Афера

– Я слежу за этим. Немцы уже депонировали свой миллиард в Южном Национальном, а Борман организовал три миллиарда в фондах, которые мы контролируем. Хеннингс считает, что акции с повышенной степенью риска можно продать, как минимум, за шесть миллиардов. Ну и я обсуждаю детали нашего основного кредита с директором кредитного отдела Южного Национального Роном Джонсом.

– Четыре миллиарда?

– Что «четыре миллиарда»?

– На прошлой неделе вы говорили, что столько составит основной кредит. Четыре миллиарда.

– А, ну да, четыре миллиарда.

– И Рон Джонс не будет возражать, хотя такая сумма на порядок превышает наши законные возможности?

– Знаете что, позвольте нам с Борманом самим позаботиться об этом.

– Hу что ж. Все равно пока у нас всего тринадцать – четырнадцать миллиардов, а если мы и впрямь собираемся платить по семьдесят пять долларов за акцию, понадобится гораздо больше. Порядка еще восемнадцати миллиардов.

– Мы ведем переговоры с десятью банками. Некоторые находятся здесь, в Америке, два в Европе, остальные в Токио. Уровень переговоров – самый высокий. Мы рассчитываем занять по десять миллиардов у каждого. Партнеры проявляют заинтересованность. Очень серьезную заинтересованность. Но им нужны аналитические выкладки и ваши к ним комментарии. Эту работу нужно сделать очень срочно.

– Тогда позвольте вернуться к делу.

– Именно к этому я вас и призываю, Фэлкон.

– Только еще одно, Фил.

– Ну, что там? – Барксдейл начал раздражаться.

– Как насчет гонораров?

– Это вы мне скажите, Фэлкон. Ведь вы работали в инвестиционном банке.

– Посчитаем. По меньшей мере, два процента авансом коммерческим банкам. Уверен, Хеннингс потребует от трех до четырех процентов аванса за акции повышенного риска. Остается оплата консультационных услуг. Мой гонорар.

– Ну, и какова обычная ставка?

– Один процент.

– Один процент от чего?

– От суммы сделки, включая все существующие выплачиваемые долги.

– Выходит, один процент от тридцати двух миллиардов долларов? Вы хотите сказать, что это и есть ваш гонорар?

– Такова традиция.

– Получается триста двадцать миллионов долларов. Но это же чистое безумие. К тому же, мы договорились: пять миллионов, если все получится, и ни центом больше.

Фэлкон подавил вздох облегчения. Стало быть, ничего не изменилось, ему по-прежнему собираются заплатить пять миллионов. Собственно, ради того, чтобы убедиться в этом, он в первую очередь и завел этот разговор.

– Это я понимаю. Остальное пойдет банку.

– Полагаю, Борману будет непросто убедить немцев, что ваши советы – или советы Южного Национального – стоят триста двадцать миллионов. Не сойдемся ли на пятидесяти?

– Воля ваша.

– Что-нибудь еще?

– Все.

– Отлично. Если понадоблюсь, звоните, не стесняйтесь. Я здесь до половины пятого. Потом у меня ужин в «Реми».

– Нелегкая у вас жизнь, Фил.

– Что ж, кому-то приходится делать грязную работу. Пока, Фэлкон.

– Пока.

Фэлкон повесил трубку и машинально выглянул в окно. Невнятный голос, бормотавший ему что-то, когда они с Борманом столкнулись в туалете, зазвучал вновь. Только на этот раз гораздо громче. Что-то в этом деле нечисто.

Фэлкон вынул из верхнего ящика стола книгу внутренних телефонов Южного Национального, отыскал нужный номер, начал нажимать на кнопки, но тут же остановился. Полная глупость. Барксдейл ведь четко предупредил: ни с Хеннингсом, ни с кем-либо другим в Южном Национальном, кроме Дженни, не разговаривать. И объяснил почему: они еще слишком мало знают его, то есть не доверяют ему. Не исключено, что телефон прослушивается, а «жучки» спрятаны в компьютере.

Пять минут спустя Фэлкон поднял трубку телефона-автомата в вестибюле гостиницы «Портленд», прямо напротив своего дома.

– Южный Национальный банк. Отдел денежных переводов.

– Эдди Мартинеса, пожалуйста.

– Минуту.

Равнодушно скользя взглядом по вестибюлю, Фэлкон заметил, что на него смотрит мужчина. А может, показалось и взгляды их случайно пересеклись на мгновение? Мужчина повернулся и заговорил о чем-то с похожей на куклу Барби девицей из регистратуры. Ничего необычного в его поведении не было.

– Эдди Мартинес у телефона.

– Эдди, это Эндрю Фэлкон. – Сам не зная почему, он говорил приглушенным голосом.

– А, мистер Фэлкон, добрый день.

– Эдди, называйте меня по имени.

– Ну да, конечно.

– Эдди, я хотел бы попросить вас кое о чем.

– Всегда к вашим услугам, мистер Фэлкон.

– Понимаете, Эдди, не хотелось бы нагнетать таинственность, но дело весьма конфиденциальное. Только вы да я. Это можно устроить?

– Разумеется.

Фэлкон усиленно вслушивался в голос собеседника, пытаясь уловить в нем хотя бы слабый оттенок настороженности – что это, мол, за секреты такие. Но Эдди был совершенно спокоен.

– Точно? Для меня это важно.

– Да-да, конечно, без проблем, – поспешно откликнулся Мартинес.

– Отлично. Значит, так, я хотел бы попросить вас отыскать перевод, который должен был поступить в банк около месяца назад. Общая сумма – миллиард долларов. Не удивлюсь, если выяснится, что переводов несколько, и даже множество. Чтобы не привлекать лишнего внимания.

– И меня это не удивило бы, мистер Фэлкон. Перевод на миллиард – это не шутка. Кое-кто мог бы заинтересоваться. Откуда деньги поступили?

– По-видимому, из Германии. Но возможно, из нескольких стран. Понимаю, все это звучит весьма неопределенно, но, право, без вашей помощи мне не обойтись. – Фэлкон еще раз покосился в сторону регистратуры, но тот мужчина уже исчез.

– Сделаю все, что в моих силах. Кое-какие мысли на этот счет есть. Если удастся отыскать эти деньги, что конкретно вы хотели бы знать?

– Одну очень простую вещь. Откуда они отправлены. И кем. Если вам понадобится потолковать с людьми из других учреждений – валяйте, только в Южном Национальном – никому ни слова. Договорились?