Африка — земля парадоксов

— Ну и что же? Живите и дальше вместе, если они не возражают.

— Но дальше так в самом деле не может продолжаться, потому что мои родители ставят меня перед выбором: «Либо вступай в законный брак, либо расстанься с девушкой». Кроме того, в положении холостяка много неудобств. Я работаю в отделе социального обеспечения. Наш начальник даст всякого рода надбавки к зарплате лишь тем, у кого в порядке документы. С налогами тоже неладно. У меня двое детей, а с меня высчитывают как с холостяка. Я не получаю и компенсацию на медицинское обслуживание. Наконец, в случае развода я не могу взять своих детей в собственную семью, поскольку их увезут туда, к бембе.

Когда в Конго регистрируется брак у супрефекта, то выдается свидетельство о браке. В нем указаны сумма выкупа, обязательство быть моногамом и, наконец, к кому уйдут дети в случае развода.

Дени познакомился с Альфонсиной в Браззавиле — в столице, а не в деревне. Отец ее работал на железнодорожной станции. Через несколько дней после знакомства она пришла к Дени и осталась жить у него. Ни его, ни ее не волновала принадлежность к разным племенам, да и их родители не прочь были видеть детей счастливыми, но воля рода, клана, то есть «большой семьи», — закон.

— Ее отец, как и мой, хочет, чтобы мы оформили наш брак. Но не он командует дочерью, а те родственники, которые находятся там, в деревне. Два месяца назад я поехал с ней, ее отцом и матерью, с детьми в горы Бабембе в Мунунзи, где живет ее семья. Я привез четыре бутыли вина для скрепления дружбы, 60 тысяч франков выкупа. Но они отрезали:

«Ты выбрал кусок не по рту. Не хотим отдавать нашу дочь человеку других обычаев. Особенно из батеке или балари, так как в случае развода дети отправятся к вам, а это недопустимо. Мы не хотим ваших денег, и мы не будем пить ваше вино».

— Что же делать? — спросил я.

— Наш брак обречен, он уже распался. Куда бы мы ни уехали, даже в Чад, далеко на север, ее родственники нашли бы нас. Все кончено.

— А что Альфонсина говорит на это?

— Женщина не имеет слова, дорогой. Она плакала, — развел руками Дени. — Много плакала. Я жалел ее. Женщина ничего не может поделать. Как-то вечером я сказал ей: «Прости меня, но я вынужден отвести тебя к твоему отцу». Она проплакала всю ночь, хотя я объяснил ей все.

И у отца она плачет, мне рассказывают. Что поделаешь?

В следующий раз я уже не допущу такую ошибку и женюсь на девушке из своего племени. На душе же отвратительно, тяжело.

Самый страшный грех

Подсознание народа нельзя изменить за какие-нибудь 50—100 лет, для этого требуются века, да и то вряд ли возможно вытравить до конца все накопленное тысячелетиями. Бессознательное проявляется в мышлении, интуиции, поведении, подчас помимо нашей воли и сознания, каким-то образом направляя их. Сегодня, как и при далеких, уже забытых предках, африканец-горожанин упорно отказывается отделять половой акт от сути жизни — продолжения рода, а тем более противополагать одно другому. Физическая близость неразрывна для него с производством потомства, равносильна личному бессмертию.

Возвышение полового наслаждения до высшей ценности не вписывается в чисто африканские понятия. «Либо вступать в связь с женщиной ради рождения ребенка, либо ничего не делать» — таков девиз, перенесенный из деревни в город. В этом смысле африканцев можно назвать целомудренными. Если мужчина берет жену и не имеет ребенка, то вызывает лишь откровенное презрение. Умереть бездетным — самый страшный удар судьбы. Многие мужчины как раз становятся многоженцами потому, что первая жена не наградила их потомством. У некоторых народов женщине, родившей детей, прощалось даже прелюбодеяние. Нет ничего страшнее для африканца, чем уйти из жизни с мыслью о том, что на тебе кончился род. Вот почему аборт приравнивается в деревне к убийству.

Общество, экономика, представления о мире эволюционировали быстрее, чем подсознание людей. Африканцы все чаще женятся по официальному закону, но весьма нередко живут в условиях скрытой полигамии. Они тщатся устроить семью, как у европейцев, но не могут выйти из-под тени клана. Традиция переплетается — порой комично в наших глазах — с современностью, и, однако, в целесообразности ей не откажешь. Запад принес Африке легкость нравов, разврат, но пока еще не смог убить разумного отношения к браку как к фактору воспроизводства жизни — и проблема рождаемости в Африке стоит совсем в иной плоскости, чем, к примеру, в России.

— С женщиной встречаешься ради того, чтобы заиметь детей, — убеждал меня студент Сорбонны из Мали Багайоко. — И ни для чего более. Родители существуют для того, чтобы наблюдать за тем, чтобы их дочь вела себя достойно и заимела ребенка по-хорошему, от собственного мужа. Когда нет ребенка, ничего нет: нет семьи, нет счастья, как нет и будущего.

Есть ли в Африке любовь?

Не у всех африканских народов даже есть слово «любовь». Впрочем, можно иметь в своем лексиконе массу синонимов, но не ведать всего одухотворяющего смысла любви. Молодой нигериец или камерунец никогда не скажет девушке на родном языке: «Я люблю тебя», хотя и может быть без ума от нее. Так, отсутствует слово «любовь» в разговоре двух влюбленных йоруба — ему эквивалентно слово «дружба».

— Место любви у нас занимает верность семье, — сказал мне сенегальский писатель и кинорежиссер Сембен Усман.

По понятиям африканца, любовь — всего лишь слово, хотя в жизни он может влюбляться много раз. Для деревни полигамия — гарантия получить потомство, рабочую силу, и женщина, по существу, выступает не как любимая, а как орудие воспроизводства рода.

— Негр никогда не говорит: «Я люблю тебя», — произносит камерунский журналист Эдоге. — Это хорошо для европейца. Заметь, что африканец тоже может быть влюблен. Но у нас это расценивают скорее не как любовь, а как преданность.

— Однако твоя Маталина влюблена в тебя. Это бросается в глаза. Она готовит тебе разные вкусные вещи, начинает смеяться, едва ты открываешь рот. Она глаз с тебя не сводит, когда ты что-то говоришь, — полувозражаю я.

— Лучше спроси у нее, что такое любовь, но запомни: мы, африканцы, — пуритане в душе, мы за строгие, целомудренные отношения и косо смотрим на чувственное демонстративное проявление любви. Это не ханжество, а нравственный принцип.

— Для меня любовь — это счастье, — смущенно смеется Маталина. — И вовсе не обязательно то и дело целоваться и обниматься. Мы вообще не любим говорить об этом. Главное — дорожить друг другом.

Можно ли «приманивать чужую курицу»?

О некоторых моментах воспитания и интимной жизни африканцев довольно откровенно говорил мне камерунец Матье.

— Родители испокон веков предостерегают: если ты приучаешь жену к пяти — десяти поцелуям в неделю, то настанет день, когда ты уедешь куда-нибудь дня на три и все будет кончено — она будет следовать тобой же привитой привычке, но уже без тебя. На день или неделю оставишь ее с кузеном и… Заметь, таких примеров — хоть пруд пруди. Один мой коллега по службе уехал в командировку. Жена, поскучав день-другой, принялась обхаживать его младшего брата. Невтерпеж ей, видите ли, стало. Захотела выглядеть европейской леди! Когда муж вернулся, младший брат — он очень честный парень! — огорошил его признанием. «Старший брат, я оскорбил тебя, — сказал он. — Мадам заставила меня делать то-то и то-то». Вот тебе причина, по которой с нашими дамами надлежит быть по-строже и не раззадоривать их лишним вниманием. Ты понимаешь, что я имею в виду? Здесь, в Африке, жена никогда не скажет мужу начистоту: «Муж мой, я хочу того-то и того-то», а преподнесет ему сюрприз.