Агентурная разведка. Книга первая. Русская агентурная разведка всех видов до и во время войны 1914-1918 гг.

В октябре 1911 года военный агент полковник Занкевич, сменивший Марченко, телеграфировал генерал-квартирмейстеру, что для получения определенных и вполне точных сведений о военных приготовлениях Австро-Венгрии необходимо "прибегнуть к содействию негласной разведки, к организации которой и приступаю. Считаю нужным доложить, что подвергаюсь опасности быть скомпрометированным".

Ген. — квартирмейстер ген. Данилов счел возможным поддержать это паническое настроение Занкевича, ответив ему, что начальник Генерального штаба, признавая необходимым возможное усиление наблюдения за происходящим в Австро-Венгрии, "рекомендует, однако, вам полную осторожность".

Понятно, что получив такой "добрый совет" начальства, военный агент пошел по пути "наименьшего сопротивления". Но и здесь было больше неудач, чем удач. Так, в том же 1911 году Занкевич писал генерал-квартирмейстеру, что на больших австрийских маневрах участвовало довольно много "батарей с разобранными орудиями", приспособленными "для перевозки в гористой местности и по дурным дорогам". Однако, "подробно ознакомиться с устройством приспособлений для перевозки орудий в разобранном виде не удалось: состоящие при военных агентах австрийские офицеры принимали все меры, чтобы не допускать нас близко к этим батареям".

"Тем не менее удалось рассмотреть в бинокль такую батарею на походе и получить довольно ясное представление о способах перевозки орудий в разобранном виде".

Этот же военный агент в Австро-Венгрии в 1912–1913 гг. (полковник Занкевич) играл активную роль в деле вербовки агентов и в частичном поддержании связи с завербованными агентами, которыми руководило особое делопроизводство генерал-квартирмейстера Генерального штаба, старавшееся, как мы выше указывали, вести непосредственно разведку в соседних странах.

Из письма делопроизводителя Особого делопроизводства полковника Энкеля от 6/19/IХ 1912 года на имя Занкевича мы узнаем, что лейтенант австрийской службы чех Э. Навратиля имел на национальной почве "дело чести" и вынужден был покинуть военную службу. После этого он поехал в Белград и предложил сербам свои услуги в качестве осведомителя. Он рассчитывал быть полезным сербам, ибо знал австрийские мобилизационные распоряжения на случай войны против Италии и Сербии. Сербское военное министерство его предложения отклонило, направив его к русскому военному агенту полковнику Артамонову. Навратиля не имел совершенно денег. Сербы выдали ему на дорогу один франк… и посоветовали обедать в бесплатной столовой общества Красного Креста. Он пошел и на это унижение. При разговоре с Артамоновым Навратиля наивно по этому поводу заявил, что "в Австрии всегда дают на обратный проезд тем, которые являются с предложением подобных услуг, но почему-либо бывают не приняты". Артамонов выдал ему 50 франков и отправил в Вену.

Делопроизводителя Особого делопроизводства Ген. штаба Энкеля заинтересовал этот австрийский лейтенант. Узнав от Артамонова о нем все вышесказанное, Энкель дал указания Занкевичу. Он писал, что давно озабочен приисканием заграницей таких осведомителей, которые могли бы в военное время, с отъездом военных агентов, служить "нашими глазами и ушами на местах", а в мирное время следить за жизнью войск и проведением в жизнь на местах различных военных мероприятий и этим пополнять "нашу и вашу ориентировку", особенно в настоящее время".

Далее Энкель предлагал Занкевичу "осторожно прощупать" Навратиля, навести о нем кое-какие справки, выяснить его компетенцию и пожелания. Энкель полагал, что такой "бедняк охотно согласится поселиться там, где ему укажут, и работать в качестве осведомителя за 150–200 крон в месяц". Энкель был согласен даже никаких документов от него не требовать, лишь бы "от его глаза и ума в известном районе не ускользало бы ничего, что для нас имеет значение в предмобилизационный период и в военное время, и, конечно, и в мирное время".

В заключение Энкель просил Занкевича сообщить, в каком из узловых стратегических пунктов на албанском или сербском фронтах лучше всего поместить Навратиля. Последнему должны были быть поставлены следующие условия: 1) Принимается он пока на испытание без определенного срока, а вопрос о постоянной службе решается, в зависимости от результатов работы, через несколько месяцев. 2) Писать он должен возможно чаще (конечно, по обыкновенной почте), не подписываясь и соблюдая крайнюю осторожность при посылке своей корреспонденции. 3) Особо секретные сведения должны писаться между строк лимонной кислотой.

Несмотря, однако, на эти инструкции, Энкель пожелал сам встретиться с Навратилем и вызвал его в Петербург. Свидание состоялось в начале октября. Навратиль произвел на Энкеля очень выгодное впечатление и Энкель запретил ему при каких бы то ни было условиях впредь обращаться к Занкевичу, а поддерживать все сношения исключительно с Энкелем по обыкновенной почте — письмами, написанными лимонной кислотой.

Но уже 29 октября 1912 года Энкель писал Занкевичу, что "гость от Артамонова давно уже сидит у вас после свидания со мной здесь, но пользы пока не принес никакой, денег же клянчит усердно…"

На этом, как можно судить по переписке, и кончилось дело с Навратилем…

Аналогичная картина получилась и с другим, почти таким же образом завербованным, агентом под литерой "Я". Этого "Я", однако, эксплоатировали по двум линиям — Энкель и Занкевич. "Я", конечно, таким двойным подчинением был поставлен в крайне глупое положение. Энкель, например, приказывал ему сидеть на месте и собирать по заданиям сведения. Занкевич же приказывал ему отправиться в "осведомительную поездку". Агент терялся, не знал "какому богу" в конце концов служить. В результате раздумья он решил сообщить Энкелю по почте посредством лимонной кислоты, что Занкевич приказывает ему совершать поездки и спрашивал, как ему быть. Энкель увидел, что создалось пиковое положение и решил выйти из него следующим образом. Он в весьма вежливой форме написал Занкевичу, что "препятствий против поездок "Я" не имеет и что "он чрезвычайно рад, что выбор Занкевича пал на "Я", ибо до сих пор причин жаловаться на него у Энкеля нет, что у "Я" масса доброго желания, что он добросовестен, скромен, хотя и несколько легкомыслен, упоминая например, в своих письмах к Энкелю военного агента и т. д.

Давая разрешения "Я" совершать для Занкевича "осведомительные поездки", Энкель в то же время просил передать "Я", что он "с нетерпением ждет от него обещанных данных о жел. дорогах и особенно продолжения плана крепости Перемышль", для чего "отдано распоряжение Берлину купить и выслать ему фотографический аппарат и высланы авансом 6.000 рублей.

Спустя некоторое время Энкель уже начинает волноваться. Хваленый "Я" прислал лишь часть плана крепости Перемышль и уже требует новых авансов. Энкель пессимистически замечает: "… подбодрите его так, как по-видимому, он склонен к лени и… попрошайничеству…"

В начале 1913 года Энкель уже приходит в ярость. Дело опять касается "Я", который "ведет себя как мальчишка", — пишет Энкель Занкевичу. Во-первых, он "будирует за не высылку дополнительного вознаграждения за план Перемышля и со своей стороны задерживает высылку планов М-а (Миколаева. — К. 3.) и жел. дорож. документов. Между тем я твердо решил не сдавать в этом вопросе, ибо считаю, что мы вознаградили его по-царски (в общем 6.000 руб. за Перемышль), а во-вторых, убежден, что он в конце концов все-таки запросит пардона, так как сбыта своему товару не найдет, а в деньгах будет нуждаться. Позволю себе лишь просить вас при случае, если вы с ним увидитесь, заявить ему категорически, что наше решение непоколебимо и что вымогательство — дело не офицерское".