Африканский ветер

Затем, оцепенев от страха, я присутствовал при официальном вскрытии сейфа Сэндерса. Этот шутник оставил его совершенно пустым. Я не имел ни малейшего представления, как он может нанести мне удар с того света. И я отправился на поиски кассеты в его дом в Малибу. Меня встретила Кончита с более чем мрачным лицом. Она рыдала, видеть ее слезы было невыносимо. Она уже узнала, что Сэндерс ничего ей не оставил и ее должны уволить. Я решил пойти ва-банк. Приоткрыв конверт с пачкой долларов, я сказал ей:

— Сэндерс был для меня вторым отцом, он и вас любил. Но как это часто бывает с людьми, которые очень боятся умереть, он был мнительным, поэтому не оставил завещания…

И показал ей конверт, полный денег.

— Это всего лишь маленькое утешение, аванс, но сумма, возможно, будет больше. Я хотел бы взглянуть на личные вещи моего дорогого друга.

Мексиканка только качнула головой:

— Ступайте на второй этаж.

Она указала на конверт:

— Там сколько?

— Пять тысяч долларов, но может быть и десять, а то и больше.

Не знаю, что она подумала, о чем догадывалась. Ведь Кончита обслуживала Энни, прожившую здесь целый год. Она сказала, чтобы я шел за ней. Мы поднялись на второй этаж. В студии были распахнуты ставни, и я снова увидел огромную фотографию Энджи, ее глаза. С совершенно равнодушным выражением лица я осмотрел стеллаж, где была целая коллекция фотоаппаратов и видеокамер Сэндерса. Кончита показала на шкаф:

— Думаю, что личные вещи должны находиться тут.

И посмотрела на меня равнодушным взглядом:

— Я хотела было пойти к окружному прокурору, чтобы спросить, что мне надо делать, но испугалась. Не хочу впутываться в разные истории. Меня могли бы обвинить в воровстве. У меня только временное разрешение на проживание в Америке… Поэтому я и не стала суетиться.

Она повернулась ко мне:

— А где девушка, которая прожила здесь целый год?

— Она у меня.

— Она была вашей любовницей?

— Нет, просто знакомая. Это сложная история.

— Она никогда ни о чем не говорила. Мистер Сэндерс грубо с ней обращался. Но ни разу не притронулся к этой Энни. Она жила в маленькой комнатке под крышей, все время смотрела на море, иногда ходила на пляж. Мистер Сэндерс не боялся, что она уйдет. Вначале, в течение двух месяцев, она отказывалась есть. Мистер Сэндерс вызвал врача, который заговорил с ней о вливаниях, и после этого она начала есть, только чтобы ее не кололи.

— Откройте этот шкаф, Кончита.

— Открывайте сами.

— Но ведь я не у себя дома.

— Я — тоже, — сказала она.

Открыв шкаф, я увидел много конвертов с фотографиями. Всюду были фотографии, толстые коричневые конверты лопались от фотографий. Сэндерс жил воспоминаниями, он, видно, раскладывал их на бильярдном столе в гостиной, хотел запомнить эти кадры, проявить их, оживить. Какой-то фотобезумец.

Я ощупал конверты, из них высыпались фотоснимки. Мы стояли по лодыжку в блестящих снимках. И вдруг моя рука наткнулась на какой-то запечатанный конверт. Я ощупал его тайком, чтобы не привлекать к нему внимание мексиканки:

— Тут есть один заклеенный конверт, посмотрим, что там…

На конверте стояла жирная надпись: «Дело Эрика Ландлера». Я был уверен, что внутри была видеокассета, конверт тянул на пожизненное заключение. Я сказал Кончите:

— Вот это принадлежит мне! Как хорошо, что у вас хватило совести и честности сохранить эти вещи…

— А что в нем? — спросила она — Вы знаете, что там находится?

— Несомненно, там бумаги, касающиеся моей бедной жены. Вы ведь знаете, что он обожал Энджи, как и я.

— Вы хотите забрать это с собой?

— Разумеется…

— А не хотите посмотреть, что внутри?

— Не стоит бередить старые раны. Придет время, и я взгляну на эти документы. Как тяжело терять жену и лучшего друга, мистера Сэндерса, которому я доверил компанию. Иногда я задаюсь вопросом, не я ли виновен в этом сердечном приступе. Но у меня есть возможность частично исправить эту ошибку, отблагодарив женщину, которая долгие годы заботилась о нем. То есть вас.

Лицо мексиканки просветлело:

— У вас доброе сердце, мсье… Берите все, что хотите.

Она сунула руку за горку папок с документами.

— Здесь украшения…

Кончита протянула мне мешочек, и я с первого взгляда узнал бриллиантовые «безделушки» Энджи.

— Будет честнее отдать их вам, — произнесла Кончита — В любом случае их невозможно продать. Они принадлежали вашей жене. Мистер Сэндерс вечерами раскладывал их перед собой, глядел на них, а потом убирал.

Я протянул ей конверт с пятью тысячами долларов.

— Дом выставят на продажу, — сказала она.

Имея в руках мешочек и видеокассету, я был спасен. Я знал, что Сэндерс вынудил Энни взять драгоценности из моего чемодана, пока я спал. Он хотел внести сумятицу в мой разум и получить дополнительные доказательства. Отныне я становился свободным и необычайно богатым человеком. Мне в голову пришла мысль, показавшаяся одновременно полезной и справедливой:

— Компания выкупит этот дом и подарит его вам в награду за вашу верную службу. Здесь, на пляже, вы сможете сдавать комнаты и жить припеваючи.

— Правда? — спросила она взволнованно. — Правда? Я тогда смогу привезти из Мексики детей и мужа. Если я стану домовладелицей, а потом, возможно, и американкой, я смогу дать им возможность жить достойной жизнью.

Она схватила мои руки, принялась их целовать, мне пришлось сунуть конверт под мышку, что уберечь от нее. Она целовала деньги, она целовала преступника. Я был смущен и доволен. Я хотел ей добра, значит, моя душа еще не до конца прогнила. Но одновременно я преследовал и собственные интересы. Ну почему все постоянно смешивается? Конверт я открыл только в отеле. Там была видеокассета с записью признаний Энни, счет, который она подписала, и отчет детективного агентства из Нью-Йорка. Кошмар закончился. Так я полагал.

На следующий день я пригласил к себе в кабинет Гроша. Помните Гроша? Это человек, которого я инстинктивно взял заместителем, когда пришел в компанию. Этому маленькому еврею предстояло стать выдающимся евреем, мозгом компании. Я всегда предполагал, что он был гением. Гением с историей в пять тысяч лет. Кроме того, он был трудоголиком.

Я сказал Грошу, что он мне нужен. Он улыбнулся, и я увидел в его глазах тот же огонек честолюбия, который некогда горел в моих:

— Вы женаты?