Аэротаник
Шрифт:
– Можно ли, моншер, эту вашу задумчивость и некую отрешенность с элементами меланхолии объяснить недавним кризисом, связанным с попаданием вашей матушки в руки кардиотерапевтов, или может быть вы соизволите поделиться какими-либо иными проблемами, что томят вашу душу, ваше сердце? Эта влага в ваших глазах – не признак ли некой тоски и печали, душевного недуга или неразрешимой проблемы. Надеюсь, это не имеет отношение к моей персоне, ибо последнее время ваш супруг как будто… То есть не было явных причин для таких вегетативных проявлений. Ведь насколько я осведомлен из ваших слов, в настоящее время не имеется серьезных причин для беспокойства, ибо ваша маман находится
– Конечно, конечно, Володенька, я волнуюсь за маму, но… Тут есть еще другое…
– Так что же? Откройтесь.
– Я из-за папы расстроилась. Оказывается… Ведь он мне не родной отец, и я это тогда в больнице узнала – от мамы. Не знаю что и думать. Хорошо, что она не рассказала мне об этом при его жизни. Теперь легче. Знаю, он нехорошо поступил с нами, оставил семью, и казалось бы я должна меньше его любить, тем более теперь… Но я его любила всегда. Он ведь не знал всей этой правды, лелеял меня в детстве как родную.
– Вот как? Забавно… То есть, простите, каков сюрприз. Не ожидал от вашей матушки… Хотя дела давно минувших дней… Ну-с, будем привыкать. По всей видимости особого влияние на нас с вами – взрослых людей, на нашу жизнь этот, так сказать, обнародованный факт иметь не будет. Не правда ли?
– Нет, нет, конечно. Что же теперь делать? Надо привыкать и пытаться меньше об этом думать. Действительно – не дети, можем поступки родителей по-взрослому оценивать, всякое в жизни бывает.
– Ну, это как Писатель даст.
– Какой писатель, о чем ты опять?
– Нет, нет, ничего, пустое. И кто же он, этот счастливый Казанова, соблазнитель молодых и непременно красивых замужних дам? То есть ваш биологический предок. Где он?
– Да бог с ним. Даже не знаю, захочу ли я когда-нибудь с ним встретиться. Что уж теперь…
– Однако. Ну-с, как говориться, э-э-э… Собственно я что-то не могу найти подходящего афоризма или народной пословицы для данного случая. Ну, да Писатель с ним…
– Опять ты про писателя.
– Не обращайте внимания, моншер, считайте, что я имею ввиду Господа Бога.
– Понятней не стало… Ну, да ладно. Устал ты, Володенька. Работаешь много физически, поскорей бы в отпуск.
Той же ночью, не смотря на чай, Володя быстро уснул крепким сном грузчика, но не таким уж глубоким – без сновидений, а наоборот – со сном, вроде черно-белого фильма сталинских времен. И вот что он увидел… Квартира Владимира Ильича, но не Левина, а Ленина. На стуле, обшитом светло-серым сукном восседает похожая на старушку супруга вождя. Нацепив на глаза круглые очки с резинкой вместо дужек, она умело вяжет на спицах шерстяной чехольчик для толстой, очевидно ценной книги. А вот и название высветилось – «Капитал» Карла Маркса. Немного утомившись, Надежда Константиновна откладывает рукоделие и берется за карандаши – ранее начатую работу. Карандашей нужно много – Владимиру Ильичу, конечно. Бритва, слава богу, еще остренькая, но незаточенных их – целый таз. Готовые к употреблению, карандаши аккуратно сложены на столе и ждут отправления в рабочий кабинет вождя. Некоторые остроотточенные карандашики уже стоят в стеклянном стакане – штабная культура. Вдруг в комнату влетает сам Ильич и сходу тыкает свежей «Правдой» в сторону супруги. «Пгоститутка», – гневно кричит он.
– Как ты можешь, Володя, на каком основании?
– Да не ты. Тгоцкого я имею ввиду, вот почитай… А впгочем ну его. Пгативный. Лучше я тебе истогию гасскажу. Умгешь от смеха. Пгедставляешь, сегодня в
Кгемле кгасноогмеец меня Владимигом Константиновичем назвал. Вот умога…– И что, расстреляли? Я права?
– Ну, Наденька, ну зачем же ты так сгазу. Это не имеет геши-тельно никакого геволюционного значения. Я пгосто хотел… Да, а Тгоцкий – ох и пгоститутка. Вот смотги, что пишут… Хотя ну его… Давай лучше стихи почитаем. Тут вот на последней стганице поместили стихи Александга Константиновича Пушкина. Сейчас, газетку гасвегнем, газвегнем, газвернем… Ой, что-й-то? Тапогик. Надо же. Полезная вещица. Вот смотги…
Тотчас Владимир Ильич, улыбнувшись и хитро то ли по-еврейски, то ли по-колмыкски прищурив глаза, резво подскочил к Надежде Константиновне и, не задумываясь более, шмякнул ее железным острием по макушке, прямо по пучку седых волос. Супруга вождя раскололась пополам и обе половинки упали в разные стороны, словно крышки гробика, если б его в незаколоченном виде поставить в вертикальное положение и отпустить. Внутри этих створок оказалось некое существо. Скелет, не скелет, мумия, не мумия, но все же нечто, похожее на фараона. И прикид соответствующий, как на фресках. Только в костлявых руках его с одной стороны был серп, с другой – небольшой молоточек.
– А вот и я. Константин. Можно Костя. От слова кости, прошу любить и жаловать, – представился он Владимиру Ильичу, на лице которого появилось и удивление, и восторг, и рот приоткрылся будто у ребенка, которому посчастливилось увидеть в лесу зайчика или ежа.
Однако в тот же момент что-то, вроде топора, ударило по голове и нашего спящего Владимира Ильича, то есть Левина. Услышав имя Константин, он вдруг в холодном поту проснулся, не досмотрев свой странный сон. Часы показывали пять утра. Наденька спала, симпатично по-женски похрапывая.
– Именем Револю… То есть… Будьте любезны, прошу вас прервать это ваше физиологическое состояние и срочно ответить мне на один вопрос. Я этого требую!
Наденька проснулась и выпучила глаза, став чем-то похожей на базедову Крупскую. Она не могла понять, что стряслось и от страха хотела даже накрыться с головой одеялом.
– Я требую, объяснений. Его имя. Срочно, я не могу себе позволить ждать сигнала – звонка часов, запрограммированных специальным механическим устройством на семь часов утра.
– Чье имя, о чем ты? Я не изменяла тебе ни с кем.
– Мой вопрос заключает в себе совершенно иной смысл и касается того всплывшего на поверхность факта, очевидность которого я уже не подвергаю сомнению, ибо ваша матушка в этом уверена. Итак, имя вашего биологического родителя, надо полагать, вовсе не Дмитрий, как это ранее было записано в документах, подтверждающих вашу личность, а иное. Я прав?
Тут Наденька, сидя на кровати, вдруг залилась горьчайшими слезами. Пальчиками она пыталась утереть влагу, но в конце концов вместо носового платка вынуждена была воспользоваться краешком ночной сорочки. На вопрос мужа она не хотела отвечать.
– Итак, я вас правильно понял?
Наденька пуще прежнего разрыдалась, выхватила из под себя подушку и закрыла ею лицо. Плечи ее затряслись, как у танцовщицы-цыганки.
– Все понятно. Ха! Надежда Константиновна. Вот вы кто. О, Писатель, за что? Можно ли выдержать этот позор? Нет, это все не случайно. Все правильно, так и должно быть. Где оно – карманное устройство беспроводной спутниковой связи?
– Ну, Владимир Ильич, молодой вы наш да ранний. Разбудили ни свет, ни заря. А я-то поспать еще собирался чуток. Но ничего. Надеюсь, с хорошими новостями?