Агитбригада 2
Шрифт:
Я с удивлением осмотрелся. Когда отец Демьян впервые упомянул об отшельнике, я представлял худого измождённого человека с заросшей бородой и длинными грязными волосами, у которого только единственное рубище, ну и, может, ещё какая-то шкура. И что он всё время сидит в грязной холодной пещере и молится. Изредка ест какие-то корешки и ягоды.
То, что я увидел, перевернуло все мои представления об отшельничестве. Во-первых, Софроний оказался нестарым ещё человеком примерно слегка за пятьдесят. Его чистые волосы волнистые были аккуратно расчесаны на пробор и перехвачены по лбу
И пещера! Нет, это не была пещера Али-бабы, но где-то рядом. Большое подземелье было изнутри отделано брёвнами и смахивало на деревенский сруб. О том, что это пещера напоминало несколько неровное пространство — углов было не четыре, а семь, и потолок с одной стороны был значительно ниже.
По центру этой не то пещеры, не то избы, находилась большая печь, в которой весело потрескивал огонь. Где-то видимо был и дымоход, потому что запаха дыма почти не чувствовалось. На стенах висело несколько икон. Среди них я отметил Николая Чудотворца. Но на моего вредного дедка он похож не был.
Из мебели в помещении были две широкие лавки, большой стол, сундук. На полу лежали домотканые коврики. Такие же, но поменьше, устилали лавки.
Вкусно пахло сухими яблоками и свежеиспечённым хлебом.
— Гости? — немного удивлённо сказал Софроний хорошо поставленным оперным голосом, — в такую погоду?
— Добрый день. — Сказала Настасья, которая сразу взяла инициативу в свои руки. Я не стал возражать. Хотел присмотреться к отшельнику, как говорится, со стороны.
— И вам не хворать, — кивнул Софроний и замолчал, ожидая ответ на свой вопрос.
Настасья смутилась и беспомощно посмотрела на меня.
Ну что ж, мой выход.
— Мы из Яриковых выселок, — сказал я, — бежали от Епифана. Это сектант главный.
— Про Епифана и секту ихнюю поганую знаю, наслышан. А вот ты не похож на деревенского, — покачал головой Софроний.
— А я и не деревенский, — ответил я, — мы с гастролями там были, и Епифан с моими коллегами воевать начал. А мы с Настасьей к вам ушли.
— Не хорошо товарищей бросать, — обличительно вздохнул отшельник.
— Он не бросал! — вступилась за меня Настасья, — его Епифан в подвале держал. А я ночью выпустила его. Вот и пришлось сразу к вам уходить.
— Голодные небось? — спросил Софроний и улыбнулся. От его глаз разбежались морщинки. Вообще от очень располагал и сразу мне понравился.
Мы, не сговариваясь, кивнули. Хоть продукты я и захватил, но на улице была такая погодка, что о еде мы даже и не думали — хотелось поскорей укрыться от вероятной погони и согреться у огня.
— Садитесь к столу, — проявил гостеприимство Софроний, — а ты, женщина глянь, что там в печи есть, Марфа приходила, настряпала. И мне насыпай тоже.
Мы сбросили мокрые тулупчики. Я сел на лавку, а Настасья шустро бросилась накрывать на стол. Когда она уже заканчивала, я вытащил из торбы экспроприированную из подвала колбасу и сало.
— Мы тоже к вам не с пустыми руками.
— Чудно! — одобрил Софроний, — колбасу я люблю.
Настасья шустро накрыла стол, Софроний прочитал
молитву, и мы сели за еду. Кроме колбасы и сала, на столе оказалась вполне себе вкусная рассыпчатая каша, щедро зажаренная луком. И топленое молоко в крынке.— А ты, отрок, обо мне откуда узнал и зачем пришел? — спросил Софроний, когда с едой было покончено.
— Я от отца Демьяна, — я покосился на Настасью и замолчал.
— Ясно, — кивнул отшельник и сказал, глядя на Настасью, — ты женщина, приберись тут. Посуду будешь мыть — вода вон в том углу, за занавеской. И ночвы там же. А мы с отроком к ручью сходим, воды принесём.
По лицу Настасьи было видно, что ей очень любопытно услышать мой рассказ, но перечить суровому отшельнику она не посмела.
Я же поёжился, представив, что опять придётся выходить на холод и сырость. Мой тулуп и всё остальное ещё не просохли.
— Так что там с отцом Демьяном? — сразу же спросил Софроний, как только мы вышли наружу, взяли вёдра и начали спускаться к ручью.
Я кратко рассказал ему о судьбе его друга, затем ещё более кратко поведал о своих «приключениях».
— И как ты их видишь? — спросил отшельник и поставил свои вёдра на землю.
— Как обычно, — развёл руками я, одно ведро поставил на землю, а вторым зачерпнул из ручья воду, — души появляются в виде призраков, с зеленоватым свечением. Хотя свечение бывает разным, в зависимости от того, злая душа или нет.
— Ты их слышишь тоже? — удивился Софроний и принял у меня полное ведро.
— Да, и слышу, и разговаривать могу. Двое вон со мной всегда находятся.
— Покажи! — велел Софроний и протянул пустое ведро.
— Моня! Енох! — позвал я.
Передо мной появилось зеленоватое мерцание, и одноглазый Моня возник прямо перед нами.
— Ишь ты! — удивился Софроний, но всё равно его реакция была не такая, как я ожидал, более того, он Моню тоже видел, а затем спросил, — давно ль ты преставился, раб божий?
Моня принялся долго и нудно рассказывать свою биографию. Я её уже сто раз слышал, поэтому набрал в очередное ведро воду и позвал опять Еноха.
Ноль реакции.
— Любопытно, — тем временем говорил Софроний Моне, — а как тебе удалось здесь остаться и на тот свет не уйти?
— Да вот я сам не знаю, — пожаловался Моня, — я тридцать лет обитал в том доме, где погиб, а потом Генка пришел, и я с ним стал ходить.
— А раньше ты из дома выходить не мог?
— Не мог, — вздохнул Моня, — тридцать лет в этой проклятой квартире просидел.
— А с Генкой как же? — Софроний кивнул на меня.
— А он от пола доску отодрал, на которую моя кровь попала, — сообщил Моня. — Он сперва носил её с собой, вот я и хожу с ним.
— Погоди, а сейчас не носит?
Пришлось рассказывать историю о Лазаре и как он сжег дощечку, что спасло мне жизнь и как вернуть Моню помогло заклинание старой цыганки Пэтры.
— Сам не знаю, как так получилось, — закончил свой рассказ я.
— Слово — это самый мощный иснтрумент, — сказал Софроний, — Словом можно убить, можно человека к жизни вернуть. Ты же знаешь, что вначале было Слово. Так сказано в Писании и так оно есть.