Афера

Фэлкон посмотрел Уинтропу в глаза. Ему уже приходилось видеть такой взгляд – у Рида Бернстайна. Уинтропу действительно не терпелось потянуть за спусковой крючок. В отличие от охранника из Толедо, он и впрямь был одержим жаждой убийства.

– Смотрите, Грэнвилл, стоит вам потянуть за курок, и всему конец, – прошептал Резерфорд. – Всему. Вы всегда говорили, что цените мою преданность делу. Мое хладнокровие. Так вот, убивать Фэлкона неразумно. Он с того света нас достанет. Неужели вы не понимаете, он ни за что не приехал бы в Бостон, если бы не был уверен, что справится с нами. Это Фэлкон устроил эту встречу. Он сам позволил нам найти и взять себя.

Пистолет задрожал в руке Уинтропа. Он поднял его и слегка отвернул голову.

Фэлкон не отрываясь следил за дулом пистолета и глазами старика. То, что он в них увидел, ему не понравилось.

Внезапно Уинтроп спустил курок. Пуля вонзилась в стену прямо над головой Фэлкона и с визгом отлетела в сторону.

Фэлкон упал на пол и инстинктивно прикрыл голову. Резерфорд бросился на Уинтропа, сбил его одним ударом на пол и отобрал пистолет.

– Да дайте же мне встать, Резерфорд, – прорычал Уинтроп. – И не бойтесь, я не пытался его убить. Иначе он был бы мертв.

– Вы всех нас здесь могли бы перестрелять, идиот вы эдакий! – воскликнул Резерфорд.

Все трое поднялись на ноги. Фэлкон и Уинтроп прожигали друг друга взглядами, и ненависть, полыхавшая в них, удивила обоих.

– Вы выполните мои требования, – ледяным тоном заявил Фэлкон.

– Откуда такая уверенность? – прошипел Уинтроп.

– А разве вы не слышали, что сказал Резерфорд? Он прав, это я организовал нашу нынешнюю встречу. Я сам позволил взять себя. К тому же вы едва ли согласитесь взорвать все ради удовольствия видеть меня мертвым. Кто я? Всего лишь пешка в вашей грандиозной игре. Короче – жизнь за жизнь, я – вам, вы – мне.

– Ну я-то вам обеспечиваю совсем недурную как будто жизнь, не правда ли?

– Мое молчание стоит десяти миллионов долларов.

– Вы забываете, мистер Фэлкон, – перебил его Резерфорд. – Вы у меня в руках. А знаете ли, я большую и лучшую часть жизни извлекал из людей признания. Вот именно, извлекал – это мой рабочий термин. Видите ли, мне известно, какую боль – и сколько времени – человек может выдержать, а сколько не может. – Он помахал сорок четвертым. – И я мог бы безо всякого труда выведать адрес этого вашего банковского сейфа.

– Неужели и впрямь рискнете? Повторяю, если сегодня друзья не услышат моего голоса до одиннадцати вчера, завтра в девять утра они будут на месте, где их поджидает весьма любопытная информация. До того времени я продержусь. – Фэлкон снова вздрогнул. Здесь было холодно.

Резерфорд остановил на Фэлконе оценивающий взгляд.

– Да, наверное, продержитесь.

– Так мы договорились?

Резерфорд, постояв молча, перевел взгляд на Уинтропа. Тот, хотя и не сразу, слегка кивнул.

– В принципе – да, – негромко проговорил Уинтроп. А что ему оставалось делать?

Он повернулся и двинулся к выходу.

– Да, еще одно. Еще одно условие моего молчания.

– Ну что там еще? – Уинтроп остановился и обернулся.

– Я хочу войти в «Семерку».

Уинтроп и Резерфорд недоверчиво посмотрели на Фэлкона.

– Сейчас я докажу вам, что вы ничего не потеряете, приняв меня в свои ряды, напротив – выиграете. Борман считается погибшим, так? Якобы сгорел в машине?

– Ну да, упокой Господь его душу.

– И произошло это в пятницу?

– Именно.

– Почему же в таком случае колокол на церкви в Гарварде не прозвонил в тот день без семи двенадцать семь раз? И почему не выгравировано имя Уоллеса Бормана на мемориальной доске? Ведь по правилам, в случае смерти одного из членов «Семерки», его имя появляется на доске не позднее сорока восьми часов после кончины. А тут – я сам проверял – нет. И это не случайно. Борман жив.

Резерфорд и Уинтроп молча смотрели на Фэлкона.

Глава 34

Взявшись за руки, парочка медленно брела в темноте. Это были студенты, он занимался антропологией, она – правом. Они возвращались с небольшой вечеринки, которую устраивал кто-то из знакомых на противоположном конце студенческого городка. Было прохладно, и, ища тепла, девушка покрепче прижалась к возлюбленному. Дымок, поднимающийся из трубы, медленно растворялся в разреженном осеннем воздухе.

Девушка и молодой человек остановились перед темным готическим зданием университетской часовни. Она плавала в рассеянном свете, и какое-время они стояли, завороженные красотой, открывшейся им в ночной тишине.

Вдруг зазвонил колокол. Девушка бросила взгляд на часы. Ровно без семи двенадцать.

Колокол прозвонил семь раз и затих. Молодые люди кивнули друг другу, повернулись и быстро пошли домой, в тепло.

Огни внезапно погасли, и все вокруг погрузилось в полную тьму. Легкий ветерок всколыхнул листья деревьев перед входом в часовню и улетел куда-то. Долгий жизненный путь Девона Чеймберса подошел к концу.

* * *

Боб Уитмен уверенно шел по сцене, установленной в Большом бальном зале отеля «Мариотт» в Вашингтоне и приветствовал собравшихся энергичными взмахами руки. Республиканцы ревели от восторга.

– Дамы и господа, вновь избранный президент Соединенных Штатов Боб Уитмен! – разнесся по залу усиленный репродукторами голос.

Толпа ответила очередным взрывом аплодисментов. Боб Уитмен поднялся на подиум и вскинул руки, призывая собравшихся к тишине. Через какое-то время она наступила.

– Мои сограждане американцы! – начал было Уитмен, но тут же остановился: при одном звуке его голоса зал словно обезумел. Потом вновь наступило непрочное молчание. – Только что из своей штаб-квартиры мне позвонил президент Уоррен и признал свое поражение...

Лежавший на диване Фэлкон щелкнул кнопкой на панели, и экран телевизора погас. Дальше смотреть неинтересно. Президентская гонка окончена. Было поздно, и он чувствовал себя очень усталым. Фэлкон слегка погладил Алексис по плечу и прошептал: «Ладно, пошли в постель». Она пробормотала что-то и с трудом оторвала голову от его груди, на которой проспала несколько часов. Фэлкон немного растрепал ей волосы и вдруг заметил, что кожа на внутренней стороне предплечья, там, где красуется знак «Семерки», начинает заживать.