Афродита у власти: Царствование Елизаветы Петровны
Шрифт:
Сам же король был без ума от своей любовницы и не покидал ее покоев. Чтобы покончить с прошлым Антуанетты, он подарил ей выморочный титул маркизы де Помпадур, с которым она и вошла в мировую историю. Отец же ее получил дворянство, что далось легко — для Помпадур ничего невозможного уже не было. Довольно скоро она поняла, почему так тяжела жизнь фавориток короля Людовика XV. Этот красавец и добряк был непостоянен, и от фавориток требовались огромные усилия, чтобы удерживать его внимание, непрестанно развлекать его. По своей природе король был слаб, подвержен чужому влиянию, он пустил на самотек все дела, его занимали только удовольствия, и он не терпел неисполнения своего каприза. Борьба за короля изматывала Помпадур. Все ее таланты уходили на то, чтобы казаться королю каждый раз новой, интересной и загадочной. С годами здоровье ее ослабло, ее мучили головные боли, хроническое переутомление, но усилием воли она преодолевала слабость и вновь выходила на версальскую сцену, чтобы нравиться королю. И так продолжалось двадцать лет. Хотя в начале 1750-х годов Помпадур совсем перестала
Действительно, в умении держать власть в своих руках, расставлять на ключевые места в управлении своих людей состояла сила Помпадур как государственного деятеля. Вообще, она всегда поддерживала выдвинутых ею людей, кем бы они ни были. Несмотря на утомительную придворную жизнь, она выполняла обязанности неофициального, но могущественного премьер-министра. Известно, что в разных странах у нее была собственная дипломатическая служба, которая действовала параллельно Министерству иностранных дел и поставляла ей тайную информацию по внешней политике. От ее власти зависела политика Франции, вся деятельность государственного аппарата. Федор Бехтеев в 1757 году с беспокойством писал Воронцову: «Госпожа Помпадурша уже больше четырех вторников как нас, чужестранных министров, до себя не допущает, что не знаю чему приписывать должно».
Именно Помпадур стала с французской стороны инициатором австро-французского союза. Для этого она сместила ведавшего иностранными делами государственного секретаря маркиза де Пюизье и поставила на это ключевое место своего протеже, который придерживался той точки зрения, что с Австрией нужно помириться. Аббат Берни, полностью зависимый от Помпадур, начал вести тайные переговоры с австрийским посланником графом Штаренбергом. За ходом этих переговоров Помпадур внимательно следила и координировала усилия дипломатов. Король разделял ее взгляды на проблему. Из всех государственных дел его, как и Елизавету Петровну, внешнеполитические дела волновали больше других сфер управления.
Неизвестно, как долго тянулись бы переговоры, если бы не пришли сенсационные известия из Лондона о заключении англо-прусской конвенции. Эта новость шокировала Версаль так же сильно, как Петербург и Вену. В австрийской столице восприняли происшедшее как непосредственную угрозу своей безопасности со стороны Фридриха. Кауниц стал торопить французов с заключением оборонительного трактата. 1 мая 1756 года был подписан Версальский договор о взаимной обороне. После Лондонского трактата это было уже второе событие, разрушившее старую систему международных отношений. Впоследствии историки назовут эти события «дипломатической революцией 1756 года».
Австрийцы, по-видимому, так перепугались, что стали сосредоточивать войска в Богемии и Моравии. И не зря: 18 августа 1756 года прусские войска без объявления войны вторглись в Саксонию, пленили саксонскую армию и опять, как во время Второй Силезской войны, выгнали польского короля Августа III из его наследственных владений в Польшу. В сентябре Фридрих нарушил австро-прусскую границу в Богемии, и 1 октября его войска под Лобозицем разбили армию австрийского фельдмаршала Броуна. Дрезден и Вена обратились за помощью к России. 1 сентября 1756 года Россия объявила войну Пруссии, а 31 декабря 1756 года примкнула к Версальскому договору. Ось Версаль — Вена — Петербург стала политической и военной реальностью.
Событие 31 декабря 1756 года было по тем временам не меньшей сенсацией, чем договор Австрии с Францией в Версале. Дело в том, что после высылки Шетарди русско-французские отношения оказались замороженными. Русский поверенный в делах покинул Париж в конце 1748 года, и с тех пор во Франции не было русских дипломатов. Франция последовательно придерживалась антирусской позиции, хлопотала о создании пресловутого «Восточного барьера» из Турции, Польши и Швеции, что очень не нравилось в Петербурге. Особенно сильны были позиции французов в Стамбуле и Стокгольме, а непрерывная борьба дипломатий России и Франции в Польше проходила с переменным успехом. Иначе говоря, предпосылок для русско-французского сближения не существовало. Забегая вперед, отмечу, что когда это сближение все-таки произошло, то русские дипломаты обиделись на своих французских коллег в Варшаве, Стамбуле и Стокгольме за то, что те продолжали вести себя так, будто Россия оставалась не их союзницей, но врагом. Из Парижа успокаивали Петербург тем, что нельзя же сразу развернуть огромную машину, которая десятилетия работала против России, нужно поменять людей, а этого разом не сделаешь.
Реакция французских дипломатов на перемену декораций вполне понятна — русско-французское сближение готовилось втайне от них, и подготовка проходила по неофициальным каналам. Более того, первые франко-русские контакты скрывали даже от Бестужева-Рюмина,
чья антифранцузская позиция была столь яростной, что он не разрешал приезжать в Петербург ни одному французу. Поэтому восстановление отношений происходило посредством личной переписки короля Людовика XV и императрицы Елизаветы Петровны. Помогали налаживать отношения люди, далекие от дипломатии. Так, связь Воронцова с Францией поддерживал некто Мишель — владелец модного галантерейного магазина в Петербурге, полуфранцуз, кредитор вице-канцлера. Он часто ездил во Францию за товаром и заодно выполнял функции тайного дипломатического курьера. Были и другие посредники. Летом 1755 года в Петербург направили шевалье Маккензи Дугласа. Выбор для этой цели не француза, а англичанина был сделан умышленно — он вызывал меньше подозрений у людей канцлера. В инструкции от Дугласа требовалось «устанавливать полезные знакомства, необходимые для получения желаемой информации». Информация же была явно шпионского свойства, начиная от выяснения состояния флота и кончая проблемой Ивана Антоновича и настроениями простого народа. Дуглас должен был дать ответ и на главный вопрос — можно ли восстановить с Россией дипломатические отношения?Миссию Дугласа окружала особая тайна, соблюдались законы чрезвычайной конспирации. Тут были и табакерки с двойным дном, и условный язык, которым он должен был писать письма, сообщая о своих успехах как о покупке русских мехов. «Соболем» в переписке обозначался Бестужев, «рысью» — Мария-Терезия. Дугласу предстояло, минуя Бестужева, добраться до Воронцова (о разногласиях Бестужева с его заместителем в Версале знали) и сообщить ему, что король Франции предлагает русской императрице тайную и прямую переписку, минуя дипломатические каналы. Упомянутый выше Мишель устроил Дугласу тайную встречу с вице-канцлером. И хотя тайный посланник не предъявил письменных полномочий, Воронцов поверил ему и сообщил о предложении короля Елизавете Петровне. Затем Дуглас вернулся в Париж, по дороге его догнало письмо Мишеля и самого Воронцова о том, что русская сторона готова продолжить тайные контакты с Францией.
В феврале 1756 года Дуглас был снова послан в Петербург для того, чтобы расширить тот дипломатический прорыв, который ему удалось совершить в 1755 году. Начались тайные переговоры с Воронцовым, который проникался все большим доверием к Дугласу. Наконец, 7 мая 1756 года Дуглас был приглашен к вице-канцлеру, и тот вручил ему официальный ответ от имени императрицы о ее благосклонном отношении к намерениям Людовика XV восстановить нормальные отношения с Россией.
О тайной миссии Дугласа не знали ни в Вене, ни в Берлине (как мы видим, несмотря на прусские пенсионы, Михаил Воронцов, когда нужно, умел держать язык за зубами). Не знал об этом даже сам Бестужев. А шпионы его имелись повсюду — на границе, в портах, в учреждениях, при дворе. Вся эта операция показала, насколько эффективна французская тайная дипломатия, называвшаяся «Le secret du Roi» — «Секрет короля». С тайной операцией в России связана известная легенда о шевалье д’Эоне. Согласно легенде, в свой первый приезд в Россию Дуглас привез с собой племянницу Лию де Бомон и, возвращаясь в Париж, оставил девушку на попечение друзей. Воронцов представил юное создание ко двору. Императрице, падкой до всего французского, девица понравилась. Вскоре она стала фрейлиной и жила в одной комнате с юной же графиней Екатериной Воронцовой (в замужестве — знаменитой княгиней Дашковой). И вдруг наступил ужасный момент: Лия заявила своей подруге Катеньке, а потом и императрице, что она вовсе не девица, а мужчина, сподвижник Дугласа, и что вся операция с переодеваниями нужна была только для того, чтобы проникнуть во дворец и сообщить государыне о страстном намерении Людовика XV восстановить отношения с Россией. Елизавета была в восторге от проделки ловкого француза и послала его в Париж с известием о том, что раскрывает свои объятия христианнейшему из королей.
Все это — выдумка, за исключением того, что во второй приезд в Россию в 1756 году Дугласа сопровождал секретарь шевалье д’Эон. Личность этого элегантного, субтильного господина, прекрасного юриста, писателя, отважного дуэлянта и воина не лишена некоторой экзотичности. Он действительно любил переодеваться в женское платье, и его безбородое румяное лицо, тонкий голос, грация и вкус делали его неотразимой «женщиной». Известно, что много лет спустя после возвращения из России он и умер в женском платье. Проведенная властями экспертиза показала, что шевалье был мужчиной. По-видимому, с этой страстью к переодеванию и перевоплощению и связана легенда о прекрасной Лии де Бомон.
Как всегда бывает, жизнь прозаичнее легенд — восстановление русско-французских отношений шло весьма тяжело. В надвигающейся войне обе стороны хотели добиться минимума — невмешательства партнера по переговорам в возможный конфликт на стороне противника. О взаимной любви и дружбе никто и не мечтал. Для контактов с французами в Париж был послан русский представитель, надворный советник Федор Бехтеев, доверенное лицо Воронцова. О подлинной цели миссии Бехтеева Бестужев также не знал — Бехтеев присылал ему малозначительные депеши, основную же и секретнейшую переписку он вел непосредственно с Воронцовым, а тот докладывал самой Елизавете. Она очень интересовалась депешами Бехтеева по двум причинам — и как государыня, и как кокетка. Не забудем, что Ф.Д.Бехтеев — тот самый дипломат, который упомянут выше как покупатель модных корсетов и чулок для государыни. К переговорам с французами в Петербурге довольно скоро подключился фаворит императрицы Иван Шувалов, который и стал главой «французской партии» при русском дворе. Бестужев досадовал, но сделать ничего не мог — могущественный и бескорыстный Шувалов был ему явно не по зубам.