неожиданно, по крайней мере для меня. Как всегда небритый, с зубочисткой в зубах, в тёмно-синем обляпанном рабочем комбинезоне и с выражением лица а-ля: «как же меня всё достало, и как мне только хватает сил терпеть чужую тупость».

— Не всё. А то, что забыл, помнить и не надо, ничего хорошего там нет. — Папа посмотрел на меня. — А ничего ты так, возмужал. Только вот это равнодушное безразличие из взгляда убери, нигилист ты мой семнадцатилетний.

Я непонимающе моргнул. И осознал, что мир стал немного ниже — а точнее, я немного выше, — брюки и рубашка сменились на форму Академии, а в правой ноге поселилась уже родная ноющая боль.

И вместе с осознанием пришло понимание. А затем мир вокруг стал потихоньку меняться: снег утрачивал белизну, заменяя её кровавой краснотой, пятиэтажки превращались в багровые костры, а лазурное небо закрывалось едким чёрным дымом.

— Вась, ну ты опять всё испортил. Сара, сидеть.

— А чего я… Я ничего…

Укоряющий женский голос раздался слегка позади, а затем меня крепко обняли. Гадать кто это, я не стал — не узнать речь родной матери невозможно, сколько бы времени не прошло. И пусть её объятья вместо ожидаемой теплоты принесли чудовищный холод, я не посмел даже немного дёрнуться, наоборот полностью расслабляясь и слегка откидываясь назад.

— Как?

— Хе, спрашивает он. Смекалистый потому что у тебя батя, а смекалочка нужна везде — хоть в армии, хоть на работе, хоть в Чертогах, будь они неладны…

— Время, Вась. Ты сам-то хоть как, Марк?

— Да я… Да потихоньку… Хожу там, бунтующую нежить истребляю…

Голос у меня стал глухим, и начал слегка дрожать. И холод тут был вовсе ни при чём.

— Вот такую?

Ехидный голос брата прозвучал со слегка металлическими нотками. Сам он при этом поменял свой облик: кожа лица сильно посерела, глаза стали чёрными, с красными угольками вместо зрачков, а на пальцах выросли чудовищные когти вместо ногтей. Вылитый вурдалак, за одним нюансом…

— Не настолько мелкую.

— Э!

— Не сильно хоть припахали? А то вон вижу твоего надзирателя, — отец мотнул головой в сторону стены огня, за которой проглядывался как две капли воды похожий на меня силуэт, объятый тенями, — и не нравится он мне совсем. Негативный тип, я таких за версту чую.

Я ухмыльнулся, при этом разглядывая метаморфозу мужчины. Лицо его скрыла безликая костяная маска с прорезями для глаз, вместо комбинезона появился чёрный плащ, скрывающий тело и спереди и сзади, на голове возникла такого же цвета шляпа, а в руке — карабин.

Насколько я знал, из всей нежити заигрывать с подобием огнестрельного оружия любили только жнецы.

— Пап, учитывая, что паразиты очень многое берут именно от своих хозяев, звучат твои слова так себе.

— А как по мне, многое становится на свои… — Глухой удар. — Да батя, хватит!

Огня становилось всё больше. Он уже поглотил всё кроме детской площадки, потихоньку начиная пожирать и декоративный заборчик. Сара, которая стала очень похожа на призываемых мною призраков, тревожно повела головой и заскулила.

— Сейчас пойдём, дорогая… Марк.

Объятья на секунду стали крепче, а затем костяные руки разжали свою хватку. Я не стал оборачиваться, просто чтобы хотя бы в моих воспоминаниях осталась мамина лукавая улыбка, а не голый череп лича.

— Помни, мы всегда будем рядом с тобой…

— Хе, ну теперь-то точно.

—…И на твоей стороне, несмотря ни на что. Ни на что, Марк.

— Мам, я не совсем…

Мои слова заглушил рёв пламени и собачий лай. Мир вокруг исчез…

И возник вновь, принимая форму до боли знакомой комнаты с серым навесным потолком. За приоткрытым окном барабанил дождь, и через него внутрь проникал свежий влажный воздух.

Находясь в каком-то ошалелом состоянии, я сел на кровати и глянул на часы — четыре утра. На мне была мятая форма, в которой я вчера и уснул, а сам я дрожал, словно промёрз до костей.

Марк, что это было?

—…

Нет ответа. Я бы мог предположить, что это был сон, но даже после проверки в склепе подобного мне никогда не снилось.

Серьёзно… Какого дьявола?..

***

В душе непрерывным потоком лилась горячая вода. Пар застилал внутреннее пространство ванной комнаты целиком, полностью скрывая за собой обнажённое тело Рины, что стояла, прислонившись лбом к керамической плитке.

У девушки было то самое муторное состояние, когда после напряжённого дня проводишь ночь без сна, понимая, что впереди тебя ждёт ещё один насыщенный день. Но контрастный душ, вроде как, потихоньку приводил мысли в порядок — а задуматься дампирше было над чем.

Лёгкий скрежет поворачиваемого крана. Вода из горячей становится почти ледяной, вызывая у Рины целый табун мурашек — но девушка почти не обращает на них внимания, поскольку её сильно мучает целых два вопроса.

Какого хрена она натворила вчера? И что делать теперь?