Агент. Моя жизнь в трех разведках
Шрифт:
Меня, среди прочих людей, сопровождал мужчина, назвавшийся «Томасом» и представившийся моим личным куратором. Ему довелось играть эту роль еще больше десяти последующих лет. В Кёльне мы приземлились сразу после полудня. Там в зале средней величины собрались сотрудники из самых разных органов власти. Мне объяснили, что речь здесь шла только об уголовном преследовании шпионов ГДР, тема сотрудничества с Федеральной разведывательной службой вообще в данный момент не должна была затрагиваться. Присутствовали на встрече, среди прочих, президент Федерального ведомства по охране конституции Рихард Майер и шеф управления контрразведки Хериберт Хелленбройх, а также Хайнрих Шорегге из Федерального ведомства по охране конституции. Время от времени появлялись также правительственный директор Гансйоахим Тидге и специалист по контрразведке Клаус Курон, которые
Выявлялась, что БНД на самом деле не передала БФФ еще ничего из уже давно поставленной мной информации об агентах ГДР. Поэтому до сих пор ничего еще не было готово, и теперь пришлось всё делать в спешке. Я продиктовал короткий протокол об известных мне людях и характере их шпионской деятельности, подписался как свидетель, и тогда голос Федерального прокурора Штокманна громко прогремел в зале: «Арест!»
Герхард Арнольд, НС «Штурм», мюнхенский предприниматель в области программного обеспечения: Арест!
Райнер Фюлле, НС «Клаус», ядерный научно — исследовательский центр Карлсруэ: Арест!
Гюнтер Зэнгер, НС «Хаузер», начальник отдела на кабельном заводе концерна «Сименс» в Кобурге: Арест!
Профессор Карл Хауффе, НС «Феллоу», Гёттингенский университет: Арест!
Рольф Доббертин, НС «Шпербер», ядерный научно — исследовательский центр CNRS, Париж: уже арестован французами.
Аннемари Гутшмидт, НС «Габи», секретарша в Бонне: Здесь попросил слова Шорегге из Федерального ведомства по охране конституции: — Да, господин Штиллер, с «Габи», пожалуй, немного поводили за нос их мы. Значит, так и было! Мое тогдашнее впечатление не было ошибочным. Если бы я знал это, то смог бы уже гораздо раньше и проще выйти на сотрудничество с БНД.
Но там обе стороны, пожалуй, были слишком осторожны.
Так мы на первый раз прошлись по делам, в которых поставленный мной материал был достаточен для четкого доказательства их вины.
Следующими на очереди были люди, которых я лично не знал, но о которых собрал достаточно сведений на своем участке работы, исходя из попадавших ко мне отчетов коллег, чтобы сделать возможным их идентификацию. Это был написанный от руки список с 32 пунктами, который позже попал в литературу под названием «списка тридцати двух». Здесь тоже еще несколько раз гремел голос Федерального прокурора Штокманна: «Арест, арест, арест!»
В заключение речь пошла о тех людях, на которых я вышел случайно. Хотя соблюдение конспирации снова и снова подчеркивалось в ГУР как высший принцип работы, но если, например, составлялся план поездки инструктора к западному источнику, это должна была делать секретарша реферата в приемной, через которую проходили регулярно мы все. Так как я научился с некоторым трудом читать перевернутый вверх ногами текст настолько же быстро как нормальный, я легко смог запомнить некоторые имена. То же самое бывало и с делами коллеги, с которым мы вдвоем сидели в кабинете.
К вечеру все более частое урчание в желудке грозило заглушить обсуждение дел, поэтому кого-то послали купить что-то съедобное. Он вернулся с гамбургерами и картошкой фри из «Макдональдса». Я с жадностью впился зубами в то, что, по моему ожиданию, должно было быть хрустящей булочкой, но натолкнулся на нечто без консистенции и вкуса. Из гамбургера, к тому же, жир капал наперегонки с жиром от картофеля фри. С кулинарной точки зрения я представлял себе попадание на Запад совершенно иначе.
В течение следующих долгих дней появились первые сообщения об арестах, однако, все еще не было никаких сведений о Хельге и ее сыне.
Меня позднее часто спрашивали, как я все же справился с моральной дилеммой, когда выдавал агентов, которых я сам вел. Это можно понять, пожалуй, только с учетом моего большого внутреннего отчуждения от ГДР. С годами эта система стала для меня действительно отвратительной, и я все меньше понимал, как можно было без особой нужды предлагать этой системе свои услуги, особенно живя на Западе, где есть так много других возможностей. И после решения по поводу ухода для меня больше не было пути назад. Теперь не называть отдельных людей, даже если они лично были мне симпатичны, означало недоносительство о преступлении и вместе с тем соучастие, как мне
со всей ясностью разъяснили в БНД. Мне еще сказали, что за шпионаж в ФРГ наказывали сравнительно мягко. Здесь никому не угрожала ни смертная казнь как в ГДР в те времена, ни двадцать лет заключения в тюрьме Баутцена. В одном случае, когда одному из агентов действительно пришлось отсидеть шесть лет в тюрьме, он после падения Стены так сказал мне во время встречи: — Я не держу на тебя зла за то, что отсидел из-за тебя, но я в обиде на тебя, что ты тогда не доверился мне. Ты знал, что я тоже терпеть не мог этих вождей СЕПГ. Я нашел бы способ перевезти тебя из Югославии в Австрию.Следующим утром процесс продолжился. Теперь мы принялись за списки с заголовками поставленной информации за два последних года, которые я прихватил из шкафа секретарши. В них были зарегистрированы все неофициальные сотрудники отдела, с псевдонимами и ответственными за них офицерами. Настоящий золотой запас для другой стороны. Во многих случаях из содержания переданной информации можно было непосредственно выйти на место работы разыскиваемого агента, в других случаях требовались определенные аналитические способностей и дополнительные расследования.
В этом помогало особенное обстоятельство, связанное с практикой предоставления псевдонима в МГБ. Мне эта проблема была знакома по моей собственной работе. Некоторым оперативным офицерам приходилось «курировать» до ста активных агентов, все из которых получали псевдоним. Если добавлялось новое контактное лицо, то нужен был и новый псевдоним. Чтобы исключить путаницу и составить для себя маленькие «шпаргалки», офицеры охотно подбирали псевдонимы, имевшие скрытое отношение к данному лицу, будь это его место жительства или профессия. НС «Эмзиг» («Старательный»), к примеру, которого долгое время вел мой коллега по кабинету Петер Бертаг, носил настоящую фамилию Фляйсснер (от слова «фляйссиг» — «прилежный»). Агентом «Хайнфельс» («Скала в роще») был референт Министерства социального обеспечения земли Гессен Эрих Цигенхайн (буквально «козья роща»). Для начальника отдела кадров Рейнско — вестфальских электростанций Карла — Хайнца Глоке кто-то выдумал псевдоним «Бронце» («Бронза»), раз уж его фамилия означала «колокол». Это было удивительной небрежностью для секретной службы, и для упомянутых лиц это обстоятельство теперь оказалось роковым.
ЭВАКУАЦИЯ ХЕЛЬГИ В ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ
Утром 20 января 1979 года дело Хельги сдвинулось с мертвой точке, чему поспособствовал один необычный случай. С начала 1979 года БНД возглавил новый президент Клаус Кинкель, он и взял этот вопрос под свой личный контроль. Кинкель был близко знаком с министром иностранных дел Гансом — Дитрихом Геншером, штаб планирования которого он возглавлял всего пару недель назад. Потому Кинкель попросил министра о быстрой и нетрадиционной поддержке. Геншер выдал разрешение, что Хельга и ее сын могут отправиться в посольство Федеральной республики Германии в Варшаве, и, находясь там в неприкосновенности под дипломатической защитой, ожидать дальнейшей помощи. У меня был номер телефона отеля Хельги, и я сразу ей позвонил. Ее голос звучал удивительно спокойно и уверенно, хотя я догадывался, с каким внутренним напряжением ей приходится справляться. Я оговоренными намеками попросил ее как можно быстро взять такси и поехать на соответствующую улицу, все дальнейшее она поймет на месте. Там их уже ждали. Через полтора часа поступило успокаивающее сообщение из западногерманского посольства.
Хельга вела себя очень профессионально, разумно выбрав для своего пребывания в Польше отель «Сирена». Это была гостиница самой низкой категории, и никто не заполнял здесь регистрационных формуляров, фамилию постояльца просто записывали в список, без какой-либо проверки. (Как она рассказала мне позже, это было что-то вроде почасового отеля, который молча терпели в строго католической Польше). Хельга была достаточно умна, чтобы использовать не свое правильное имя при регистрации, а назваться девичьей фамилией. Это и спасло их, так как Штази уже шла за ними по пятам. Генерал — лейтенант МГБ Кратч, который руководил охотой на нас, подтвердил мне в нашей беседе после падения Стены, что уже в день моего ухода и неудавшегося ареста Хельги в Оберхофе, ее поиск начался в Чехословакии и Польше. Мильке разбушевался и потребовал сразу арестовать их, безразлично где. В Варшаве все отели подверглись проверке, но все же нигде в регистрационных списках постояльцев не значилось фамилии Хельги.