Адмиралы мятежных флотов

«Милая Надин!

Да позволено будет мне называть Вас так, как обращаюсь к Вам только в самых сокровенных мыслях. Если б Вы знали, как хорошо, как сладко, как томительно думается о Вас в суровом железе боевого корабля. Практика моя началась на линкоре «Император Павел I», а теперь продолжилась на «Диане», куда я, Бог даст, надеюсь прийти мичманом к началу кампании. Судьба свела меня с замечательными людьми, доблестными, неунывающими, остроумными офицерами российского флота. Я очень надеюсь познакомить Вас с моим новым другом, который любезно делит со мной свою каюту, - мичманом Виктором Шуманским. Он прекрасно поет, музицирует, пишет акварели. К тому же чемпион корабля по гимнастике и стрельбе из револьвера. Помимо немецкого и английского выучил шведский язык… Душа кают-компании. Даже матросы любят его. Пишу «даже», потому что матросы на линкоре очень угрюмы и взбудоражены всякими слухами, которые циркулируют к нам из Питера.

Шуманский - мой офицерский кумир. Надеюсь овладеть со временем всеми его достоинствами.

Мы с ним душевно близки настолько, что я позволил себе показать Вашу фотографию, и он с большой похвалой отозвался о моем вкусе. Это Вам вместо комплимента, на которые я, увы, по Вашему замечанию, не мастер.

Сейчас я перебрался на бронепалубный крейсер «Диана», где, видимо, и закончу свою стажировку в должности командира кормового плутонга.

Здесь тоже очень интересные, славные люди. Совершенно блестящий старший офицер капитан 2-го ранга Борис Николаевич Рыбкин, женатый, кстати, на очень красивой, как все говорят, женщине. Впрочем, мне до этого решительно нет никакого дела.

Не нашел я общего языка только с одним человеком - штурманским офицером лейтенантом Любимовым-3-м. Надменный нигилист и очень дурного мнения о всех женщинах, на что я вынужден был публично возразить ему, и он явно меня возненавидел. Бывают такие пренеприятные типы, общаться с которыми принуждает лишь теснота корабельной жизни…

Милая Надин, помните ли Вы нынешнее Рождество и те слова, которые я сказал Вам на Елагином мосту? А катание на финских санях в Шувалово? А фейерверк в Петергофе? А кондитерскую на Вознесенском?

Господи, как хочется в Петроград!»

В начале февраля проездом из Питера заглянул на «Кречет» начальник Воздушной дивизии капитан 1-го ранга Дудоров. После доклада у командующего флотом Бориса Петровича зазвали к себе «морские други». Вручив приятелям по шкалику шустовского коньяка «для сдабривания кофе», Дудоров достал из портфеля аккуратно обернутый плоский сверток, перекрестился и развернул бумагу. Изумленным взорам штабистов предстала новехонькая, в сияющем окладе икона: тройка огненных коней мчали по облакам колесницу Ильи Громовержца.

–  Покровитель Воздушной дивизии и всех авиаторов, - представил образ Дудоров.
– Лично заказывал в Александро-Невской лавре.

–  А почему именно Илья?
– недоуменно вопросил Довконт.

–  Первым из святых поднялся в воздух на аппарате тяжелее воздуха, - без тени улыбки пояснил Дудоров.
– Подводники же чтут Святого Иону только за то, что он совершил подводное плавание, пусть хоть и во чреве китовом.

–  Понимаю, понимаю, - покусывал губы, чтобы не улыбнуться, Черкасский.
– Ваши же аэропланы, «Муромцы», тоже в честь Ильи названы. Так что идея вдвойне оправдана.

–  Да, и «Муромцы» тоже, - подхватил Дудоров.
– Так что извольте, господа, поздравить меня и всех авиаторов в моем лице в Ильин день с родовым авиационным праздником. Это помимо шестого ноября…¹

–  Думато!
– хлопнул себя по лбу Ренгартен и с видом Архимеда, только что прокричавшего «Эврика!», бросился к генеральной карте театра.

– Ну-ка, вы, господин авиатор, ответьте мне на такой дилетантский вопрос. Смогли бы ваши «Муромцы» долететь, скажем, с Эзеля, с авиастанции Кильконд, до… Берлина?

–  Ого, хватил!

–  А все-таки? Чисто теоретический вопрос.

Дудоров мерил карту глазами.

–  До Рюгена долетели бы… А там заправка нужна.

–  Прекрасно! Там и заправим.

–  Каким образом?!
– воскликнули едва ли не хором князь, Довконт и Дудоров.

–  В Штраздульне есть наши люди. Они принимают или захватывают любую моторную лайбу и доставляют бочки с горючим в точку рандеву. Вот сюда, например, севернее Засница.

–  Сюжет для Майн Рида, - запротестовал Дудоров.

–  Тут же у немцев минное поле, - уточнил осторожный князь.

–  Вот именно сюда и сядут трое «Муромцев» на поплавках!
– упорствовал Ренгартен, глаза у которого вдохновенно заблестели.
– Ни один германский сторожевик сюда не сунется. А рыбацкая лайба пройдет. И гидроплану мины тоже не страшны. Дозаправятся с лайбы - и снова в воздух. Курс на Берлин. Сбросят бомбы на резиденцию кайзера, на вокзал, на любой военный объект - и обратно на минное поле. Подзаправились, а там и «Орлица»¹ встретит… Вы представляете, какой удар наносим мы по Германии? Не англичане, не французы, а русские самолеты сбрасывают бомбы на город Бисмарка и Мольтке! Какой шум поднимется в мире!

–  Не стоит овчинка выделки, - покачал головой Довконт.

–  Небо с овчинку покажется!
– стоял на своем Ренгартен.
– И после ужина я докажу это с полным раскладом.

–  Докажешь, докажешь, - тихо соглашался князь, - особенно ежели графинчик поближе поставишь.

Внезапная фантазия на оперативные темы свелась к шутке, а после ужина, когда, утомленный неблизким путем, Дудоров завалился почивать в гостевой каюте, Ренгартен пригласил к себе князя и Довконта на кофе с сигаретами.

–  Так вот, меня давеча и в самом деле осенило, - улыбнулся он, возвращаясь к прерванному разговору.
– Воистину Боренька привез чудотворную икону… Судите сами, други мои! Государь наш страсть как любит победоносные иконы войску вручать… Так пусть же преподнесет Воздушной дивизии образ Ильи Громовержца в канун такой операции, как полет на Берлин. В Ставку мы представим тактически и политически обоснованный проект такого удара. Совершенно секретный проект. Сердце кажет - полковник пойдет на то. Что теряет? Три самолета. Зато шум на весь мир и проблеск победы.

–  Положим, - пыхнул сигарным дымком Черкасский.

–  Полковник пойдет на операцию «Громовержец». А для пущего вдохновения авиаторов штаб флота, морской ли министр или наши люди в Ставке попросят его, порекомендуют ему подняться в день торжественного вручения иконы Воздушной дивизии на том «Муромце», который прилетит в Ставку, а еще лучше - в Царское Село - за иконой. Государь наш, при всем при том что ни рыба ни мясо, к флоту дышит не ровно и уже проявлял интерес к «Муромцам», соизволив как-то подняться по стремянке в пилотский салон. Круг над Ставкой или Селом принес бы ему лавры храбреца и… почетный знак Воздушной дивизии, коего в высочайшей коллекции мундирных наград, сколько мне известно, пока нет.