Адъютант императрицы

— Прежде всего нужно приказать попам, чтобы они наставляли народ, если же они не станут делать это, то вешать их! — сказал Орлов спокойным, равнодушным тоном, изумившим офицера. — Губернатор требует войска, он получит его: у нас, правда, немного лишнего, но при энергичном ведении дела едва ли потребуются большие силы, чтобы разбить дерзкого бунтовщика.

— Будем надеяться, ваша светлость, — произнес офицер, — но число сочувствующих растет с каждым днем, и необходимы неотложные меры.

— Ну, а теперь подождите в передней, — сказал Орлов. — Велите подать себе закуски и хорошего вина; подкрепитесь после быстрой езды, делающей честь вашему служебному рвению, которое будет вознаграждено по достоинству. Затем вы поедете со мной к государыне.

Когда офицер вышел, Орлов еще раз прочитал сообщение из Москвы.

— Ей–Богу, этот Пугачев, кажется, знает свое дело и чрезвычайно искусно и отважно играет свою роль. А что, если это — дело серьезное? Бывали случаи, когда от одной искры целые леса сгорали. Нет, нет, — ответил он сам себе, — это не опасно, не трудно будет справиться с этим сбежавшимся отовсюду сбродом, а этот первый успех был необходим, чтобы достичь цели игры. Но как содрогнется эта высокомерная Екатерина, когда призрак ее покойного мужа поднимет бунт на окраинах, а здесь, непосредственно у ее трона будет готова взлететь на воздух мина, которую благополучно предотвратит моя рука! Как она склонится перед моей рукой, которая одна только способна защитить ее! Пусть она тогда забавляется с Потемкиным или с кем хочет — власть будет тогда в моих руках тем прочнее. И тут же взамен увядающей розы, аромат которой не стоит ее шипов, у меня будет свежий, прекрасный цветок. Но она пусть помнит, что не кто иной, как Григорий Орлов, помог ей добиться трона и только он один может охранить и защитить ее!

Князь позвонил камердинеру и приказал подать себе мундир с андреевской звездой и лентой.

— Петр Севастьянович Фирулькин ждет и настойчиво требует, чтобы его допустили до вас, ваша светлость! — доложил камердинер.

— Пусть войдет этот остолоп! — смеясь, сказал Орлов. — Шуты также необходимы в трагедии, чтобы заполнить паузы.

Вошел Фирулькин.

— Чего тебе нужно, Петр Севастьянович? — спросил Орлов, поправляя голубую ленту у себя на груди и огладывая ироническим взором смешную фигуру низко кланявшегося купца.

— Я пришел к вашей светлости с хорошей вестью, — сказал Фирулькин. — Мне удалось, согласно вашему приказанию, отыскать такую тройку лошадей, какой другой не найдется во всей России, даже в придворной конюшне нашей всемилостивейшей императрицы, да хранит ее Бог. Лошади стоят во дворе вашего дворца, если вы, ваша светлость, милостиво удостоите их своим взглядом, я уверен, что вы останетесь довольны мною.

— Ах, я почти уже забыл об этом, — небрежно ответил Орлов, — но если ты говоришь правду, то похвально твое усердие. У меня нет времени, служебные дела призывают меня к императрице, но на одну минуту я все же выйду взглянуть на твою тройку.

Он вышел, Фирулькин последовал за ним, смиренно склонившись.

В передней Орлов сделал знак офицеру, привезшему депешу из Москвы, и вместе с ним спустился во двор, где застал своего шталмейстера и украинскую тройку.

Фирулькин не преувеличил, лошади были действительно необычайно красивы и конюшие единогласно признали, что они превосходят красотой всех лошадей царской конюшни.

Орлов потрепал их лебединые шеи и приказал отвести в конюшню к своим любимым лошадям, которые кормились из мраморных яслей и пили из серебряных бадей.

— Я доволен тобой, Петр Севастьянович, — сказал он Фирулькину, — ты можешь рассчитывать на мою милость!

Однако Фирулькин не довольствовался такой благодарностью. Он поспешил за удалявшимся князем и решился даже схватить его за полу.

— Ваша светлость, — сказал он дрожащим голосом, когда Орлов повернулся к нему удивленный и негодующий, — вы изволили милостиво обещать мне свое покровительство, если я удачно выполню ваше поручение. Вы обещали мне свою помощь и покровительство в деле моего сватовства к этой упрямице Аделине Леметр.

Орлов смерил старика презрительным, насмешливым взглядом и спросил:

— Разве я могу принудить эту девушку полюбить тебя?

— О, ваша светлость, — воскликнул Фирулькин с холодной, коварной улыбкой, — любовь придет со временем, когда Аделина будет моей; теперь я прошу у вашей светлости лишь одного, — чтобы вы удалили дерзкого подпоручика Мировича, который кружит ей голову.

Орлов смерил его взглядом и сказал:

— Будь покоен, Петр Севастьянович! Будет удален, даю тебе слово!

Он подал знак офицеру, они сели в карету и отправились в Зимний дворец.

Фирулькин смотрел, низко склонившись, ему вслед, затем еще раз бросил взгляд на лошадей, которых отводили в конюшню, и со вздохом сказал:

— Тридцать тысяч рублей должен был я пожертвовать за эту тройку, — а здесь мог бы я выручить за нее вдвое больше; но нет цены, слишком высокой для Аделины, которую я люблю или ненавижу, я сам не знаю, но которая должна быть моею назло всему свету.

Он смиренно ответил на снисходительные поклоны конюших и, выйдя из дворца, сел на улице в ждавший его экипаж и приказал кучеру везти себя в дом госпожи Леметр.

XXI

Пронзительный ветер вздымал волны Ладожского озера и гнал вспять воды Невы. Пенистые волны становились все выше и с шумом набегали на берег; выше и выше поднималась вода у стен Шлиссельбургской крепости, и только чайки нарушали однообразную картину угрюмой местности.

Птицы кружились то над тростником, то над водою; их белое оперение то блестело в лучах солнца, то становилось серым от тени набегавших туч; они опускались на гребни волн и ловко схватывали маленькую рыбешку, которая не в силах была сладить с разъяренной стихией.

Василий Яковлевич Мирович сидел у окна своей комнаты и задумчиво следил за игрою волн и летающими птицами.

«Разве это не символическая картина? — думал он. — Ведь тут все так же однообразно и в то же время так же непрочно и изменчиво, как и судьбы нашей империи. Все беспорядочно мечется то сюда, то туда, гонимое дуновением случая и каприза. А я, — продолжал он со вздохом, — хочу поднять из глубины этого непостоянства сокровище любви. Не безумие ли это с моей стороны? Разве не погибли титаны, желавшие завоевать небеса? А ведь у них под ногами была твердь!»

Он мрачно поглядел на пенистые волны.

В этот миг с одного из бастионов поднялся на воздух сокол; смело и могуче двигался он против ветра, кружась над стаей чаек. Испуганно кричали птицы, стараясь скрыться под защиту берега, но сокол упал стрелою и, схватив одну из них, спокойно полетел к своему гнезду, тогда как другие чайки с жалобными криками метались на берегу.

Мирович вскочил и прислонился лбом к окну.

«Древние видели Божественное указание в полете птиц, — думал он, — и почему Небеса не могли бы дать ответ на мое сомнение при помощи того же знака? Да, я принимаю этот знак! Как соколу удалось напасть на испуганную стаю чаек, так и мне удастся освободить из этой темницы закованную справедливость и прогнать кичливых авантюристов, которые, подобно чайкам, гордо снуют взад и вперед только потому, что их боится мелкая рыбешка. Я выведу на солнечный свет истинного царя и буду первым на ступенях его трона. Порхайте, защитники преступной власти, — погрозил он кулаком в пространство, — ваш день клонится к закату, сокол наготове, он расправляет свои крылья для победоносного полета!»