Афганский рубеж 4

— Служу Советскому Союзу! — ответил я, и генерал, закончив вешать орден, ещё раз пожал мне руку.

— После построения я вас представлю двум офицерам. Один — ваш заменщик, а второй — будущий командир эскадрильи, — сказал Васин и отпустил меня в строй.

Не сразу я повернулся, поскольку столь неожиданно было услышать о моей замене. На секунду оглядев радостные лица подчинённых, мне стало слегка не по себе. Зачем такая спешка в моём окончании командировки, непонятно.

Но приказы не обсуждаются.

Спустя неделю все организационные вопросы были улажены. Новым командирам я показал расположение эскадрильи, слетал с ними несколько раз в район нашей ответственности и объяснил особенности работы в провинции Заболь и соседних районах.

В эти дни меня уже дважды торжественно проводили в столовой мои подчинённые, ещё по разу провожали спецназовцы и десантники. Так что осталось соблюсти только официальное мероприятие — построение личного состава.

И вот настал день убытия. Мне было предписано сначала прибыть в Кандагар за документами, а затем убыть к месту службы в Торск. Медленно идя со своим заменщиком к вертолёту, который меня должен был доставить на аэродром полка, невольно начал вспоминать прошедшие месяцы.

К нам подбежал один из техников, чтобы доложить о готовности Ми-8 к вылету. Экипаж под командованием Орлова подошёл ко мне следом и спросил, какие будут указания.

— Товарищ командир, вертолёт готов. Пора строиться? — уточнил у меня Орлов.

Новому комэска стало как-то неуютно. Всё же приказ уже состоялся, и теперь он тут главный.

— Определяю уже не я, — повернулся к новому командиру, который был слегка растерян от того, что личный состав всё ещё обращается ко мне.

— Пяткину передай, чтоб строил эскадрилью, — дал команду новый комэска.

— Есть, — ответил Орлов и отправил подчинённых оповестить начальника штаба.

Через 15 минут на аэродроме уже выстроился весь личный состав. За прошедшие месяцы это самое сложное построение для меня.

— Сан Саныч, ты большую работу проделал. Меня когда назначали сюда, я прям был рад, — улыбался новый командир эскадрильи, пока Пяткин проверял личный состав.

— Всё равно много работы. Рабочее состояние техники нужно поддерживать постоянно. Тыловиков тереби, чтоб не задерживали запасные части. Ну, Сычкин всё знает. Он тебе поможет.

— Это тот, которому «пробили» орден Красной Звезды? Тот ещё шнырь… — посмеялся новый заместитель комэска, но я решил его поправить, остановившись на пыльной дороге.

— Не «пробили», а он заслужил. И постарайтесь это запомнить, товарищ майор, — спокойно ответил я.

— Да будет тебе, Саныч! Ты ещё скажи, что у тебя замполит на прикрытие летал и не за политсобрания получил орден?

— Летал и не раз. И днём, и ночью. Так что, уважай личный состав. А то до меня здесь было по-другому всё.

Новый комэска посмеялся и задал уточняющий вопрос.

— И как же тут было?

— Двух командиров эскадрильи сняли с должности. Один заместитель уехал с переломами, полученными при невыясненных обстоятельствах. Ещё один застрелился. А трое из командного состава и вовсе получили заболевания, после которых их списали с лётной работы, — пересказал я слова моего командования, которые мне говорили перед отправкой сюда.

Заменщик прокашлялся и перестал улыбаться. Надеюсь, всю серьёзность своего положения он понял.

— Эскадрилья, равняйсь! Смирно! Равнение на середину! — громко произнёс Пяткин и пошёл строевым шагом навстречу новому командиру эскадрильи.

Пока произносилась официальная речь, я смотрел на строй моих уже бывших подчинённых.

Много было и печального, и смешного, и трагичного. Но сейчас радует одно: оградил меня Господь от участи отправлять подчинённых на Родину в цинковом гробу. Самое страшное, что может случиться с командиром. И я этого смог избежать.

— Теперь слово предоставляется майору Клюковкину, — передал мне право говорить новый комэска.

Я вышел на середину строя под громкие аплодисменты. Внимание моё также привлекло то, что не смогли усидеть в столовой официантки и остальные представители гражданского персонала нашего гарнизона. Я постарался попрощаться со всеми и никого не забыл. Но не могут просто так меня отпустить на Родину.

При взгляде на женщин невольно вспомнил, что после завтрака мне сегодня дали большой свёрток газеты, в которую были завёрнуты пирожки. На дорожку, так сказать!

— Есть такая мудрость — минуты тянутся, часы идут, а дни и месяцы бегут. Вот и моё время во главе эскадрильи пролетело незаметно. Мне приятно, что мы с вами все стоим здесь и смотрим друг другу в глаза с чистой совестью. Рад, что все мы живы и здоровы. Я горд, что был вашим командиром. Всем желаю здоровья, успехов и благополучия.

Громкие аплодисменты продолжались долго, и я даже не мог поймать момент, чтобы попрощаться.

— Равняйсь! Смирно! — поймал я момент и подал последнюю команду своим подчинённым. — До свидания, товарищи!

— До свидания, товарищ майор! — единым голосом попрощалась со мной эскадрилья.

Спустя три дня я уже стоял на вокзале в Торске.

Отдохнув вечером с дороги, утром я пошёл в часть. Первым делом зашёл к командиру полка, но того в кабинете не оказалось. Его секретарь сказал, что он у Медведева.

Войдя в штаб Центра, я сразу заметил, как всё изменилось. Появились новые подарки и грамоты на стендах. Доска почёта пополнилась новыми фотографиями. Даже меня отметили, как лучшего заместителя командира эскадрильи. Хотя я ещё ни дня в Торске не командовал.

Рядом ещё один стенд, где были отмечены те, кто погиб при исполнении воинского долга. И на одну фотографию здесь стало больше.

Я подошёл к ней и с грустью констатировал печальную для себя информацию.

— Старший лейтенант Казаков П. С., — прочитал я табличку под фотографией с датами жизни моего боевого товарища.

Тот самый Петруха, которого я тащил на себе среди песков, скал и гор Афганистана.

— Сан Саныч! — позвал меня знакомый голос за спиной.

Это был командир моего полка Тяпкин Андрей Фридрихович. Я подошёл к нему и поприветствовал.

— Рад твоему возвращению. Мы наслышаны, что тебе удалось сломать все традиции и устои в Шахджое, — улыбнулся полковник, но мне было не особо радостно.

— Задачу выполнил, домой вернулся. А тут такое, — повернулся я к фотографии Петрухи.

Тяпкин выдохнул и рассказал, что произошло. У Казакова начались осложнения. Видимо, блуждающие осколки по телу своё дело сделали.