Агдан. Не стены, а паруса!
Шрифт:
Так много у вас наград, которые даются за участие в вооруженном противостоянии или может даже такие есть такие и за ранение?
Сколько? Молчите, и я даже знаю почему, потому что их у вас просто нет, а вот у меня подобные награды имеются, даже за ранение, реально мною полученное на границе с КНДР.
Поэтому не говорите мне здесь про патриотизм, если мы будем выяснять кто из нас больший патриот, то это сравнение однозначно окажется в не вашу пользу!
И я не люблю этого слова, как сказал один известный английский поэт 18 века – «Patriotism is the last refuge of a scoundrel»
(английск.
– Чего? – удивлен господин Квак, который похоже, что с английским дружен примерно также, как и с французским, то есть никак.
– Я вам говорю, что патриотизм человека не определяется должностью, что за этой вывеской частенько скрывается много негодяев, а под его прикрытием порой творятся очень нехорошие вещи. Поэтом у нас с вами разные понятия о патриотизме, и они совершенно не совпадают.
– Ладно, я понял вас Пак ЮнМи, вы не хотите помогать своей стране, хорошо это ваше право! Вы оказывается более приземленный человек чем я думал. Но тогда у меня есть к вам другое предложение.
После небольшой, наверное, думал, что значимой и веской паузы он продолжает.
– Если вы поможете нам с этим делом, то ваша награда будет более приземленной, но так, наверное, будет даже лучше для вас. Я обещаю, что лично отнесу министру юстиции ваше заявление на имя президента с просьбой о помиловании и попрошу его непосредственного ходатайства за вас перед главой государства.
Наш министр имеет немалый вес и авторитет у руководства страны, уверен, что ваше заявление обязательно будет рассмотрено в ближайшее время и наверняка удовлетворенно при таком-то ходатайстве.
– Какое еще такое мое заявление на помилование? – недоуменно переспрашиваю я.
– То самое которое вы напишите здесь на имя президента. – снисходителен Квак, который похоже списал мою заминку на ошеломление от радости и счастья, что мне такое предложили, это же почти свобода в моих глазах! Он что, получается не в курсе что я уже отказал одной наглой подружайке президента в ее «благородном» желании помочь мне с помилованием?
Хотя … СунСиль думаю весит все-же поболее этого квакушки, и она вряд ли кому-то кроме своей подружки отчитывалась о постигшем ее здесь фиаско. Тем более мы с ней были только вдвоем при этом разговоре.
Правда потом я рассказал об этом ее предложении и НаБом, так что она тоже в курсе. Так я не понял? НаБом? Слегка вопросительно смотрю на директора тюрьмы. Она практически неуловимо, отрицательно чуть-чуть покачивает мне головой. Так, все понятно. Ничего НаБом этому типу не рассказывала, здесь у них похоже свои заморочки, но это мне вполне
на руку.Тем временем господин Квак похоже уже выдохся, описывая мне как лично министр юстиции займется моей судьбой и продавливанием моего заявления лично у госпожи президента. Мда… так и вижу эту картинку, бегущий по коридору с моим заявлением в руках запыхавшийся министр юстиции, отмахивающийся по дороге от других важных дел, ибо более важного дела у него сейчас просто нет!
Угу, так и хочется сказать этому типу – верю, что именно так и будет! Тем временем господину Кваку похоже немного надоело моё молчание и то что я не прыгаю от радости получив такое чудесное на его взгляд для меня предложение, он нетерпеливо у меня уточняет.
– Так что передать моему министру?
Вот жеж блин! Так он мне напомнил при этом одного посла шведского из известной советской комедии что я чуть было не ляпнул ему в ответ…
«Передай твой министр мой пламенный привет. А помилование … такие вопросы, дорогой Квак, с кондачка не решаются. Мне надо посоветоваться с товарищами, зайдите на недельке».
Но не сказал, а жаль, хотя все равно никто бы здесь эту шутку не понял и не оценил по достоинству, поэтому вслух я ему отвечаю другое.
– Я очень признательна вам господин Квак за участие в моей судьбе и за попытку помочь с помилованием, но не надо!
– Чего не надо? – несколько ошарашен зам замминистра.
– Ничего не надо! Ни помилования, ни амнистии! Я не считаю себя виновной, поэтому ничего писать не буду. Я жду только новый справедливый суд, который признает меня невиновной и соответственно освободит.
– Но я не уполномочен решать такие вопросы. – недоуменно говорит чиновник. – К тому же мне кажется, что вопрос с судом также находится в компетенции президента страны.
– Вы плохо знаете законы этой страны господин Квак. – усмехаюсь я. – А они гласят что любой осужденный может написать заявление на пересмотр своего дела в суд, причём если тот ему откажет, то он может написать новое заявление уже в более вышестоящий суд, а дальше еще выше, это прописано в наших законах. И президент здесь не при делах, у него и своих дел вполне хватает. А вы что этого не знали? Я если что не о делах президента, а о судах?
– Разумеется знал. – выкручивается лощенный господин. – Просто писать заявления в рамках закона это хорошо, но, когда кто-то за него похлопочет и отследит чтобы оно по пути еще не затерялось это же совсем другое дело.
И если это будет кто-то у кого достаточно власти и влияния, типа нашего министра, то данное заявление точно не затеряется и будет рассмотрено в кратчайшие сроки.
Представляешь ЮнМи ты же скоро можешь быть свободна! Немного понимания и помощи нам здесь, и ты уже дома, ешь мамину кимчи и все у тебя просто прекрасно!
– Я не люблю кимчи. – отвечаю я. – Предпочитаю совсем другие блюда и другую кухню.
– Да не важно, любишь ты кимчи или нет, главное ты же будешь дома. Дома ЮнМи! Неужели тебе не хочется обнять маму и сестру. Выйти и погулять с ними по городу, зайти в кафе наконец? Жить такой простой счастливой человеческой жизнью?
– Красивая картинка. – усмехаюсь я. – Кто же откажется в тюрьме от свободы. Но главное какова будет цена за все это? Если это предательство, то мне такая свобода не нужна.