Адвокат – невидимка

Подумав минуту, судья все же обратился к адвокату:

– Защитник, вы представляете, о ком идет речь? Может ли нам этот Петрович сообщить что-то такое, что в корне изменит дело?

Лещинский поднялся. Он знал, что от его слов зависит сейчас чужая судьба, но не спешил протянуть руку помощи. Его спину жег ее отчаянный взгляд. Но на первом ряду сидела Алиса, сложив руки на коленях, как примерная ученица. Она слушала каждое его слово.

– Петрович? – переспросил он, точно слышал это имя в первый раз. – Я бы рад помочь, но, честно говоря, не знаю, о ком говорит моя подзащитная. Полагаю, что нет нужды дальше затягивать следствие.

– Абсолютно согласен, – поддержал его прокурор.

– Тогда объявляю следствие закрытым, – подвел черту судья.

…А потом началось самое страшное.

«…назначить наказание в виде десяти лет лишения свободы!» – проговорил судья, и его слова потонули в отчаянном крике Клавдии.

«Тебе дали десять лет, и поэтому лучше будет, если ты забудешь волю, детка! Поверь мне, так легче», – говорила ей толстая надзирательница, провожая ее в камеру после оглашения приговора.

Все последующие дни перемешались, спрессовались в месяцы и годы. Клавдия помнила их как унылую череду меняющихся декораций: изолятор, этап, зона. Барак, шизо, комната свиданий. Крашенная зеленой краской стена, узкая кровать на втором ярусе, колючая проволока, вышка с вооруженным охранником.

Правда, иногда действительность все же вторгалась в узкие рамки ее мирка, наполненного жалостью к себе.

«Тебе нужно быть сильной, – говорил отец, приехав к ней на свидание. – Кирилл женился на Алисе. Говорят, он станет большим начальником». Клавдия равнодушно кивала, а в груди ее полыхала ненависть.

«Тебе нужно стать сильной, а иначе тебя затопчут ногами», – говорила ей ее соседка, осужденная за убийство. «Не можешь изменить ситуацию – прими ее», – учили ее любимые книги...

И она стала сильной. Теперь никто не видел в глазах этой женщины слезы. Она перестала верить и ждать. Единственное, что ее согревало все эти годы, – жгучее желание мести.

Долгими вечерами она вертела в руках колечко, некогда подаренное ей Кириллом. Выгравированная надпись «Клавдии от К. 1978» придавала ее ненависти дополнительный импульс. Она обдумывала планы мести и не могла остановиться на нужном варианте. Ее боль могла унять только чужая, еще более сильная боль. Смерть – достойная расплата за предательство.

Благодаря хорошей физической подготовке, полученной еще в детстве, Клавдия сумела не только отстоять свою безопасность, но и занять лидирующее положение среди женщин. Ей нравилось ощущать свою силу и чужую зависимость. Она начала одеваться, как мужчина, крепко выражаться и вести себя вызывающе, и только иногда, проходя мимо зеркала в столовой, она ловила чей-то удивленный взгляд и не сразу понимала, что он принадлежит ее отражению. Короткий ежик волос, колючий взгляд и впалые щеки – не самая приятная картина. У нее даже появились хрипотца в голосе и привычка небрежно сплевывать на землю. Она сделала себе татуировку на руке, единственную букву «К», как напоминание о том, что у нее нет никого на белом свете. Ее бесило, что имя единственного мужчины, которого она любила в своей жизни, тоже начиналось на ту же самую букву. Когда у нее появилась любовница, это никого не удивило. Тюремная проза. У женщины всегда есть потребность в любви и привязанности.

Хуже стало на воле. Услышав заветное: «Вы свободны», Клавдия была напугана не меньше, чем в тот момент, когда ей зачитывали приговор. Жизнь ушла далеко вперед, и она в нее не вписывалась. Женщины шарахались в сторону при виде этой прожженной зэчки. Мужчины не замечали ее в упор. Она металась, как рыба в сети, не зная, где лучше: на воле или в заключении. Казалось, ее переселили на чужую планету. У нее не осталось ни родных, ни друзей. Она попыталась найти работу, но сделать это с ее биографией было непросто. О педагогике не могло быть и речи. Клавдия мыла тарелки в ресторане, мела дворы, но зарабатывала копейки. Она и не заметила, как к ней прибился Пашка Сафронов, молодой соседский парень, большой специалист по сантехнике. Они поселились в маленькой ведомственной квартире и попытались построить семейное счастье.

Счастья не случилось, хотя Клавдия сделала для этого все, что могла. Она даже сменила имя, став, в конце концов, Сафроновой Аделиной. Ей казалось, что имя Клавдия, замаранное тюремным прошлым, все еще довлеет над ее судьбой, не позволяя ей стать счастливой. Но, как оказалось, сменить имя легче, чем изменить свою жизнь. Время стремительно шло вперед, а она по-прежнему барахталась в грязи. Пашка, развращенный благодарными клиентами, пил горькую, а потом блевал, забивая свой собственный унитаз. Они перебивались с хлеба на воду. А попытки завести потомство так и остались неудачными. Два выкидыша, один за другим, перечеркнули мечты Клавдии о материнстве. Врач долго объяснял ей причину, но она знала точно, что все это последствия той страшной тюремной ночи, когда оголтелые зэчки избили ее в первый раз. Пашка умер так, как и жил. Пьяный, в сугробе, не дойдя до дома десяток метров.

После этого вопрос: «Кто виноват?» встал перед ней со всей своей прямотой. Отыскать Кирилла не составило труда. Он стал прокурором района, и она даже увидела его однажды, важного, заматеревшего, выходящего из служебного автомобиля. Как-то раз его портрет, в домашнем интерьере, опубликовала одна из местных газет. Фотограф запечатлел прокурора рядом с его женой и двумя ребятишками. Клавдия долго рассматривала снимок: самодовольное и длинное, как у лошади, лицо его жены Алисы и две симпатичные мордочки сыновей – младших школьников. В статье писали, что он любит преподносить домашним сюрпризы. Клавдия могла поклясться, что такой сюрприз, как ей, он не преподносил больше никому. Она искала подходящий случай, чтобы свести с ним счеты, но он сам облегчил ей задачу и умер от инфаркта, едва отпраздновав свое сорокапятилетие.

Тогда ее взгляды обратились к другой фигуре, тоже виновной во всех ее злоключениях, к адвокату Лещинскому. Он казался баловнем судьбы. Почитатели его таланта носили защитника на руках, поклонницы осыпали цветами, а газеты писали, что он не проиграл ни одного дела. Клавдия только криво улыбалась, читая судебные репортажи о его очередной победе. Уж она-то знала, что не все в биографии великого Мастера столь безупречно, как он пытается показать. Она даже вырезала из журнала его фотографию и повесила на стену, чтобы, просыпаясь утром, видеть того, кто сломал ей жизнь. На снимке он позировал в смокинге, улыбаясь в объектив своей неподражаемой улыбкой победителя. Надпись гласила: «Адвокат Лещинский всегда готов прийти на помощь отчаявшимся». Уж она, как никто другой, знала цену этим словам.

Вскоре она выяснила, где он живет, на какой машине ездит. У него не было семьи, он давно расстался с женой, а теперь прожигал жизнь, встречаясь с самыми разными женщинами в барах и ресторанах, приглашал их в свой дом. Он окружил себя роскошью, купался в ней, дарил подарки своим любовницам и, казалось, навсегда выкинул из памяти тот случай, когда по его вине свершилась страшная несправедливость.

Однажды, доведенная до отчаяния своим бедственным положением, Клавдия позвонила в его калитку. Пожилой дворник проводил ее в хозяйский кабинет. Она сотни раз рисовала в своем воображении их возможную встречу.

Он будет взбешен. «Как вы посмели прийти сюда? Подите вон!» Он вытолкает ее за порог, а потом пойдет мыть руки. Она помнила, как он был брезглив. Каждый раз, встречаясь с ней в изоляторе, надевал перчатки, чтобы не подхватить какую-нибудь заразу.

Или другой вариант. Он будет смущен и растерян. «Вы должны понять. Все так запуталось тогда. Вы ведь знаете, что творилось при советской власти?» Возможно, он предложит ей денег, а потом, когда захлопнется дверь, скажет дворнику: «Ты ведь видел ее? Еще раз придет, гони прочь».