Афера
Шрифт:
Зато лампочки мигают.
А вы думали иначе? Не забывайте, я вам рассказываю об афере. А афера — это спектакль, в котором у каждого своя роль. И все знают, что это спектакль, за исключением одного человека. И самое главное для афериста — не оказаться этим человеком.
28
Проснувшись на следующее утро, я понимаю, что таинственным образом оказался во Франции, в главном соборе Шартра; моя голова находится в огромном колоколе, а местный весельчак-звонарь исполняет марш «Янки-Дудл».
По крайней мере, именно так лучше всего
Я пытаюсь присесть. Я провожу рукой по щеке — на ней следы от подушки, по ощущениям похоже на сырную корку. Я начинаю припоминать события вчерашнего вечера: возвращение из Нью-Йорка, ужин в доме Напье, заключенное под угрозой смерти соглашение, несколько бокалов вина и спокойное возвращение домой в машине Джесс.
Я бросаю взгляд на часы. Десять утра. Суббота. Встав с дивана, я с удивлением замечаю, что вчера — пока меня били бандиты — на сайте MrVitamin.com было продано витаминов на девятьсот восемьдесят три доллара. Я не верю своим глазам и потому сажусь за компьютер, чтобы проверить список заказов. Сомнений нет, я действительно заработал эти деньги. Заказы вчера сыпались со всей страны — там упаковка витаминов, тут баночка рыбьего жира. Причина внезапного интереса к моему сайту — тайна, покрытая мраком. Может, обо мне в газете написали или просто подфартило. В любом случае приятно знать, что даже если афера века провалится, а я сумею остаться после этого в живых, меня может спасти Интернет-торговля.
Я полчаса листаю «Желтые страницы» и обзваниваю стоматологов, пытаясь найти поблизости хоть кого-нибудь, кто работает по субботам.
В итоге я вызываю такси и еду в Сан-Хосе к дантисту со странной фамилией и подозрительно малым количеством пациентов.
Но доктор Чатчадабенджакалани — если он и вправду доктор — оказался приятным и знающим свое дело человеком. В его кабинете — расположенном на втором этаже, прямо над вьетнамским ресторанчиком — чисто и опрятно, хотя и чувствуется легкий запах тайского рыбного соуса «нам пла». Прежде чем усесться в кресло, я достаю из кармана свои зубы, которые весь день с собой носил, как амулетики на счастье. У корня они уже успели почернеть.
Доктор Чатчадабенджакалани протягивает руку и с любезной улыбкой забирает мои зубы. Он приподнимает очки и принимается рассматривать мои резцы с тщательностью амстердамского скупщика бриллиантов. В итоге он оглашает свой вердикт:
— Эти зубы никуда не годятся. — И протягивает их мне на случай, если я захочу оставить зубы себе.
— Ладно, — отвечаю я. — Пусть они у вас останутся.
Спустя два часа я снова в Пало-Альто, во рту у меня блестят два новых зуба. Меня даже не беспокоит счет на пятьсот долларов, который мне вручил доктор. Я склонен считать это представительскими расходами, как затраты на юристов или ксерокс у обычных деловых людей. Бывает, приходится вставлять зубы, которые тебе выбили головорезы твоей жертвы. Обычное дело.
Вернувшись домой,
я застаю там Тоби. Он сидит на диване, разговаривая с кем-то по мобильному. Как только я вхожу, он говорит в трубку:— Мне пора. Отец пришел.
Я закрываю дверь. Он прощается со своим собеседником и бросает телефон на диван.
— С кем ты разговаривал? — интересуюсь я.
— С мамой.
— И чего она хотела?
— Просто звонила узнать, как я. Убедиться, что я жив.
Я кладу ключи на столик в прихожей и захожу в комнату. Тоби удивленно смотрит на мои зубы.
— Выглядит неплохо, — удивляется он.
— Спасибо доктору Чатчадабенджакалани.
— Чего?
— Он из Таиланда.
— Так вот почему они до сих пор едят палочками. Они все время тратят на то, чтобы выговорить имена друг друга, а на изобретение таких полезных предметов, как вилка, времени не остается.
Я сажусь рядом с сыном.
— Ты говоришь, как расист.
— Но ведь правду говорю, тебе не кажется?
— Возможно.
— Можно задать тебе один вопрос?
Я пожимаю плечами.
— Ты хотел, чтобы Напье обо всем догадался, так? Ты позволил ему раскусить себя. Получается, это часть плана?
— А ты не оставляешь попыток научиться мастерству афериста.
— Разве ты не хочешь меня научить?
— Я не хочу, чтобы ты занимался этим. Хочу, чтобы ты стал доктором. Или инженером. Или стоматологом. Я сегодня выяснил, что они неплохо живут.
— Поздновато уже мне меняться, — отвечает Тоби. — Что выросло, то выросло.
Меня подмывает спросить: «И что же выросло?» Но в кои-то веки мне удается сдержаться от оскорблений в адрес сына.
— Меняться никогда не поздно, — уверяю его я.
— Это ты по себе судишь? — ухмыляется он.
Я вздыхаю. Иногда Тоби бывает жесток. Интересно, в кого он такой? В меня или в Селию? Потом догадываюсь — в моего отца. В этого старого засранца.
Я решаю сменить тему.
— Да, я позволил Напье раскусить меня. Другого выхода не было. Он должен верить, что делает нечто противозаконное.
Тоби кивает.
— Чтобы потом мы смогли сбить его со следа? Устроить все так, как будто нас арестовали? Я прав?
Я не отвечаю.
— Я умираю с голода, — говорю я, вставая с дивана. — Не хочешь перекусить?
— Я только что ел.
— Ладно. Я ненадолго.
Я ухожу.
На дворе конце августа, и у стенфордских студентов летняя сессия. На улице перед университетом — обычно забитой студентами и скейтбордистами — никого нет. Весь город опустел, словно я гуляю по декорациям к фильму, которые скоро снесут. Я достаю мобильный телефон и набираю номер Селии.
После двух гудков она берет трубку:
— Алло.
— Привет. Это Кип.
— Привет, Кип.
Кажется, в комнате есть кто-то еще. Я слышу, как она что-то говорит — кажется, «мой муж». Затем слышу мужской голос и шорох простыней. Наконец она возвращается к нашему разговору:
— Что ты хотел сказать, Кип?
— Тоби просил позвонить тебе и извиниться. Он повесил трубку, даже не договорив с тобой.
— В смысле?
— Когда вы с ним разговаривали. Ему стыдно за то, что он так внезапно повесил трубку. И попросил меня извиниться за него.