Аэротаник

– Ну что вы задумались, будто испугались. Не бойтесь. За Него ведь нужно молиться, а не пить. А в наших тостах Он не нуждается. Так что вы хотели сказать?

– Да, прежде чем что-то сказать, хотелось бы кое-что сначала спросить, – почесав затылок сказал доктор. – Но ведь вы так категорично запрещаете. Так не скажите все же, как мне вас называть?

– Вот удивительно. И вы даже не заметили, что сами-то пока еще не представились. Хотя, стойте. Теперь уж поздно знакомиться, не говорите ничего, я не могу… я не хочу даже знать. Давайте так договоримся, хорошо?

– Ой, виноват, действительно не представился, – заволновался Алмазов, подумав тут же, что оба они с большим приветом, особенно она, и зачем вообще вся это детская болтовня.

– Извольте, но… Хорошо, хотя…

– Ну вот и прекрасно. Меня зовут товарищ Икс, а вас товарищ Игрек. Договорились?

– Куда ж мне деваться, как решили, так и сделаем. Понимаю, что в таких местах, – обвел рукой и оглядел снова комнату Алмазов, – одни только задают вопросы и приказывают, другие обязаны только отвечать на них и подчиняться.

– Ой, какие мы смелые. Не боитесь?

– Не знаю… Может быть… Но вы ведь женщина, вы не железная, и вы не жестокая.

– Ну, тут вы можете ошибиться. Вот увидите, скоро я вас начну допрашивать, истязать и мучить, пока не узнаю, что произошло в одна тысяча девятьсот… У нас там в подвале, кстати, куча скелетов. Все такие, как вы. Это я их… Ой, подождите, вы же хотели что-то сказать, за что мы будем пить лекарство, или мы что, не будем лечиться? Сами прописали мне выпить зелья. Я сижу тут с вами, болтаю, а ведь там… Ладно, ничего… Пусть они там как хотят… Итак, я вас слушаю.

– Тост, чувствую, маловато будет. Придется, видно, как в «Тысяча и одной ночи» говорить и говорить всю ночь, рассказывать длинную без конца историю, чтобы вы и не уходили от меня, но и не убивали, или не отправили бы в подземелье отбывать наказание за… За то, что произошло в одна тысяча девятьсот…

– Все зависит от вашего литературного дара. Вы вообще обладаете им или только врачевать умеете и больше ничего?

– Да я… да я… Лучший в мире сказочник.

– В этом я не сомневаюсь, – засмеялась Валентина Васильевна. – Ладно, выпьем за это.

– Нет, может я неправ, – сказал Александр Анатольевич, поставив бокал на столик, – может это все бред, но я, иногда, вижу какие-то сказки что ли, они приходят без моего участия. Как говорится, я так вижу. Иногда. У меня, знаете, возникают во время усталости и после ночных операций некие световые явления в мозгу, почти с сюжетом. Вот я сейчас закрою глаза и расскажу, что же я увидел такое. Сказочки бредовые начну рассказывать. Если вам интересно…

– О да, еще как интересно. Ну?

– Это, знаете, всегда нечто странное и необъяснимое, даже мне – нейрохирургу. Разновидность эпилепсии что ли? Бывают очень красивые картины, не только сказки. Ах, как жаль, что я не художник и не могу все это перенести на холст. Но я, учтите, глаз не закрою, пока вы мне не дадите вашей руки. Это будет залог. Иначе я буду думать, что вы удрали и начну подсматривать, а тогда какие уж картинки и видения, тем более сказки.

– Боже, какие таинственные и необычные вещи вы говорите. Мне даже не хочется пока вас убивать. Ну, допустим, я дам вам руку, а вдруг вам еще что-нибудь понадобится?

– О, дайте хотя бы руку.

– Ну ладно. Вам правую или левую?

– У меня есть право выбора?

– Да, пока.

– Тогда левую.

– Отчего же не правую?

– Левая ближе к сердцу.

– Ах вот как! Ну хорошо. А что еще?

– Всего лишь маленькая просьба.

– Ну?

– Держите и вы меня так, чтобы я не улетел, хотя бы чуточку сожмите пальцы. Ну вот, кажется все, осталось закрыть глаза.

– Что же вы молчите, видите что-нибудь? Или это просто шутка? Дурите наивную женщину. Еще не известно, какие у вас цели в конце концов.

– Тсс… Сейчас… Началось. Совсем странная картинка. Горы какие-то, что ли. Отверстие или пещера. Какое-то невиданное пещерное существо выходит. Разумное оно или нет – не понятно. Кажется оно ранено, умирает, попросту ползет, а не идет. Так, оно, кажется, направляется в лес. Оглядывается, чего-то боится, может быть преследования. Вот лес, совсем дремучий, как будто сказочный, темный, густой. Деревья живые. Они хотят разойтись по свету, в разные стороны, но корни их не отпускают, держат на месте. Они стонут от этого, им ненавистно это вековое стояние. Существо пробирается сквозь чащу леса, ищет путь к свету. Где-то там уже маячит конец темноты. Но что это? За лесом сразу обрыв, страшная черная бездна, а может быть вулкан, кратер – не могу понять. Возможно действующий вулкан, ибо он дышит, что-то извергается из его недр, дым или пар – не знаю. А это что? Птицы появились, черные, летают вокруг чудовища, нападают, клюют. То ли спасают – гонят назад к лесу, то ли… Не знаю… Теперь вообще какой-то хаос появляется, водоворот, все смешалось, появились яркие цвета, как будто самоцветы или цветные стекла кружатся, как в калейдоскопе. Вот уже просто дивно и красиво, цветы невиданные и узоры мелькают. Все движется, но это уже не хаос, здесь есть какая-то логика. Нам этого просто не понять, не осмыслить. Теперь я не только вижу, но и чувствую. Тепло… А вы? Вы что-нибудь почувствовали? – спросил под конец Александр Анатольевич, открыв глаза, но не отпуская руки Валентины Васильевны. Но она как будто оцепенела. Сидела некоторое время молча, пока не встрепенулась.

– Только сейчас – да. Все, уже лучше. Стало хорошо, нет больше страха и головная боль прошла. Интересно и здорово. Но где ж тут сказка? Подумаешь… Хотя все это мне напоминает… Вот это действительно странно.

– Вы о чем?

– Просто жаль, что вы не увидели чем эта история закончилась. А вот я узнаю…

– Не понимаю, как это вы можете узнать?

– А вы меня подождите. Я скоро… Верните же мне мою руку, поиграли и хватит.

– Профэссор, ви в мэшок, который ваш коллега принес заглядывали? Нэт ли подходящих инструмэнтов? – спросил Берия профессора.

– Никак нет, в основном каки-то таки режущие, колющие и пилющие инструменты.

– Нет, что ви, с этим нэлзя. Зачэм резать? Остановимся пока на той мэтодики, которая была уже прэдложена, с учетом нэдостатков. Какие, товарищи, будут предложения?

– Разрешите мне? – нерешительно поднялся вернувшийся на свое место Маленков. – Я вынужден заявить, что отказываюсь от дальнейшего участия в манипуляции в качестве противодействующей силы. У меня что-то со здоровьем… Будто бы сознание даже потерял во время… Чуть не уронил товарища профессора.

– Ах, сознание потерял, – с восторгом повторил про себя Аркадий Георгиевич и с благодарной улыбкой взглянул в лицо Маленкову, но тот был слегка растерян и смотрел в основном на бутылку с коньяком. Пальцы его нервно теребили пустую хрустальную рюмку.

– Хараше, сидите пока, отдыхайте. Действительно, опасная ситуация. Но нам нужны тогда другие – свэжие мысли.

Тут поднялся с места Хрущев и предложил следующее:

– Дык, может макароны – того… Сварить и все тут, и мука уйдет при варке, и сгибать можно будет потом, как хошь.

– Именно, именно, – воскликнул профессор Пеньков. – Эта идея кака-то така свежая и перспективная. Ведь смотрите, товарищи, тогда получаацца, что можно направить воздушный поток даже по кривой, даже под углом.

– Разрешите уточнить, – попросил слова Булганин. – А вы уверены, что брызги воды, оставшейся в макаронах, не полетят на лицо товарища Сталина. Мы ведь уже научены горьким опытом, надо все предусмотреть, товарищи. И потом, надо ли макароны солить или это не имеет решающего терапевтического значения?