Адвентюра наемника

— Я думал, что вы еще в Швабсонии, — заметил я.

— А что там делать? — махнул рукой цыган, отхлебывая свой травяной отвар, успевший остыть. — Побыли мы там с Папушей, посмотрели. Худо там жить цыганам, ой худо. Не любят там нас, не любят.

В голосе старого мошенника зазвенела такая вселенская грусть,что стало понятно — опять Зарко что-то там учудил, а его долго ловили. Но, как водится, не поймали. Кажется, старого плута изловили всего один раз в жизни, и то ловцом оказался мой собственный жеребец.

— Не иначе, ты там поддельный шнапс продавал? — хмыкнул я.

— А что, хуже от этого шнапса кому-то стало, а? — окрысился цыган. — Никто не помер, даже никого понос не пробрал.

Во те на... Про поддельный шнапс я вообще не знал, брякнул наобум. Впрочем, чем же еще мог заниматься «честный» цыган, если не кражей коней? Ясен пень — либо кому-нибудь что-то втюхивает, либо обманывает, что, впрочем, одно и тоже.

— Мне-то откуда знать? — миролюбиво сказал я. — Ты же знаешь, что шнапс не пью.

— Я даже про «Любимое пойло наемника» знаю, — хохотнул Зарко. — В Швабсонии его на каждом шагу продают.

— Верно, ты за шнапс налог не хотел платить? — поинтересовался я.

— А чё я платить-то должен? Шнапс я сам продавал, чего это я с каким-то герцогом должен делиться? Хочет, пусть сам шнапс гонит, и талеры получает.

Как говорится, все ясно. В Швабсонии, да и в других землях моей бывшей родины, герцоги и короли закроют глаза на продажу некачественного товара, но если продавец не хочет платить налоги в казну — этого не простят, и не помилуют. Пусть тысяча, а то и больше, умрет, или ослепнет от скверного шнапса, но коли владетель исправно получает свою долю, так и пусть мрут дальше, в рот-то никто не лил.

Тем временем, подоспело жаркое и все разговоры были оставлены на потом. После целого дня пути я не заметил, как опустошил целых две миски, и взял бы еще, но вспомнил, что собирался убрать лишний вес. Вон, доспехи пришлось на телеге вести, не влезаю.

Генрик, осоловев после еды и принятой чарки шнапса, отправился спать, Папуша принялась мыть посуду, а мы с Зарко остались допивать травяной отвар. Надеюсь, ночью бегать не придется? Горшка у цыгана нет, придется ходить на воздух, в холод. А мог бы теплый сортир построить, между прочем.

Цыган, выпив половинку чарки, стал более откровенным.

— Я же чего здесь сижу, баро? Я сижу оттого что Куколю задолжал, целых двадцать талеров. Ладно бы лето было, а зимой-то тут нечего делать. Вон, из столицы два дня назад гонец проскакал, останавливался, а вчера он обратно ехал, да ты, вот и все мои посетители. Скучно.

— А кто такой Куколь? — нахмурился я, попытавшись вспомнить — что это за зверь такой, если его цыган боится?

— Ты Куколя не знаешь? — удивился цыган, а потом вспомнил. — А, так ты же ни пиво не пьешь, ни шнапс, где тебе знать. А Куколь, наш главный винокур. Я у него сорок бочек шнапса купил, на ту сторону гор переправил, а там верным людям продал. Ну, не всем продал, кому-то пришлось отдавать под будущую продажу, чтобы деньги потом отдали. Помнишь, мы летом встретились, когда ты нас выручил? Мы как раз в Швабсонию ехали, за деньгами.

Ишь, жук навозный. А ведь я что-то такое и предполагал, когда увидел Зарко с Папушей и их повозку, но до продажи «контрабандного» шнапса не додумался. Опять забыл разницу в ценах Силингии и Швабсонии. Зачем цыгану мучиться, самому гнать шнапс, если можно здесь купить бочку за талер, а там продать за четыре, а то и за пять? Забавно. О контрабанде между странами я наслышан, сам контрабандистов ловил, но вот контрабанда между мирами, это нечто... На такоетолько потомки эльфов способны.

— В общем, осерчал император, как там его — Адалберт-Вильгельм ?... за то, что ты налоги не платишь, послал стражу, а ты в бега пустился? — предположил я.

— Это еще ладно, — вздохнул цыган. — У меня еще тридцать бочек лучшего шнапса пропало! Я их в университетский городишко пристроил, есть там у меня верный человек, а там что-то стряслось. Не то барон соседский нагрянул, не то еще что, но бочки отыскали, и выпили.

Вон, значит, чей шнапс пристраивал в университетский подвал начальник охраны. Хм... А ведь я мог бы рассказать о том, что случилось, но не стану.

Я посмотрел на унылого Зарко, и мне стало жаль старого дурака. Еще чуть-чуть, и предложу ему двадцать талеров. Не из-за него, а из-за приемной дочери. Для меня двадцать талеров — это не деньги. А для цыгана. Хотя...

— Подожди-ка, — призадумался я. — Допустим, двадцать или тридцать бочек у тебя пропало, но ты говорил, что привез в Швабсонию сорок? А может, и больше? А где деньги, что ты выручил? Пусть даже тебе двадцать бочонков удалось продать, по четыре талера, так это получится восемьдесят.

— И не восемьдесят, а шестьдесят. Я половину денег детям отдал, а половину для Папуши храню, на приданое. Как мне девку без приданого замуж отдать?

— Ты уже сколько лет на приданое девке копишь? — усмехнулся я. — Верно, уже не на один дом накопил, да на табун лошадей? Может, стоит с винокуром рассчитаться, спокойней жить станет?

— А ты мои деньги не считай, — огрызнулся цыган. — Так у Куколя денег много, глядишь, забудет со временем. Вон, сам Силинг обо мне забыл, жандармов по мою душу не присылает.

Я только покрутил головой. Забыл герцог, как же. Простить, может и простил, а вот забыть не забыл. И если цыган что-то еще сотворит, то ему все припомнят. И краденых коней, и гибель рыцарей, случившуюся по его вине. Я и сам-то до сих пор не уверен, что Силинг мне простил смерть своих лучших воинов. Но я Его Высочеству нужен, а вот цыган? А ссора с винокуром может быть похуже ссоры с герцогом. Но что тут говорить? Горбатого могила исправит. Папушу жаль, но у нее хотя бы приданое есть, не пропадет.

Зарко отправился спать в свой закуток, а я в комнату (скорее, чулан) для особых гостей. И я отчего-то не удивился, что, как только улегся, ко мне пришла Папуша. Девушка пристроилась рядышком, а когда я ее обнял, спросила:

— Артакс, у тебя есть дети?

Кажется, она меня как-то об этом спрашивала? Или это была другая женщина? А дети, скорее всего, где-то есть, но их матерям я никогда ничего не обещал. Пообещал бы, тогда да, сейчас не ходил бы холостяком.

— Когда я в Швабсонии была, девчушку увидела. Такая вся крохотулечка, лет шесть, может семь, но до чего на тебя похожа. И зовут почти как тебя, Юджина. Я уже подойти хотела, спросить, кто папка, но тут ее мать вышла — сама вроде и ничего, но лицо страшное, все в шрамах.

— А как женщину звать? — поинтересовался я.

— Мартой.

Марта... Девушка, чье лицо было обезображено ножом ее же собственного отца.

— Думаешь, весело бабе в лесу жить? Я мужу хочу одежду стирать, готовить. Детей хочу...

— Понимаю, — кивнул я.

— Ой, да ни тоффеля ты не понимаешь! Все вы мужики одинаковые — вам лишь бы штуку свою засунуть, а потом — хоть трава не расти...

— Ну-у... — протянул я, не решаясь сказать, что она и сама не особо-то и противилась, а вовсе и наоборот.