Адмирал Ушаков

Шлюпки шли на приветливые огоньки с берега.

Начался отлив, берег был усеян камнями, и первые русские солдаты, спрыгнувшие на мокрый песок, медленно брели, спотыкаясь в полутьме.

Греки кинулись к ним и понесли русских солдат на руках.

Они переговаривались между собою, и их говор звучал как перебранка, потому что южане не умеют говорить тихо.

А лодки все прибывали.

И вдруг греки, которые так радостно встречали каждую шлюпку, с проклятиями бросились к берегу: это оказалась первая партия турок. Вместо русских зантиоты увидали коварных, ненавистных им басурман.

Метакса успел крикнуть им вдогонку:

– Останьтесь! Не бойтесь! Турки – наши союзники! Помогите поскорее добраться до берега!

Тогда греки вернулись назад и, волей-неволей, стали переносить и турецких солдат.

А Шостак в это время подошел с двумя фрегатами к пристани на картечный выстрел и, несмотря на упорное сопротивление французов, в полчаса заставил их батареи замолчать.

Как и на Цериго, французские артиллеристы кинулись спасаться наверх, в крепость. Греки бежали за ними и, ругаясь, забрасывали их камнями и грязью.

Десантные отряды подошли к крепости. Шостак послал мичмана к французскому коменданту, предлагая сдаться.

Сначала Люкас не соглашался. Но потом, увидав, как русские и турки несут лестницы, услыхав ликующие крики зантиотов, идущих вместе с войсками, он струсил и решился пойти на переговоры. Чтобы не быть узнанным греками, Люкас переоделся в штатское платье и пошел к Шостаку.

Было одиннадцать часов ночи.

Люкас принял все предложения союзников.

14 октября, в восемь часов утра, полковник Люкас, сорок шесть офицеров и свыше четырехсот солдат сложили оружие.

Шостак принял ключи от крепости и французский флаг. Чтобы толпа не растерзала пленных, их пришлось поставить в середину соединенных десантных отрядов. Пленных французов разместили на русских и турецких кораблях поровну.

Русские относились к пленным по-человечески, но турки, не разбирая чинов, надели на них кандалы и заставляли делать самую изнурительную работу.

А кормили их так же впроголодь, как и своих галионджи.

Ушаков не задержал у себя пленных: он отправил французов на фрегате в Патрас.

VIII

На баке корабля «Св. Павел» было оживленно: счастливчики готовились на берег.

Сегодня в городском соборе торжественное молебствие по случаю освобождения острова от французов.

Адмирал Ушаков приказал присутствовать на нем всем командирам судов и назначил по двадцать человек морских служителей с каждого корабля и фрегата.

Капитан Сарандинаки лично отобрал наиболее видных, лихих брамсельных, марсовых, канониров и бомбардиров. А главным над ними поставил боцмана Макарыча. Макарыч давно готов: выбрит, чист, пуговицы и дудка надраены – лучше нельзя, шляпа лихо сидит на голове. Он ходил и подгонял остальных товарищей.

Ото всех судов уже отвалили шлюпки, остался только «Св. Павел». Каждую минуту мог выйти из каюты Федор Федорович, а шлюпка с морскими служителями еще не на берегу.

– Поживей, поживей, не копайся, антиллерия! – гудел Макарыч на канониров.

– Вот нонче попьете, погуляете! – завидовали остающиеся.

– Мы же ведь на обедню…

– Знаем, какая обедня! Это спервоначалу – в церковь, а потом должон стол быть!

– Они не пожалеют!

– Ты, Степа, в обед мою порцию выпей тут. Скажи баталеру!

– Ванюшка, возьми денежки, купи там мне табачку.

– И скажи, как печет, ровно в Петровки, а ведь уже две недели после покрова!

– Дома-то у нас, поди, холодина, дождь. А тут – экая благодать!

– Ну что, кажись, все? – оглядел собравшихся Макарыч и заспешил к вахтенному.

Через минуту шлюпка с матросами отвалила от корабля.

Пристань на острове сегодня утопала в зелени и цветах. Яркие ковры покрывали ее до самой дороги в город. Справа от ковра стояли празднично одетые зантиоты. Впереди – архиепископ и знатные граждане. А за ними толпился народ. Всюду реяли андреевские флаги – турецких было меньше.

Каждую подходившую шлюпку греки встречали радостными криками.

Вот к пристани подошла шлюпка со «Св. Павла».

Боцман Макарыч издали приметил: команды выстраиваются слева в одну колонну, а господа офицеры стоят сбоку – говорят, курят, ждут адмирала.

Он лихо вывел своих и поставил впереди всех остальных кораблей: «Знай наших, флагманских!»

Матросы стояли вольно, смотрели, перешептывались:

– Это что ж, тут будет молебствие?

– Какое, тут! Сказано – в соборе.

– А ковры зачем?

– Ждут нашего.

– А турецкий адмирал будет?

– А почему ему и не быть?

– Да ведь в соборе молебствие. Он разве креста не боится?

Макарыч чуть повернул голову.

Шепот сразу стих.

И вот загудела, что-то залопотала толпа.

Показалась флагманская шлюпка – в ней сидели оба адмирала.

Именитые граждане поправляли одежду, переминались с ноги на ногу. Офицеры стали впереди матросов.

Поскочин скомандовал:

– Смирно!

И вот на пристань ловко ступил адмирал Ушаков. Он был в парадном мундире и орденах. Ушаков шел чуть вразвалку, цепким, морским шагом. Видно было, что ступал он уверенно и его не свалит с ног никакая буря.

Чуть отставая от него, шел длинный седобородый Кадыр-бей в громадной шубе. Ушаков смотрел весело и гордо, а Кадыр-бей – сконфуженно: он не мог не видеть, что русским оказывают больше внимания.

За адмиралами шли советник Кадыр-бея хитрый Махмут-эфенди, адъютант Ушакова Балабин и Егор Метакса. Греки бросали под ноги адмиралов цветы и что-то кричали. Архиепископ отделился от знати и пошел навстречу адмиралам.

Ушаков остановился. Архиепископ стал что-то говорить, видимо приветствуя своих освободителей.

Метакса быстро подошел к Ушакову и начал переводить. Когда архиепископ окончил, Ушаков снял шляпу и, кланяясь во все стороны, пошел к городу. Снова все потонуло в криках «ура». Во всех церквах зазвонили в колокола. Адмиралы, окруженные знатью, пошли в собор. Раздалась команда:

– Шагом марш!

И матросы двинулись за начальством, обмениваясь впечатлениями:

– Адмирал у них – ровно бом-брам-стеньга.