Африканский ветер

— Эрику Ландлеру повезло, что он вас встретил… Какая наивность!

— Мне хорошо заплатили, мне не надо было слишком глубоко вникать.

— И вы не почувствовали, что находились в опасности?

— В опасности?

В кадре появился официант ресторана в белом костюме:

— Не желаете ли что-нибудь выпить?

— Два коктейля с фруктовым соком, — произнес Сэндерс.

Официант принял заказ и ушел. Снова слышится голос

Сэндерса:

— Вы не сказали официанту: «На помощь, на помощь, меня заставляют говорить!» Не правда ли? Значит, вы рассказываете все это не от страха. Продолжайте. Перейдем к фактам, так в чем же он признался этой ночью?..

— Оставьте меня в покое.

— Энни Уайт, ваши родители живы?

— Да.

— Обрадуются ли они, увидев вас на первых страницах газет в качестве возможной соучастницы иностранца, который убил свою жену, чтобы унаследовать ее богатство?

Энни воскликнула:

— Нет!

— И что будем делать?

— Этой ночью он рассказал мне о том, как умерла его жена. Это был несчастный случай, мистер Сэндерс. Когда у него случился приступ гнева, он швырнул в нее стул. Она неловко упала, так неловко, что разбила голову и умерла. Он хотел позвонить вам, попросить о помощи, но не посмел. Поставьте себя на его место, мистер Сэндерс. Что бы сделали вы? Смерть такой богатой женщины, которая хотела расторгнуть брак, представляете? Он иностранец, у него нет денег, его обвинили бы в убийстве!»

Крупным планом рыдающая Энни. Она меня закапывала.

«— Он зарыл Энджи на террасе и поставил над ее могилой каменный стол. Он взял с собой портфель Энджи и свои вещи, которые были перепачканы кровью, бросил их в мусорный бак у какого-то мотеля на полпути между Лос-Анджелесом и Лас-Вегасом, а затем решил подыскать какую-нибудь женщину, которая могла бы заменить Энджи на время путешествия, этого самого путешествия».

Энни вытерла слезы, в кадре появился официант, поставивший стаканы на столик. Он колеблется, не зная, кому отдать счет на подпись.

Слышится голос Сэндерса:

«Отдайте его мадам. Надо подписать разборчиво, Энни…»

Энни наклоняется и расписывается.

Голос Сэндерса, кинопленка остановлена:

«Находясь в состоянии волнения, она расписалась на счете: «Миссис Ландлер». Прекрасно, не правда ли? Она ведь могла бы просто проставить номер комнаты и неразборчивые инициалы. Нет же, она сама подписалась под двадцатью годами заключения. В конце мне уже не нужно было расставлять ловушки для нее, она сама их себе смастерила».

Фильм продолжается.

«— Этой ночью вы узнали, что Энджи Ландлер мертва… Каковы же были ваши дальнейшие намерения? Продолжать сожительствовать с убийцей?

— Нет. Мы должны были расстаться в Нью-Йорке.

— А затем?

— Не знаю. Я должна была уехать к родителям.

— Имея на совести соучастие в убийстве?

— Повторяю вам, — говорит Энни, — я не имею к этому никакого отношения!»

Наступила темнота, затем Сэндерс открыл шторы, и комнату залил фантастический голубой свет, лавина свежего света неба и моря.

Мы сидим в некой студии, выступающей из дома и стоящей на опорах. Студия возвышается над пляжем. Стены, кроме той, которая служила экраном, были завешаны фотографиями Энджи! Энджи-ребенок, Энджи-подросток, Энджи в свадебном платье, улыбающаяся, радостная. Она стоит рядом с каким-то белокурым высоким мужчиной, более белокурым и более высоким, чем я…

— Он был чемпионом по теннису, — сказал Сэндерс, остановившись под этой фотографией — Недурен собой, правда? Он был первым, от кого Энджи хотела родить. Но ему очень быстро надоела власть Фергюсонов. Энджи неосознанно чувствовала себя очень комфортно с высокими блондинами. Это у нее было что-то вроде немецкого атавизма.

Он расхаживал под фотографиями в натуральную величину и давал свои комментарии, показывая на них линейкой, словно преподаватель.

Целая серия фотографий Энджи с доктором Говардом. Мне пришлось отступить, чтобы получше разглядеть снимки, вблизи я доставал головой только до их талии… Энджи в костюме из бежевого шелка, в капоре, держит в руках букет орхидей…

— Красивая пара, — говорит Сэндерс. — Как я вам уже говорил, Говард, бывший в делах шарлатаном, сумел ее укротить.

Затем Сэндерс показывает на фотографию какой-то женщины, занимающую целый проем стены. На голове женщины повязка для волос, она взмахнула теннисной ракеткой.

— Мать Энджи. Женщина, которая могла бы занять почетное место в мире Фитцджеральда. Мать и дочь так похожи, что их можно спутать, не так ли? Она была красивой, веселой, остроумной, поверхностной, у нее никогда не было никаких проблем, так, незначительные болячки… Она могла предпочесть меня другому, я мог быть принят в семью Фергюсонов и завладеть в один прекрасный день всей компанией… Но она выбрала другого. Мне пришлось быть свидетелем на их свадьбе, у них хватило лицемерия попросить меня об этом. Я жил рядом с супругами, которые обожали друг друга, а мне оставили роль «лучшего друга». Энди вошел в семью, стал богатым, а я, Сэндерс, наемным работником у него, доверенным человеком. Это так отвратительно: жить рядом с супругами, которые любят друг друга!

Во время проводимых вместе выходных по ночам один в постели с женой имел все — секс, деньги, уважение, а другой, то есть я, был одиноким наемным служащим. Энди пообещал сделать меня акционером предприятия, но не сделал этого. У них была кровать, состояние, а мне оставались заботы о предприятии, теннис и барбекю. Они заботились обо мне, хотели подыскать мне жену. Целуя их, я мечтал о том, чтобы они умерли… Я был главным кондитером этого огромного пирога компании, а мне доставались от него лишь крохи. Посмотрите-ка сюда, Гэйл в вечернем платье, на ней шикарное колье, а рядом с ней стоит шестнадцатилетняя Энджи. Поразительное сходство!

После их гибели я думал, что командовать компанией теперь буду я, но Энджи, которая могла бы быть моей дочерью, начала, в свою очередь, относиться ко мне как к наемному служащему. У меня случались приступы ненависти. Однажды она посмела сказать мне: «Вы стали слишком самостоятельны, Син, а у моего отца вы были просто служащим». Умная женщина, эта Энджи. До того как разбился их самолетик и они сгорели заживо, я жил при них как элегантный слуга, надежный человек, правая рука, дорогой Син Сэндерс, которому можно было доверить все что угодно. Оставшись наедине с Энджи, я надеялся урвать у нее часть властных полномочий, но она не позволила мне управлять собой. Прирожденная деловая женщина, эта маленькая Энджи. Она вызвала меня в свой кабинет и беззастенчиво заявила: «Мой дорогой Син, вы знаете, что я вас обожаю, вы для меня словно второй отец, но вы безумно много тратите. Даже в Мексике, где все так дешево! Вы летаете на самолетах-такси за счет компании. Син, я вас глубоко уважаю, но вынуждена призвать вас к сдержанности в расходах. Я отвечаю за компанию, чрезмерные расходы уменьшают прибыль, мой фонд в Кении может пострадать от этого. Дорогой Син, обещайте, что впредь вы будете более мудрым». Обладая таким состоянием, она не погнушалась подсчитать мои расходы, будущее животных в Африке было для нее важнее, чем я. Шикарная Энджи.

Затем Сэндерс продолжил комментарии, стоя под гигантскими фотографиями и жестикулируя:

— Бывали моменты, когда у меня появлялось безумное желание убить ее. Это было главной моей мечтой. Я надеялся на то, что судьба и ее унесет из жизни, еще одна авиакатастрофа… Поначалу она повсюду следовала за своим чемпионом по теннису, она едва не разделила судьбу Говарда. Если бы она не задержалась с возвращением домой… Я утешал ее, поддерживал в горе, проклиная убийцу, который упустил ее. Чем сильнее я ее ненавидел, тем более внимательно к ней относился. Она боялась своего одиночества и, чтобы воспрепятствовать враждебности, а главное, моему влиянию на нее, как она думала, решила стать строителем нового мира, своего мирка. У нее были чрезмерные амбиции, она решила стать спасителем животного мира Африки и нарушить международный рынок торговли слоновой костью с помощью производства искусственной слоновой кости, которая по качеству во много раз превосходит настоящую. У Энджи Фергюсон была отвага американских покорителей Дикого Запада, немецкая врожденная любовь к порядку, точность, дар организовать работу подчиненных, смелость в принятии решений. Она позвонила мне и рассказала о вашей первой встрече у Харта.