Адмирал Сенявин

— Обшивка разошлась, трюмы полны воды, помпы не работают!

«Велика Федура, да дура, а право, жаль без приза являться, — подумал Сенявин. — Однако так мы и через неделю в Севастополь не доберемся».

— Передайте на «купца»: экипажу спустить шлюпки и покинуть судно, — распорядился он.

С большим трудом моряки вывалили за борт две шлюпки и разместились в них. Еще две разлетелись в щепки, с силой ударившись о борт, когда их спускали на талях.

Когда все моряки, невредимые, поднялись на борт крейсера, Сенявин полушутя сказал Ганале:

— Прикажите открыть огонь и потопить «купца», а то, не ровен час, не утонет и опять к туркам возвратится.

Избавившись от тихоходного спутника, крейсера прибавили парусов и сквозь шторм направились на север. Через два дня, когда отряд отдал якоря в Севастопольской бухте, весь город только и судачил, что о лихом поиске сенявинских крейсеров.

Войнович послал Сенявина с донесением к Потемкину. Тот с нетерпением ожидал вестей о корсарском набеге к Анатолии. Когда Сенявин вошел, князь довольно прочувственно облобызал его, что случалось с ним редко. Выслушав доклад, обрадовался:

— Сделав поражение неприятелю, истребив суда многие, возвратился ты невредим с пленными и богатой добычей. За то похвала. Нынче же матушке отпишу. — Он погрозил рукой в сторону Очакова: — Ну, турок, берегись! Страх нынче по твоим анатолийским берегам разносится.

Под Очаковом дела шли неважно. Наступила осень, на носу была зима, а крепость держалась. Этому в немалой степени способствовала эскадра капудан-паши Эски-Гуссейна под Очаковом. Снабжение крепости по морю не прерывалось. Видимо, известие о набеге Сенявина на Анатолию еще не достигло Очакова. Потемкин тщетно пытался вытянуть Войновича из Севастополя: «Пребывание флота, вам вверенного, в гавани не приносит пользы службе ее императорского величества». Тот трусил и под предлогом большого риска не покидал Севастополя. Наконец князь, после приезда Сенявина, приказал Войновичу немедля выйти из Севастополя, соединиться с эскадрой Мордвинова у Лимана и ударить по туркам. Видимо, об этом проведал капудан-паша и испугался. Турецкая эскадра Эски-Гуссейна в начале ноября оставила Лиман и ушла в Константинополь.

Следом за турками в Лимане появились посланные Потемкиным запорожские казаки на стремительных чайках. Флотилию казачьих лодок под командой войскового судьи Головатова прикрывали фрегаты и канонерские лодки под начальством бригадира де Рибаса. Казаки стремительно высадились на острове Березань и захватили крепость. В плен попало триста двадцать турок и двадцать одна пушка. Это закрыло окончательно морскую отдушину Очакова.

Застоявшееся под Очаковом огромное войско начало готовиться к штурму. Лиманский флот блокировал Очаков с моря. Потемкин задумал направить главный удар против северных укреплений, упиравшихся в море. Для этого он выделил две колонны под начальством своего племянника, генерал-поручика Самойлова.

Штурм начался на рассвете 6 декабря 1788 года. Едва колонны спустились в ров, как турки взорвали фугас, но потери не остановили атакующих. С криками «ура!» солдаты бросились на вал, вскоре перевалили через него и ворвались в крепость. Час с четвертью понадобился русским войскам, чтобы Очаков пал. Десятки тысяч ружей и сабель, больше трехсот пушек, сотни знамен достались победителям.

Вместе с наградами победителям Сенявину за успех в смелом поиске у берегов Анатолии пожаловали Георгия 4-й степени.

Очаков и Кинбурн отныне охраняли морской путь из Херсона, где строили новые корабли. Еще не окончились торжества по случаю победы под Очаковом, когда Потемкин вызвал Сенявина:

— Поезжай немедля в Херсон, возьмешь под начало корабль «Леонтий-мученик» и приведешь в Севастополь. Лиман скоро стужа скует, а корабль надобно на чистую воду вывести.

Сенявин знал, что этот пятидесятишестипушечный корабль летом был взят в плен у турок гребной флотилией во время боя у Кинбурнской косы. В том четырехчасовом сражении было сожжено брандскугелями пять турецких линейных кораблей.

В ту же ночь Сенявин примчался в Херсон, утром был на корабле. За два дня привели в порядок весь рангоут и такелаж, вооружили паруса, и, взяв на первый раз лоцмана, Сенявин повел «Леонтия» в Севастополь. Стояла ветреная ясная погода, кое-где по береговой кромке Лимана белела полоска тонкого льда. На траверзе Очакова Сенявин отсалютовал крепости и, обогнув косу, направился к берегам Крыма.

Плавание прошло без происшествий. Лишь когда «Леонтий» миновал траверз Тарханова Кута, налетел холод, и море начало парить. У самого входа в Севастопольскую бухту густой туман соединил оба берега непроницаемой завесой. Над ней, будто в сказке, высились мачты стоявших на рейде кораблей Севастопольской эскадры. Искусно маневрируя, Сенявин вошел в бухту, стал на якорь и направился с рапортом к Войновичу.

— Вижу, вижу, милейший Дмитрий Николаевич, что ты мореходцем стал знатным. Посему, видимо, и князь светлейший о тебе не забывает, жалует. — Он слащаво улыбался. Его бывший флаг-капитан входит в силу у светлейшего, а это значило немало. — Прошу любить и жаловать, бачушка.

Сенявин невольно поморщился. Не переносил он этого любимого словечка Войновича, обозначавшего нечто вроде «братец» или «милок» и употреблявшегося им с фамильярностью к подчиненным или равным, весьма ему потребным.

— Сего дня, — продолжал Войнович, — прошу отобедать у меня и беспременно быть на Рождестве.

Утром следующего дня прискакал курьер от Потемкина, привез срочную депешу для Сенявина.

— Видишь, Дмитрий Николаевич, как я был прав, его светлость тебя вновь повидать желает, — щебетал Войнович, передавая ему депешу.

Ничего не понимающий Сенявин скривился и покачал головой. Потемкин срочно вызывал его в Херсон. «Вот тебе и Рождество Христово», — подумал он, выходя от Войновича.

В полдень он уже переехал Мекензиевы горы. Потемкин встретил его озабоченно:

— Похвально, братец, похвально доставил «Леонтия». Эскадру вспомоществовал Севастопольскую. Однако, — он нахмурился, — капитаны херсонские у Мордвинова более по кабакам шастают, нежели о деле пекутся. — Он подозвал Сенявина к карте. — Неделю тому назад следом за тобой пошли из Херсона корабли в Севастополь, однако в Лимане застряли в ночь. Стужа нашла. Лиман льдом покрылся. Здесь, — он ткнул около устья Буга, — на якорях корабль «Князь Владимир» супротив Очакова во льдах мается. Ледок там тонковат — дюйма полтора.

Слушая Потемкина, Сенявин почему-то вспомнил Ревель, корабли эскадры во льдах, пожар на «Всеволоде», как поспешно тогда обкалывали лед… Потемкин между тем закончил:

— Сей же час поезжай до Кинбурна, переберешься на «Владимир», принимай корабль, — он на мгновение остановился, — хоть ползком на брюхе, а корабль спасай.

К вечеру Сенявин был на косе. Посреди замерзшего пролива, ближе к Очакову, возвышалась громада корабля. От косы на казацкой чайке по узкой полынье Сенявин перебрался на «Владимир». Лед и в самом деле был пока тонкий — не более дюйма. В узком проливе между косой и Очаковом громоздились смерзшиеся торосы, преградившие путь кораблю из Лимана. Несильный, резкий от мороза ветерок тянул со стороны Херсона. Паруса были подобраны, но корпус корабля, рангоут и такелаж все равно парусили, и ветер плотно прижимал обводы форштевня к торосам. За кормой тянулась на одну-две длины корабля широкая полынья. Видимо, ветер, задувший под корму, когда травили якорный канат, все-таки понемногу втискивал корпус между торосами.