Агенты Берии в руководстве гестапо

Об обнаруженной сети было доложено Гитлеру. Он отнесся к сообщению крайне серьезно — в это время разворачивалась операция «Тайфун» по штурму Москвы, и утечка информации, в том числе даже и из Берлина, очень его встревожила. Было созвано специальное совещание, где Гитлер приказал немедленно пресечь деятельность разгулявшейся русской разведки и объединить для этого усилия абвера, гестапо и СД. Координация совместной операции была возложена на Гейдриха, а в штаб по ее проведению вошли Мюллер, Шелленберг, Канарис и начальник армейской службы радиоперехвата и дешифровки генерал Тиле.

Подобное объединение сил быстро дало результаты. Стали искать «слабое звено» в советской сети, чтобы ухватиться хоть за какой-нибудь кончик нити. Таковым звеном оказался передатчик Михаила Макарова («Аламо») в Брюсселе. Уже в ноябре 1941 г. капитан Пипе из бельгийского управления абвера сумел запеленговать точное его местонахождение вплоть до дома — группа базировалась в предместье города, в отдельном небольшом особнячке. За зданием установили наблюдение, которое, однако, ничего не дало.

И поскольку на приказ Гитлера надо было ответить хоть какими-то конкретными результатами, Мюллер предложил Шелленбергу и Канарису — брать. Авось получится вытрясти из агентов сведения о других членах организации. Руководители абвера и разведки СД согласились с его доводами, попадать под горячую руку фюреру никому не хотелось. Возможно, и Макаров заметил повышенный интерес к своему дому, его рация замолчала. Это подтолкнуло гестапо к действиям — а то вдруг русские скроются. Ночью команда оперативников ворвалась в особняк, арестовав Макарова, радиста Антона Данилова, шифровальщицу Софью Познанскую и домохозяйку-бельгийку. В тайнике нашли передатчик, а в камине — обугленный, но сгоревший не полностью клочок бумаги с текстом ранее переданной шифровки.

В доме была оставлена засада. И самое любопытное, что в первый же день она захватила… самого руководиталя организации Леопольда Треппера. Он как раз в это время заехал из Парижа в Брюссель и заглянул к своим подчиненным. А арест их был произведен так быстро и внезапно, что выставить на окне условный знак опасности они не успели. Но Треппер гестаповцев переиграл. У него оказалась наготове легенда «отхода», он предъявил документы и сказал, что разыскивает германскую строительную контору, с которой вел дела. Она и впрямь располагалась поблизости, по сходному адресу. То бишь человек просто дом перепутал. И ему поверили, отпустили. Хотя нескольких случайных разносчиков, зашедших в дом, задержали.

Но допросы разносчиков, естественно, ничего не дали. А из разведчиков, столь же естественно, в засаду больше никто не попался. Предупрежденный Треппером Сукулов покинул Брюссель, все здешние дела быстро свернули и все связи, которые вели от бельгийской группы к руководителям организации, оборвали.

От арестованных Макарова, Данилова и Познанской добиться не удалось ничего. К ним подкатывались «лаской», применяли крутые меры, пытки. Но на всех допросах они упорно молчали, отказываясь давать любые показания. Как свидетельствует Шелленберг, все трое делали попытки самоубийства. Домохозяйка к разведке отношения не имела и была готова отвечать на все вопросы — но она-то ничего не знала. И все же именно она дала следствию дальнейшую нить. Вспомнила, что ее постояльцы часто читали книги. Причем любили перечитывать одни и те же. Ее заставили вспомнить, какие именно — их набралось одиннадцать.

Показаний насчет книг от нее добились не сразу, а лишь в результате долгих допросов.

После предшествующих обысков и перетрясок в доме некоторых книг не нашли. Повели поиск по библиотекам, книжным магазинам и складам. Хозяйка была женщиной, к литературе явно не склонной, даже названий не запомнила.

Искали по описанию обложек и предъявляли ей для опознания. А тем временем служба дешифровки вермахта кропотливо трудилась над найденным клочком донесения. Над ним работали профессора математики и лингвистики, которые пришли к заключению, что шифр основан на французском языке. Это сузило круг поисков книг. А потом специалисты сумели реконструировать одно слово — «Проктор». Теперь стали искать по книгам, где встречается это слово. И через три месяца, в апреле 1942 г., ключ к шифру был найден. Германские спецслужбы получили возможность читать радиопереписку сети Треппера. А также организаций, имевших тот же самый шифр — групп Радо и Шульце-Бойзена.

Чаши весов колеблются

В качестве второй «роковой ошибки» Гитлера германские генералы-мемуаристы дружно отмечают тот факт, что в период поражения под Москвой он запрещал своим войскам отступать. Приказывал до последнего держаться на занятых рубежах. Отчего, мол, они несли лишние потери. И опять большинство непредвзятых исследователей сходится на том, что данное решение было единственно верным. Да и сам фюрер разъяснял его смысл — что отступление ничего не даст. Потому что запасные рубежи обороны в тылу не подготовлены. Свежих резервов, чтобы занять их, не было. То есть при отходе войскам пришлось бы принимать бой в тех же условиях, что раньше, но еще и с потерей техники и тяжелого вооружения.

И таким образом армия набирала бы «инерцию отступления», катилась бы назад сперва «на новые рубежи», потом уже бесконтрольно, бросая танки, машины, орудия, утрачивая порядок и дисциплину — и все это в условиях суровой зимы. Германскую армию попросту ждала бы участь наполеоновской, она вполне могла погибнуть. Как оно, в общем-то, и получилось на некоторых участках. Но полной гибели центральная группировка вермахта сумела избежать.

И избежать как раз из-за того, что она цеплялась за населенные пункты, отбивалась, сдерживая русских, и в таких боях удержалась от повального отступления, неминуемо обернувшегося бы катастрофой. Как пишет У Ширер, «вероятно, лишь благодаря железной воле и решимости Гитлера и несомненной стойкости немецкого солдата армии Третьего рейха были спасены от окончательного разгрома».

Но поражение и без того было впечатляющим. Последовали «организационные выводы». Гитлер снял Браухича, Рунштедта, Бока, Гудериана, Гепнера, Клюге, Кюблера, Лееба, Рейхенау, 35 корпусных и дивизионных командиров, генерал Удет застрелился, Шпонек угодил под суд. А главнокомандующим сухопутными силами фюрер назначил себя. Что также трактуется как «роковая ошибка» — ефрейтор взялся командовать компетентными и образованными генералами! Но, по сути, ничего необычного и экстраординарного в этом нет. Должность верховного главнокомандующего на самом-то деле и не требует специального военного образования, поскольку он принимает только принципиальные решения — во многих государствах этот пост занимали и занимают монархи или президенты.

Но поскольку уж мы коснулись некоторых лишних «собак», которых нередко навешивают на Гитлера, стоит упомянуть и об обвинениях в адрес Сталина — многие из них тоже при внимательном рассмотрении трудно признать объективными. Они возникли либо на Западе в период «холодной войны», либо у нас во время хрущевской и горбачевской антисталинских «разоблачительных» кампаний. Скажем, обвинения в чрезмерной жестокости во время войны. В категорическом запрете отступать без приказа в 1941 и 1942 гг. В тех крутых мерах, вплоть до расстрелов, которыми останавливалось отступление. В том, что при объявлении в Москве осадного положения предписывался расстрел на месте паникеров, распространителей слухов, воров, мародеров, бандитов. В учреждении в 1942 г. заградотрядов. В поддержании в тылу суровой дисциплины с жестоким подавлением малейшего инакомыслия, шатости и расхлябанности. Все это принято до кучи приплюсовывать к «сталинским преступлениям»…

Что ж, не буду распространяться о «сталинских преступлениях» в целом. Это отдельная тема, и для ее рассмотрения потребовалась бы отдельная, весьма объемная и фундаментальная работа. Но с такими оценками действия Иосифа Виссарионовича в период войны трудно согласиться. Запреты отступать без приказа, в конце концов, спасли фронт — так же, как запрет Гитлера отступать под Москвой. Имеет смысл вспомнить слова Л. Н. Толстого: «Необстрелянные войска не отступают — они бегут». Что и получалось сплошь и рядом в 1941 г. А крутые меры по выправлению катастроф являются вовсе не порождением «сталинской системы». Они применялись и в самых что ни на есть демократических государствах.