Агафон с большой Волги

Побывал и на рыбалке. Рано утром взял удочки и пошел на озеро Тептярь ловить красноперок. По пути зашел в ближайший свиной лагерь – за кашей для подкормки и насадки. Попал во время утренней кормежки. Едва бойкий микротракторок «Волжанин» застучал на пригорке мотором, свиньи-«дачницы» подняли такой разноголосый хор, что затыкай уши. Поговорив со свинарем, Агафон запустил в бадью руку и достал горсть пахучего, разварного, с белой сердцевиной ячменя. Настоящая, добротная каша. Вечером рассказал об этом Илье Михайловичу.

– Привозной! – махнул тот рукой. – В прошлом году у нас родился свой очень хороший ячмень. Ссыпали его в бурты. Ну, думали, откормим наших свинюшек на славу. А на деле?

– Что же вышло на деле?

– В ноябре пришла бумага. А следом за ней явился уполномоченный и дал команду зорить бурты и вывозить зерно на элеватор. «Хорошо, – сказал ему Василий Васильевич, директор наш, – вывезем; только кормить свиней вы станете сами». Вымели все подчистую, а потом зимой тракторами возили корма со станции. Тридцать километров пробивались по сугробам, как по тоннелям, как раз где я тогда хрюшек своим гоном гонял и порол на снегу. Вот так почти каждый год: сначала свой корм вывозим, а потом у госдядьки занимаем. То из Сибири, а то и с Кубани везем. Как это, по-государственному?

Блокноты Агафона разбухали от записей. Возвращаясь, вез в папке столько материала, что хватило бы на целую книгу экономических очерков.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

После месячного пребывания в горном селении Дрожжевке Агафон прочно вошел в жизнь совхоза и уже хорошо знал все его хорошие и слабые стороны. За это время он успел побывать на всех кошарах и фермах. Почти всюду рабочие здесь жили в плохих домишках. Как бывший газетчик, он прежде всего обратил внимание на эту сторону дела. Некоторые чабаны с многодетными семьями почти круглый год ютились в саманных землянках дореволюционного образца. Такие «азбары» Агафон видел в кино и полагал, что этаких хат давно уже на свете не существует… В то же время из тех же газет он знал, что из самана можно построить хозяйственным способом добротные дома для чабанов. Ясно было, что жилищным строительством дирекция занималась мало и не очень настойчиво. Однако самым больным местом в совхозе был транспорт. Использовался он бесхозяйственно, порой просто варварски. Удивительно странным было то обстоятельство, что совхоз до сей поры не удосужился выхлопотать легковую машину. Как и начальство совхоза, так и приезжающие из области и из центра уполномоченные разъезжали по фермам и кошарам на грузовиках. Директор имел в своем распоряжении трехтонный грузовик. К нему был прикреплен специальный шофер Володя Лигостаев. Брали грузовики для легких персональных разъездов управляющие отделениями и фермами, ездили главный инженер, главный агроном, главный зоотехник, главный строитель и, наконец, главный бухгалтер, потому что банк находился в полсотне километрах – в Валиевске. Под этот общий вопиющий бесхозяйственный шумок раскатывали на грузовиках и менее главные. Правда, для некоторых рядовых работников, агрономов и зоотехников были выделены верховые лошади, однако многие из них предпочитали лихому коню трехтонный или полуторный грузовичок. К тому же на центральной усадьбе оказалось одно-разъединственное седло. Все это вызвало в душе Агафона горячий, задорный протест. Он извлек из чемодана свой старый журналистский блокнот и изо дня в день заносил туда все интересующие его факты. В результате родилась обстоятельная докладная записка на имя Спиглазова. Написана она была в резком ироническом стиле, который он в свое время позаимствовал у Карпа Хрустального. В выражениях он не стеснялся, каждый факт называл своим именем, не щадя всех главных, в том числе и самого Романа Николаевича. В основном Агафон коснулся вопроса беспорядочного использования автомашин и тракторов, расхода нефтепродуктов и хранения техники. Затронул и жилищное строительство и быт. Сказал несколько крепких и ядовитых слов о рентабельности хозяйства. Да, именно такое крамольное сочинение написал новоиспеченный бухгалтер по транспорту и положил Роману Спиглазову на стол. Прочитав его, тот вызвал Агафона к себе.

– Послушайте, приятель, кто вы такой? – поднимая на вошедшего тяжелый, помутневший от гнева взгляд, спросил Спиглазов.

От такого вопроса Агафон немножко растерялся, стоял навытяжку, как набедокуривший студент. На этот раз стула ему предложено не было.

– Кто я такой? – пожимая плечами, переспросил он.

– Вот именно! – подхватил Спиглазов.

– Представитель фирмы «Мотор, автол, бензин и компания», – усмехнувшись рассвирепевшему директору прямо в лицо, ответил Агафон.

Даже видавший виды Спиглазов опешил от такого ответа.

– Шутить намерены, Чертыковцев? – чуть снизив тон, спросил директор.

– Не намерен, Роман Николаевич.

– Что вы здесь написали? – яростно комкая листки докладной, спрашивал Спиглазов.

– Написал все, как есть на самом деле. Ничего не выдумал и ничего не наврал.

– Еще бы! – Спиглазов вскочил и швырнул записку на край письменного стола. – Кто ты такой, чтобы выступать здесь в роли назидателя, да еще в таком возмутительном тоне? – грубо, перейдя на «ты», продолжал он. – Кто тебе дал такое право?

– Коммунисты, Роман Николаевич. А мы с вами оба коммунисты, – нажимая на последнее слово, проговорил Агафон. Ему нравилось, когда так говорил его отец или Ян Альфредович. У них это получалось веско, внушительно. Говоря такие слова, он еще питал надежду, что они дойдут до сердца Спиглазова, тот спохватится, вспомнит, что он член партии, которому следует прислушаться к рядовому сотруднику, предложить ему стул и, не горячась, вместе обсудить все беды совхозного транспорта. Так примерно думал Агафон, когда писал докладную, так мелькнуло у него в голове и сейчас, когда он произносил эти идущие от сердца слова, не подозревая, что они вызовут у начальства совершенно обратную реакцию. Так оно и вышло. Спиглазов набросился на него с еще большей, чем прежде, яростью.

– Мы с вами? – выкрикнул он. – Ты еще только кандидат в коммунисты. А я пятнадцать лет в партии, понял?

Агафон стоял молча. Что он мог сказать? Он даже и кандидат-то был без году неделя. Спиглазов поглядывал на него свирепыми карими глазками – очевидно, понял, что взял слишком круто, – и продолжил проработку уже на более сдержанных нотах.

– Знаешь, Чертыковцев, я ни в какие рассуждения по твоей вот этой стряпне, – кивая на докладную, говорил Спиглазов, – вступать не намерен. Твое дело выписывать путевки и учитывать расход нефтепродуктов. А куда ездят директора и главные агрономы, сколько жгут бензина, предоставь нам знать.

– Сколько сжигают понапрасну бензина, в первую очередь знают шоферы и мы, учетчики, – попробовал возразить Агафон.

– Если тебе, приятель, надоело учиться в институте и ты решил заняться дебетом и кредитом, с богом! А уж руководство совхозом предоставь нам, тут уж мы как-нибудь сами… Черт знает, что такое! Я, милый мой, человек терпеливый, но такого не потерплю. Забери свою докладную и брось в печку.

– И не подумаю даже, – упрямо и твердо ответил Агафон.

– Советую оставить этот заносчивый тон. Где ты ему научился? Надеюсь, не в институте международных отношений… Надо еще проверить, почему ты оттуда ушел.

– Потому ушел, что в дипломаты не гожусь, – глухо ответил Агафон. – Там, например, прокурорским тоном со мной никто не разговаривал, не то что здесь…

– Брось меня учить! Ты и в докладной пишешь, что у нас плохо с жильем и тому подобное… А ты знаешь, что жилищным вопросом занимаюсь я лично, персонально! Ты еще пешком под стол ходил, а я уже председателем райисполкома работал. Ну что ты в этом деле смыслишь! В прошлом году вот тут, на этом самом месте, сидел известный на всю страну писатель, я даже его подключил к этому делу. Он два раза был у заместителя министра, добился, чтобы нам выделили десять сборных домов и легковую машину. Уже наряд получен. Должен прибыть из Адамовского района. Понимаешь, десять стандартных домов!

– Эх, Роман Николаевич, сказал бы я вам…

– Говори, у тебя, я вижу, язык-то подвешен.

– Тут такое раздолье, пастбища такие! Пора думать не о стандартных домишках финского образца… – Повернув голову, Агафон смотрел в окно. Прямо перед глазами лежала желтая ковыльная гора с зеленоватым колком. От нее шли тепло и свет. Здесь бы, на речке Чебакле, да построить… Мечта налетела белым облачком и тут же померкла под окриком Спиглазова.

– О чем же прикажете нам думать? – спросил Роман Николаевич.

– Можно откармливать не только коз, но и крупный скот – десятками тысяч голов. Построить промышленные корпуса и перерабатывать продукцию прямо на месте, а не гонять свиней пешком за сто верст на бойню. Мне ребята рассказывали…

– Гляди, какой мечтатель нашелся! – откровенно издевался Спиглазов. Он напоминал Агафону бригадира одного из колхозов – Гаврилу, с которым он, будучи студентом, теребил осенью лен. Тот всех называл артистами и фантазерами и вплетал в свою речь такие словечки, что пришлось писать о нем в газету. Ребята прозвали его Бонапартом. Таким же заносчивым и властолюбивым оказался и Роман Спиглазов. Разве он может понять Гошкину мечту?