Адский город

Будет ли она когда-нибудь свободна? Я этого не заслуживаю,– подумала она.

Иногда дни начинались вот так, погруженные в угрызения совести. Она даже ненавидела смотреть в зеркало, потому что каждый раз она видела в нём Лиссу. Она подстригла свои длинные волосы ровно до середины шеи, выкрасила их в лимонно-желтый цвет с лаймово-зелеными мелкими линиями. Это немного помогло, но ее лицо было все тем же; это была все та же Лисса, которая смотрела на нее сквозь серебристые вены. В зеркале она невольно заметила крошечную радужную татуировку над пупком, которая только напомнила ей татуировку из колючей проволоки, сделанную на том же месте ее сестрой.

Черт побери, - подумала она.

– Только не снова. Она впадала в депрессию, и если она будет просто слоняться по дому, все станет только хуже.

– Я думаю, что пойду куда-нибудь, - сказала она вслух, - даже если мне некуда идти.

Она схватила свой сиди-плеер и выскочила из комнаты. Когда она спускалась по широкой лестнице, статуи хмуро смотрели на нее, подсвеченные странными темными цветами из витражей. Она нахмурилась в ответ и показала одному из них палец. Хорошего тебе дня. На лестничной площадке ее рука ухватилась за резной ньюэльский столб; она заглянула в гостиную и увидела, что телевизор выключен. Она проверила кухню, кабинет и задний дворик, но не нашла никаких следов отца.

Хмм.

В прихожей вытирала пыль миссис Коннер. Отец Кэсси нанял ее в городе, чтобы содержать дом в чистоте. Она была милой, тихой женщиной с холмов. Вероятно, ей было за шестьдесят, но тяжелая работа на протяжении всей её жизни поддерживала ее в хорошей форме. Кэсси она нравилась; она никогда не пялилась на ее яркие волосы или темную готическую одежду, как большинство местных жителей. Правда, Кэсси не очень-то жаловала сына этой женщины, Джервиса, который приходил несколько раз в неделю убирать во дворе. Джервис был чистокровным деревенщиной, ему было лет двадцать пять, и он всегда был пьян. Он, как правило, смотрел на нее с похотливой ухмылкой, при этом постоянно поправляя своё хозяйство в штанах. Он был толстый и широкоплечий, он с удовольствием рассказывал ей неправдоподобные истории о местных убийствах, надеясь напугать ее. У него был брат, которого звали Тритт.

– У меня был брат, и его убил монстр в лесу, - рассказал он ей однажды.

– В смысле?
– довольно грубо ответила Кэсси.

– Держись подальше от леса, девочка, если жизнь дорога, - oтветил он ей.

Кэсси рассмеялась.

Как ни трагично это было, но Джервис тоже потерял родного брата, Миссис Коннер рассказала ей однажды, что произошло на самом деле:

– Мой сын, Тритт, был не слишком сообразительным парнем. Однажды ночью он выпивал со своим другом, Дикки Кодиллом, по всей видимости, повздорил с ним, и в итоге они поубивали друг друга.

Во всяком случае, Джервис был тем ещё недоразвитым мудаком, но Кэсси полагала, что он при этом был обычным деревенским парнем.

– Доброе утро, мисс, - поздоровалась женщина, не поднимая глаз от пыли.

– Здравствуйте, миссис Коннер. Вы не видели моего отца?

Ее метелка из перьев указала на дверь.

– Перед домом, во дворе, куда-то собрался. Правда, не сказал, куда именно.

– Спасибо.

Ах, какая немногословная женщина.

Кэсси вышла через большую, освещенную резную парадную дверь, окаймленную высокими ионическими колоннами. Позднее утро тут же выдохнуло ей в лицо порыв влажного жара. Боже! Здесь жарче, чем в голландской печи! Когда она снова закрыла массивную входную дверь, ее внимание привлек странный молоток на центральной ручке который представлял из себя овал потускневшей бронзы, изображающий угрюмое полу сформированное лицо. С двумя глазами, без рта и каких-либо других черт. Вот уродство!– подумала Кэсси.

За портиком по мощеной дорожке вприпрыжку бежал ее отец.

– Привет, пап!

Он поднял руку в знак приветствия.

– Пока, пап.

Он обернулся, уже обливаясь потом от жары. Нелепая рыбацкая шляпа, казалось, была нахлобучена на его голову.

– Я иду к ручью, - крикнул он в ответ, размахивая складной удочкой.

– Деревенщины, наверно, писают в этот ручей, - пошутила она.

– Нет, судя по тому, что я вижу, они просто писают на улице. Я принеcу с собой кучу сомов, - oн помолчал, почесал в затылке.
– Ты же умеешь готовить сома?

– Конечно. Я их приготовлю, но потрошить их будешь ты.

– Без проблем. Это заставит меня снова почувствовать себя адвокатом. Чем собираешься заняться сегодня, милая?

Она нахмурилась, глядя на отца.

– Мне скучно, так что я пойду прогуляюсь в город... в общем, буду скучать.

Он махнул рукой в сторону "Кадиллака".

– Возьми машину.

– Не, я лучше пройдусь.

– Это же десять миль!

– Три мили, папа. Я хочу пройтись пешком. Кроме того, моя хрупкая городская конституция жаждет всего этого застоявшегося, жгучего, кишащего комарами деревенского воздуха.

– Здесь здорово, правда? Лучше, чем в Вашингтоне с его бесконечными зданиями.

Она неодобрительно покосилась на него.

– Что это у тебя в верхнем кармане?

Он виновато прикрыл карман.

– Ничего... Мятные леденцы.

– Да, конечно, и я думаю, что Фрэнки поедет в Голливуд. Ты говорил мне, что бросил курить, папа. Двух сердечных приступов тебе недостаточно?

Он кашлянул в кулак.

– Слушай, я же больше не мучаю тебя из-за твоих волос цвета "Кул-Эйд" и одежды, украденной у Марлина Мэнсона. Так что не говори мне о нескольких выкуренных сигаретах в день.

– Хорошо, папа. Во-первых, Мэрилин Мэнсон. Во-вторых, на следующей неделе, когда твоя аорта взорвется, наткнувшись на пробку из холестериновых отложений, и ты упадешь, брыкаясь, задыхаясь и хватаясь за грудь, и твое сердце перестанет биться, потому что кровь больше не сможет попасть в него, ты будешь пускать пену изо рта, проглотишь свой язык, и твое лицо станет цвета свеклы, и ты, черт возьми, в конечном итоге умрешь... я наконец-таки унаследую твои денежки и этот дом...

Он широко улыбнулся и развел руками, как пророк перед паствой.

– Когда-нибудь, милая, все это будет твоим. Желаю хорошо провести время в городе!

– Пока.

Он заковылял вниз по тропе, спотыкаясь в своих неуклюжих болотных сапогах; Кэсси хихикнула ему вслед. Он такой придурок... но хороший придурок.

С тех пор как они переехали сюда, они оба изменились к лучшему. Больше никаких ужасных споров по поводу нонконформизма и причесок. Больше никаких скандалов по поводу ее черной одежды или его холодного консерватизма.

Я – все, что у него осталось, – поняла она, - и он – все, что у меня.

Кэсси редко чувствовала себя хорошо, но сейчас она искренне радовалась тому, как хорошо все шло. Он старательно пытался найти компромисс в их отношениях, что значительно облегчало ей задачу сделать то же самое. Каким бы честным ни был ее отец, он был хорошим человеком, и теперь он пытался привести себя в порядок ради них обоих. Она и Лисса ужасно винили его, когда их мать ушла; это была естественная преждевременная чрезмерная реакция. Папа проводил все время на работе, и ему больше не было дела ни до них, ни до мамы. Вот почему она ушла от них.