Адский поезд для Красного Ангела
Шрифт:
— Мобильник Леклерка переключен на голосовую почту, — недовольно сообщил Кромбе. — Я оставил ему короткое сообщение, чтобы он вам перезвонил. Так что я предупредил генерала Лалэна. Он сейчас вышлет сюда бригаду…
— Отлично… Скажи-ка, когда ты качался, ты обязательно брал на тренировку бутылку с водой?
— Конечно! Это необходимо! Для выведения кислоты, которая собирается в мышцах во время усилия. Без воды тренироваться невозможно… Особенно качаться…
— Тогда объясни мне, почему у Манчини не было воды!
Глаза у Кромбе превратились в два стеклянных шара.
— Точно!
— Тем более странно, если вспомнить показания его соседки. Она слышала, как он сегодня ночью вернулся около одиннадцати, а потом ушел в районе трех… Я не судмедэксперт, но видел достаточно трупов, чтобы утверждать, что этот — не утренней свежести…
— Значит, он был убит ночью?
— Похоже… И желание качаться среди ночи представляется мне маловероятным… А если учесть стертую информацию в его компьютере… Возможно, кто-то был заинтересован в том, чтобы Манчини исчез…
Пока специалисты научно-технического подразделения полиции брали пробы, мы ждали в гостиной. Милейший Живой Труп, в спортивных штанах цвета горелого хлеба и рабочем свитере с доходящей ему до самой шеи молнией, откуда торчал нос, которому позавидовал бы кахау, [47] проворчал:
— Заканчиваю с этим типом, а потом беру больничный. Надоело по полгода ходить в соплях, не имея возможности вылечиться. Видели мой рубильник? Это же хобот!
— Очень любезно с вашей стороны, доктор, что вы пошли нам навстречу…
47
Кахау (или носач; лат. Nasalis larvatus) — обезьяна, живет только на острове Борнео.
Когда специалисты завершили свою работу, мы вернулись к покойному Манчини. Ван де Вельд осмотрел каштановые волосы трупа, затем разные части тела и наконец вернулся к груди.
Он включил диктофон:
— На голове, конечностях и спине раны и какие-либо повреждения отсутствуют. Наличие незначительного кровотечения в области ноздрей, неравенство диаметра зрачков, ссадины на правой и левой грудных мышцах, очевидно вызванные соприкосновением с металлической штангой.
Он прервал запись:
— Можете убрать штангу?
Мы повиновались. Эта чертова железяка показалась мне тяжелее, чем скульптура, изображающая самку кита на площади Пикадилли.
Живой Труп нажал на «пуск»:
— Гортань раздроблена штангой, что повлекло за собой почти мгновенную смерть от асфиксии. — Он всем телом повернулся к нам. — Судя по синюшной окраске и окоченению тела в первоначальном положении, непохоже, чтобы его переместили после смерти. Ректальный термометр показывает… двадцать пять градусов. В комнате восемнадцать… Предположим, что после смерти тело остывает на один градус в час, следовательно смерть наступила… приблизительно в час или самое позднее в два часа ночи…
Он снова остановил запись:
— Странное время, чтобы поднимать гири…
— Два часа? Вы уверены?
Он помрачнел:
— Разве я когда-нибудь уже делал выводы, не будучи уверен?
— Есть
ли какая-то конкретная деталь, позволяющая отличить несчастный случай от убийства?— Нет никаких следов ударов или закрытых травм, кроме причиненных штангой; ничего очевидного. Но вскрытие покажет нам наличие или отсутствие в мышцах молочной кислоты, что позволит нам судить об интенсивности его тренировки. Скажите, кто этот тип?
— Один из племянников Торпинелли.
— Короля секса? Вау!
— Позвоните мне, как только будут новости… Ты со мной, Кромбе? Пойдем заглянем в «ауди»…
В холле мой лейтенант спросил:
— Если Манчини был убит между часом и двумя ночи, как он мог возвратиться домой и снова уйти около трех, как утверждает его соседка?
— И правда, трудновато для мертвого. Единственный вариант — это кто-то другой пришел вместо него, чтобы уничтожить информацию с жесткого диска, а потом сделать ноги. Возможно, содержимое его чертова железного ящика ответит нам на все вопросы…
Слегка наклонившись, я увидел, что фиксаторы на дверцах спортивной машины опущены. Не разгибаясь, я попросил Кромбе:
— В спортзале Манчини был в одной футболке. У него ведь должна быть куртка или тенниска? Вернись в дом и попытайся найти мне ее…
Я заметил, с каким трудом он передвигается по гравию на своих костылях:
— Нет, лучше оставайся. Я сам.
Я призвал себе в помощь двух инспекторов. В конце концов один из них принес мне кожаную куртку:
— Я взял ее на кровати в спальне наверху.
— Продолжайте обыск. Найдете мобильный телефон — сразу тащите мне!
Я вернулся к Кромбе, на ходу ощупывая куртку. В карманах обнаружилась лишь связка ключей и удостоверение личности. Ни мобильного телефона, ни электронного органайзера, ни бумажника. Только ключи и документы.
В бардачке вперемешку валялись диски, две пачки сигарет и пара кожаных перчаток. Пепельница была переполнена. Кромбе включил радио, и от грохота из вмонтированной в полку за задним сиденьем басовой колонки едва не вылетели стекла машины.
— Выключи, черт возьми! — заорал я, заткнув уши обеими руками.
Землетрясение прекратилось.
Я констатировал:
— Никаких следов мобильника ни здесь, ни на вилле, ни в общежитии.
— Может, у него его не было?
— В общежитии Сен-Мишель нет стационарного телефона. Манчини поспешно ушел из дому вчера вечером по причине Х или Y. Если предположить, что он спал, поскольку постель разобрана, что могло заставить его внезапно выйти в одиннадцать вечера?
— Телефонный звонок?
— Точно. Я думаю, тот, кто навестил его комнату около трех часов ночи, позаботился заодно и о том, чтобы этот самый мобильник исчез… Очень скоро мы все выясним.
И вновь я воспользовался услугами безотказного Реми Фулона.
— За это привезешь мне ящик шампанского! «Дом Периньон», на меньшее я не согласен! Ладно… Давай координаты своего парня и перезвони через полчасика… Но тебе известно, что ты ставишь меня в неловкое положение? Каждый доступ в базу отслеживается.
— Но ведь ты же и отслеживаешь, так ведь?