Адмирал Л. М. ГаллерЖизнь и флотоводческая деятельность
Шрифт:
Будут ли, однако, у России десять мирных лет? МГШ полагал, что первый этап создания морской силы на Балтике необходимо завершить много раньше — к 1912 году.
МГШ представил всего четыре варианта плана воссоздания морской силы России. По первому варианту предлагалось создать четыре полноценные эскадры (всего — 32 линейных корабля), по одной для Балтики и Черного моря и две — для Тихого океана. Второй вариант предусматривал три эскадры — две для Балтики и одну для Черного моря. Третий — по эскадре для Балтики и Черного моря, и, наконец, четвертый — одну эскадру для Балтики… [24]
24
См. там же. С. 119.
Одобрив предложения МГШ, Николай II приказал внести на рассмотрение четвертый вариант судостроительной программы. Но и эту минимальную программу Совет Государственной Обороны не одобрил, а Государственная дума отклонила законопроект об ассигнованиях на ее осуществление. Тогда в обход Думы кредиты на военное судостроение отпустил Совет министров. 19 октября 1907 года этот акт одобрил
Уроки Тулона
Из Кронштадта вышли в мае 1910 года. И опять Балтийский отряд под командованием контр-адмирала Литвинова в уже хорошо знакомом Галлеру скучноватом Портсмуте. Все шло по известной схеме: приемка угля, обмен визитами с морскими властями и с кают-компаниями стоящих на рейде английских линкоров и крейсеров, выход в море. Однако на пути к Гибралтару случилось непредусмотренное: на «Славе» вышли из строя донки — насосы, питающие водой паровые котлы. Литвинов приказал «Цесаревичу» взять «Славу» на буксир. Донки ввели в строй лишь на рейде Гибралтара, и «Слава» уже своим ходом в составе Балтийского отряда направилась в Адриатику на празднование 50-летия короля Черногории.
Перед выходом «Славы» с рейда британской твердыни Галлер отправил письмо в Петербург. «Милая Тоня! — писал он. — Наконец-то собрался написать. Мешали обычные хлопоты и неожиданные неприятности, выпавшие на долю моего броненосца. Abs it omen! [25] — как говорили твои римляне…Шлоссера я читаю не слишком усердно. С большим интересом знакомлюсь с обзорами Чернышевского в „Современнике“. Несколько номеров, начиная с 59-го года, мне удалось найти у букиниста в Кронштадте. Сжато излагая нашего Шлоссера, г. Чернышевский сопоставляет революции разных времен. Любопытна его мысль о неких сменах ритма исторического движения: выражаясь морским языком, полный (или даже самый полный) ход, потом „стоп“, осознание опасности дрейфа по воле стихии, и снова телеграфы на „полный вперед“. И так до бесконечности… Все это, представь себе, меня занимает. Можешь гордиться — твои наставления пошли на пользу. Я даже купил в Гибралтаре все двенадцать томов „Истории французской революции“ L. Blanc [26] . Попытаюсь разобраться в трагедийном мире Первой республики. Любопытно, что L. Blanc защищает Робеспьера, предстающим у Шлоссера кровавым исчадием ада… Кажется, нам предстоит не один месяц провести в Тулоне. Времени у меня будет побольше, и поэтому надеюсь осилить все тома, стоящие у меня на полке в каюте. Но поможет ли прошлое понять политическое настоящее, занимающее меня не на шутку?»
25
Пусть это не будет дурной приметой! (лат.).
26
Блан Луи — французский утопический социалист, историк.
Авария в Атлантике выявила, что ремонт нужен многим механизмам и системам «Славы». Из Петербурга пришел приказ идти в Тулон для основательного ремонта на заводах «Форж-и-Сантье» и «Бельвилль». Перечень работ определился после того, как стали к заводскому причалу; он оказался велик. Особенно много предстояло сделать по котельной части заводу «Бельвилль». Французы были довольны выгодным заказом, похоже, завышали необходимые объемы ремонта. Но и командир капитан 1 ранга Н. К. Коломейцев, сменивший в Тулоне Кетлера, и старший механик были вовсе не прочь простоять зиму 1910/11 года рядом с Марселем и французской Ривьерой — Лазурным берегом. Довольны были и другие офицеры, мечтавшие побывать не только в Марселе, но и в Париже.
Не будем утверждать, что двадцатисемилетнего Галлера
не привлекала возможность познакомиться с Францией. Но некая склонность к аскетизму, нежелание заниматься пустым времяпрепровождением отличали его от большинства молодых офицеров.Тулон был одним из центров военного кораблестроения Франции, здесь в это время строились линкоры «Жан Бар», «Курбэ», «Париж» и «Франция» с двенадцатью 305-миллиметровыми орудиями в шести башнях. А только что вошедший в строй линкор «Дантон» — «преддредноут», как «Андрей Первозванный» и «Император Павел I», стоял на рейде, когда «Слава» входила в порт Тулона. Галлер намеревался на правах офицера союзной с Францией державы побывать на новых кораблях, ознакомиться с артиллерийской техникой и организацией ее боевого использования. Хотел он осмотреть и верфи. Программа вполне позитивная — морской офицер желает совершенствовать свои знания, перенимать все ценное, что имеется во флоте другой страны. Хорошая, разумная программа! И выполнить ее было вполне возможно, тем более что в этом плавании Галлер не исполнял хлопотных обязанностей ревизора. «Пустое времяпрепровождение — зло», — любил повторять он в последующие годы, когда уже был флагманом.
Но была совсем другая программа, свои планы у матросов линкора, о которых не имел ни малейшего представления лейтенант Галлер. На «Славе» еще с 1905 года существовала революционная группа большевиков, она, умело конспирируясь, продолжала свою работу.
Размышляя о «послецусимском» российском флоте, видишь как бы два слоя, два течения в его жизни.
Офицеры и адмиралы, испытавшие горечь поражения, смело боролись против рутины и некомпетентности в морском ведомстве, проводили в жизнь реформы управления и организационной структуры флота, добивались осуществления программ военного кораблестроения и создания необходимой береговой инфраструктуры — портов-баз и доков, морских крепостей и береговой обороны, системы разведки и наблюдения. Они воссоздавали флот на новом качественном уровне, стремясь ввести в его состав подводные лодки и авиацию, новые боевые и технические средства: минное оружие, радио, гидроакустику, освоить новые тактические приемы их использования. Усилиями передовых деятелей флота, таких, как Н. О. Эссен, флот готовился к будущей войне с Германией, отрабатывая на учениях и маневрах различные виды активных и оборонительных операций. С точки зрения обеспечения государственных интересов Российской империи на море, и конкретно на Балтике, — это было нужное и важное дело. Но разумеется, даже передовые адмиралы и офицеры не помышляли об изменениях политической системы и государственного строя России.
У крестьян и рабочих, одетых в морскую форму, были иные интересы и намерения. Царский флот стал для них тюрьмой, в которой приходилось отбывать положенный срок. А их командиры — офицеры и адмиралы — царскими слугами, теми, кто вынуждает не покидать пределы этой тюрьмы. Нельзя сказать, что у матросов отсутствовало чувство патриотизма, наконец, гордость за свой корабль, флаг. Но превалировала классовая ненависть к угнетателям-дворянам в мундирах, жажда мести за товарищей, сотни и тысячи которых погибли в годы первой русской революции: были расстреляны и повешены, умерли в царских тюрьмах и на каторге. Эти чувства протеста, эти настроения, в значительной мере стихийные, старались организовать и направить в нужное революционное русло большевики. Подпольную работу вели и социалисты-революционеры — эсеры. И большевики, и эсеры целью своей революционной работы на кораблях ставили вооруженное восстание и свержение самодержавия.
Деятельность большевиков на «Славе» активизировалась с 1909 года, когда подпольную группу возглавил машинист А. К. Самсон, член РСДРП(б) с 1905 года [27] . Его призвали на флот в 1908 году и направили в 1-й Балтийский флотский экипаж. Весной 1909 года он уже служит в машинной команде «Славы». Вскоре через земляков-латышей матросов Тапелса и Песса ему удалось установить связь с большевистской группой линкора. А некоторое время спустя он возглавил ячейку большевиков. В дальнейшем А. К. Самсон участвовал в Октябрьской революции, стал видным деятелем Компартии Латвии, вел революционную работу в подполье.
27
См.: Военно-исторический журнал. 1969, № 4, С. 39.
Новый командир «Славы» Н. К. Коломейцев установил суровые порядки. Матросы работали по десять — двенадцать часов в день вместе с рабочими-французами и рабочими петербургских заводов, прибывшими из России (их было 75 человек). Понятно, что ремонт корабля осложнял быт матросов. Но Коломейцев требовал неукоснительного соблюдения порядка, идеальной чистоты помещений и рабочего платья команды. Эти требования не подкреплялись заботой и вниманием к людям. К тому же ухудшилось — и это в условиях стоянки в порту! — питание. Матросов то и дело наказывали: сажали в карцер, ставили под ружье, назначали в часы отдыха на тяжелые и грязные работы, лишали схода на берег. Забыты были былые требования капитана 1 ранга Баженова, многие офицеры и кондукт'oры пускали в ход кулаки, а ругань, стремление унизить матроса вошли в обычай. Особенно хамски относились к нижним чинам младший артиллерист лейтенант барон Фитингоф, командир одного из плутонгов артиллерии мичман Чаплин, старший офицер линкора старший лейтенант Никольский. Кормить команду стали настолько плохо, что в начале февраля 1911 года матросы отказались от обеда и объявили голодовку.
Командир линкора, до этого практически не входивший в нужды команды, был напуган этим дружным выступлением. Беспорядки на корабле могли серьезно повредить его карьере. Чтобы показать матросам свою заботу, продемонстрировать, что он стоит на страже закона и справедливости, Коломейцев издает приказ по кораблю о наказании вахтенного начальника лейтенанта Гебгардта, который «позволил себе ударить матроса Леонова, своим дерзким поведением вызвавшего подобное воздействие…». Кончался приказ так: «Напоминаю, что такое воздействие на нижних чинов недопустимо законом, делаю лейтенанту Гебгардту строгий выговор». Заметим, что этот приказ, во-первых, как бы оправдывал рукоприкладство, ибо матрос «дерзким поведением» будто бы вызвал «подобное воздействие», и, во-вторых, был объявлен лишь офицерам. Нужны были, однако, и практические меры, чтобы успокоить команду.