Афера. Роман о мобильных махинациях

Вадим, который служил и был офицером ГУИН – управления исполнения наказаний и дело имел по большей части с людьми, которых в официальных документах именуют «контингент», дело свое знал туго. Он встретил Картье левым прямым в нос, и от ослепляющей боли Виктор сразу осел, сполз по стене, держась за лицо.

Лариса совершенно спокойно посмотрела на все происходящее, сказала: «Ну вы тут сами разберетесь, без меня» – и ушла на кухню. Вадим взял Картье за шиворот, поднял, как котенка, отволок к двери:

– На ногах можешь стоять? Может, в больничку тебя отвезти?

– Пошел ты… – Картье говорил еле-еле, страшного удара хватит ему теперь надолго.

– Не хами, – сурово посоветовал Вадим. – А то еще раз огребешь. И не лезь к нам. У нас семья, меня Агафья папой называет. Не лезь, ты здесь сам все разрушил.

– Пусти меня. Слышишь?! Пусти…

Освободившись от лапы Вадима, Картье открыл входную дверь, сделал несколько шагов, обернулся. Вадим стоял, подпирая дверной косяк, и был готов к труду и обороне.

– Я еще вернусь, – пообещал Картье. – Слышишь, чемпион?

Вадим молча захлопнул дверь, и Картье остался один стоять на лестничном марше. Немного подумал, поднялся на площадку, вызвал лифт. Шофер испугался, увидев его, хотел позвонить в милицию, но Картье попросил отвезти его в травматологическое отделение 1-й Градской больницы, где знакомый врач, внимательно осмотрев его переносицу и поцокав языком («профи работал, круто он тебя»), вправил ему нос без всякого наркоза, и Картье под его пальцами отключился ненадолго.

…Он явственно, как случалось только до контузии, увидел две на весь Грозный панельные девятиэтажки. Рядом с собой труп капитана Горелова с простреленной над правым ухом головой. Капитан лежал в луже собственной крови и мозгов, и в горле у него что-то непостижимым образом булькало, как будто Горелов хотел сказать что-то, о чем-то предупредить. Но здесь и так все было предельно ясно. Вон оттуда, с девятого этажа одной из выжженных квартир дома, что стоял правее, бил снайпер из числа тех, что на спор вышибает белке глаз со ста шагов. Охотник за душами. Картье-сержант остался самым старшим во взводе, выбитом охотником на две трети. Тех, кто уцелел, душила ярость, но высунуться не решались, боясь, как Горелов давеча, схлопотать.

– Витька, надо драть отсюда когти, – сказал кто-то за спиной Картье. – Хрен с ним, пусть отцы-командиры решают, чего делать. Наше дело яйца свои спасать.

– Танк бы сюда, – проговорил еще один из солдат и сплюнул в цементную пыль плевком того же цвета. Цемент въелся в легкие, и там, наверное, останется на всю жизнь. Судя по всему ненадолго…

Картье принял решение:

– Так, парни, под мою ответственность, отползаем. За грузовик. Там группируемся по двое. Двойками влетаем в дом. Двое впереди, двое прикрывают: один землю, другой воздух. В подъезде под ноги смотрите, там сто процентов растяжки. Гранаты приготовьте. Огонь не открывать, а то еще уйдет как-нибудь, падаль.

Никто не стал ворчать, все его поняли. По-крабьи, осторожно отползли за остов сгоревшего грузовика – спасительная преграда, за которой охотнику с девятого этажа ничего не было видно. Разделились. Картье вбежал в подъезд первым, сразу увидел: чуть над ступенькой, сантиметра на три-четыре тонкая, словно рояльная струна, проволочка. Один конец примотан к куску арматуры, вбитому в стену, другой привязан к кольцу чеки осколочной гранаты «эфки», в широком обиходе «лимонки». Если рванет, то от всех, кто неподалеку, останутся макароны и дерьмо. Картье ухмыльнулся: спагетти «болоньезе», мать их.

Снял гранату с привязи, загнул усы чеки, гранату убрал в карман. Пригодится. Через минуту все ребята уже были в подъезде. Невероятное дело, но никто по ним огонь не открывал, а это означало, что охотник залег наверху без прикрытия и сам поставил растяжку.

Сюрпризов от охотника оказалось еще четыре штуки. Времени на их разминирование не было: просто перешагнули и вверх, по шажку. Ворвались на девятый этаж. Правая сторона, квартира прямо, сразу несколько автоматных очередей по комнатам, дым, вонь пороховая, ничего не видно – и женский вопль!

– Сука! – заорал кто-то из солдат. – Сука! Вот она!

Картье вбежал в обезображенную комнату: оконный проем выбит, даже признака рам нет. В углу валяется что-то белое. Присмотрелся: женский труп. Вторая охотница в грязно-белом комбинезоне держалась за бедро, под рукой у нее расплывалось кровавое пятно. Винтовка с цейсовским прицелом лежала рядом, вокруг было много гильз. Каждая гильза родила пулю, каждая пуля чью-то смерть.

– Это они, Витька! Белые колготки! Одну я застрелил, а эта ранена, ты погляди, как корчится, падаль!

– Исполняет! – отрезал Картье. – На ноги ее, живо! Раздеть!

Белые колготки… Сколько о вас написано, сколько сказано, но никто так и не удосужился объяснить, почему вас так прозвали. Из-за колготок ли? Вовсе нет.

«Белыми колготками» на прошлой чеченской войне называли снайперш-спортсменок из Литвы и Белоруссии, преимущественно биатлонисток. Никаких колготок они не носили, на войне этот предмет явно излишний, а одевались они в белые термокомбинезоны, простеганные медными нитями. На поясе у такого комбинезона пояс с аккумуляторными батареями: лежи хоть в сугробе и грейся. Умные люди придумали. А под комбинезоном у женщин-убийц только и было надето, что нижнее белье, в чем убедились Картье с бойцами, разом стащив с охотницы ее комфортабельный наряд.

– Что ж ты, сука, натворила? – Картье хотел ударить ее, занес руку, и она вскрикнула, закрыла глаза.

– Работа у нее такая, Витя, нас убивать. Нам никто не платит, вроде как за Родину воюем, за Россию, а им за каждого из нас копейка бежит немалая. За Горелова бы небось долларов пятьсот сразу получила, – сказал кто-то.

– А вот и камера у них, чтобы доказательства фиксировать. – Картье заприметил на полу маленькую видеокамеру. – Прямо фронтовая хроника, занятно будет посмотреть. Ну что – как тебя там? – с тобой делать. Небось думаешь, мы сейчас с тобой поступим гуманно: вызовем тебе лимузин с шофером и доставим в камеру со всеми удобствами? А потом суд, дадут тебе лет десять, выйдешь через пять…

Снайперша умоляюще смотрела на него, в глазах ее затеплилась надежда.

– Нет, сука, мы тебя сами сейчас осудим. На войне все происходит быстро. – Картье посмотрел на нее с ужасом. Как она могла? Женщина убивает живых людей, а должна их рожать! Но состояние его длилось совсем недолго: – За бесчеловечное и подлое уничтожение русских солдат и офицеров предлагаю приговорить вот эту вот к смертной казни. Кто «за», прошу поднять руки. Единогласно.

– Нет! Не надо! Так же нельзя! – завопила женщина. – Я только наводила, стреляла она, все она! Сдайте меня куда следует, там разберутся! Прошу вас, только не убивайте! У меня мама, у меня дочери три годика!