Адский город

Легкий ветерок ласкал ее живую кожу. Когда она всмотрелась в бесконечную даль, ей показалось, что мимо пролетел воробей.

Послышались приближающиеся шаги.

Когда она повернулась к каменному валу, то увидела Эзориэля в сверкающем серебряном нагруднике, идущего к ней по узкому проходу.

Его голос продолжал напоминать ей о ярком свете.

– Тебе что-нибудь нужно, Cвятая?

– Нет, - ответила Кэсси.

– Хотя наша битва была проиграна, мы многое приобрели, чтобы сражаться снова. И так будет всегда. Твое присутствие благословило нас, и за это ты имеешь нашу вечную благодарность.

– На самом деле я ничего не сделала, - сказала она.

– Я пыталась, но все пошло наперекосяк.

– Ты сделала больше, чем можешь себе представить. Ты не только нанесла Люциферу величайшее оскорбление за все время его правления, но и подарила мне и моим легионам неизмеримый дар.

– Дар?
– удивилась она.
– Какой дар?

– Надежду, - сказал Падший Aнгел.
– В царстве безнадежных.

Кэсси уныло пожала плечами.

– Даже если ты никогда не вернешься в Aд – обстоятельство, которое я горячо советую – твое время с нами никогда не будет забыто, никогда. Твой дух и твое присутствие даровали нам неослабевающую силу.

– Что ж, очень мило с твоей стороны, - вяло ответила она.
– Я бы хотела как-нибудь вернуться и помочь тебе, но...
– чего она испугалась? Конечно, она была там.
– У меня есть отец и жизнь где-то в другом месте.

– Конечно. Тебе здесь не место.

Если я вернусь, меня могут убить, – поняла она. Сколько раз она уже была близка к смерти?

Ее голос стал глухим.

– А что будет, если Эфирисса умрет? Я имею в виду, если она умрет в Aду?

– Не могу сказать, - просиял Эзориэль.
– Это секрет.

Потрясающе,– подумала Кэсси, прислонившись к стене и подперев подбородок руками. Но Эзориэль был прав, и даже если это был страх, который больше всего побуждал ее никогда не возвращаться сюда, она тоже была права. Ее жизнь – ее живое тело и разум – была драгоценной вещью; сама жизнь была драгоценностью, и теперь она знала это. Пребывание в Aду, среди всех этих страданий и бесконечного отчаяния, научило ее, по крайней мере, этому.

Она съежилась, вспоминая времена, когда ненавидела свою жизнь, и времена, когда хотела покончить с ней. Теперь она знала.

Теперь она знала, что никогда больше не будет воспринимать мир живых как нечто само собой разумеющееся.

Затем эта мысль вспыхнула вновь, когда она осталась на крепостном валу с ангелом.

Лисса.

– Когда мы были у Блэкуэлла, - начала она, - Лисса сказала кое-что, чего я не могла понять. Она намекнула, что знает тебя, не так ли? Она сказала, что вы когда-то были друзьями.

– Да.

– Как такое возможно?

– Надеюсь, ты заметила клеймо на ее животе, - сказал Эзориэль.
– Пентаграмма. Это была полоса транспозиции. В вашем мире владельцы ранчо клеймят свой скот, чтобы доказать свое право собственности. То же самое происходит и здесь, но есть еще кое-что.

Она поняла, по крайней мере, вот что: клеймо означало, что Лисса была собственностью. Кого-то здесь в Aду.

– Транспозиция, - произнесла она это слово.
– Разве это не было заклинанием перемещения, которое позволило мне использовать Pеликвию Cилы, чтобы поместить мой дух в кости?

– Чтобы перенести твой дух, да. Твой дух покинул твое физическое тело, чтобы занять другое, - Эзориэль посмотрел на нее сверху вниз.
– Поэтому я надеюсь, что ты найдешь хоть какое-то утешение.

Оглянувшись, Кэсси поняла, что ничего не понимает.

Голос, как странный свет, объяснил:

– Как твой дух был перенесен, так и дух твоей сестры – отсюда и клеймо.

– Ты имеешь в виду...

– На самом деле в комнате Блэкуэлла мы столкнулись не с Лиссой, - сказал Падший Aнгел.
– Это было тело Лиссы с чьим-то духом.

Кто-то другой...

– Кто?
– спросила она.

– Тот, с кем я когда-то дружил, - сказал Эзориэль.

4.

– Ты опять напился вчера вечером?
– яростно прошептала миссис Коннер своему взъерошенному сыну. Если бы она была дома, то не шептала бы, а кричала. Но она не осмеливалась кричать на него сейчас, здесь, в Блэкуэлл-Холле. Мистеру Хейдону просто не следовало слышать семейную ссору.
– Не надо, чтобы этот замечательный человек думал, что мы всего лишь кучка деревенских пьянчуг, - сказала онa.

Она столкнулась с Джервисом на улице, когда он пришел на час позже, чтобы начать косить газон. У него была большая шишка на голове, порез на лице, и он выглядел изможденным, с темными кругами под глазами.

– Я не лгу тебе, мама, - взмолился он.
– Клянусь тебе, я ничего не пил прошлой ночью, - oн потер затылок.
– Должно быть, упал с кровати и ударился головой. И, Господи, мне снились какие-то странные сны.

Странные сны, – подумала миссис Коннер. У нее самой их было несколько, но они были не столько странными, сколько дикими. Она слегка покраснела, подумав об этом. Мне снилось, что я "жарю мясо" с мистером Хейдоном.

Для нее это был ужасный сон.

– Просто займись своей работой и приведи себя в порядок, парень, - приказала она.
– У нас есть отличная работа, и я не позволю тебе все испортить, приходя на работу поздно и выглядя так, будто ты спал в бетономешалке. Так что за работу! И постарайся не попадаться на глаза мистеру Хейдону. Честное слово, ты выглядишь, как настоящий деревенщина, парень.

Джервис вяло дернул за шнур, завел косилку и так же вяло принялся подстригать лужайку перед домом.

Миссис Коннер поспешила обратно в дом, ее внушительная грудь подпрыгивала вверх-вниз. Она вернулась к чистке передних эркеров так быстро, как только могла, протирая швабру и щурясь от яркого утреннего солнца. Как бы она ни старалась казаться нормальной, ей пришлось признать, что она немного не в себе. Это все сны, – подумала она.
– Озорно эротично, волнующе грязно. Ее страсть к мистеру Хейдону явно проявлялась. Заниматься с ним любовью во сне казалось пугающе реальным.

На самом деле, она была бы не прочь увидеть еще несколько таких снов.

Но больше всего ее беспокоила память. Если отбросить сны, то в прошлой ночи определенно было что-то необычное. Она не могла вспомнить ничего с одиннадцати вечера, или около того, до четырех утра, когда она проснулась в постели в своем трейлере, голая. Миссис Коннер никогда не спала голой. И ее одежда была разбросана по всему полу. Это было совсем не в ее стиле.

Я еще не настолько старая, чтобы впадать в маразм,– подумала она.