Агнец

— Если кто-то в караване вдруг откинет копыта, из меня выйдет отличный плакальщик, — сказал я. — Хочешь панихиду послушать?

Ахмад захохотал так, что весь затрясся, а потом позвал Кануни и велел принести свой кошель. Из него он выудил сушеных тритонов, купленных у старой карги.

— Вот, — сказал он. — Они тебе пригодятся.

Верблюды кусаются. Без всякой на то причины верблюд может на тебя плюнуть, наступить, зареветь, рыгнуть, перднуть и в придачу тебя лягнуть. В лучшем случае, верблюды упрямы, в худшем — капризны до невероятия. А если их дразнить, они кусаются. Если им в задницу по локоть совать сушеное земноводное, они считают себя глубоко оскорбленными. А если осуществлять процедуру, когда они спят, — оскорбленными вдвойне. Верблюдов на кривой козе не объедешь. Они кусаются.

— Я могу это исцелить, — сказал Джошуа, разглядывая отметины огромных зубов у меня на лбу. Мы шли с караваном Ахмада по Шелковому пути, который оказался далеко не путем, и уж конечно не выстеленным шелком. На самом деле это была довольно узенькая тропка по скалистому неприветливому плоскогорью в той пустыне, что сейчас зовется Сирией. Тропка вела вниз — в неприветливую пустыню, что сейчас зовется Ираком.

— Он сказал — шестьдесят дней на верблюдах. Это разве не значит, что мы должны на них ехать? А не идти рядом?

— По своим горбатым приятелям соскучился? — Джош нахально ухмыльнулся, как и полагается Сыну Божьему. А может, и просто так ухмыльнулся.

— Я устал. Полночи к этим парням подбирался.

— Понимаю, — сказал он. — Мне нужно было на рассвете еще до выхода седло починить. А инструменты Ахмада оставляют желать лучшего.

— Давай, Джош, ты ж у нас страдалец, каких мало. Не стоит вообще вспоминать, чем я всю ночь занимался. Я просто хочу сказать, что нам полагается ехать, а не идти.

— Мы и поедем, — ответил Джош. — Только не сразу.

Все мужчины каравана ехали верхом, хотя несколько человек, и среди них — Кануни передвигались на лошадях. На верблюдов были навалены огромные тюки с железными инструментами, красящими порошками и сандаловым деревом, которые следовало доставить на Восток. В первом оазисе на плоскогорье, куда мы пришли, Ахмад обменял лошадей еще на четырех верблюдов, и нам с Джошуа разрешили ехать верхом. По вечерам мы ели с остальными мужчинами: вареное зерно или хлеб с кунжутной пастой, время от времени — кусок сыра, толченый нут с чесноком, иногда — козлятину и периодически — тот черный горячий напиток, который мы открыли для себя в Антиохии (в него мешали финиковый сахар и по моему совету добавляли пенистое козье молоко и корицу). Ахмад трапезничал один в своем шатре, а остальные питались под навесом, который сооружали, чтобы уберечься от солнца в самое жаркое время дня. В пустыне днем — чем позже, тем теплее, поэтому самое жаркое время приходилось на вечер, перед самым закатом, когда налетают сухие ветры и высасывают из кожи все остатки влаги.

Никто из людей Ахмада не говорил ни по-арамейски, ни на иврите, но они достаточно функционально владели греческим и латынью, чтобы дразнить нас с Джошем по разнообразным поводам. Любимой темой у них, конечно, была моя должность главной верблюжьей клизмы. Родом эти люди были из полудюжины разных стран — о многих мы и слыхом не слыхивали. Некоторые чернокожие, будто эфиопы, с огромными лбами и длинными изящными конечностями, другие — приземистые и кривоногие, с мощными плечами, высокими скулами и длинными тонкими усами, как у Ахмада. Толстых, слабых или медлительных среди них не было. Не успели мы и недели провести в пути, как сообразили, что вести караван и ухаживать за верблюдами вполне могут и два человека. Непонятно, зачем такому проницательному караванщику, как Ахмад, понадобилось столько избыточной рабочей силы.

— Разбойники, — объяснил он, поудобнее устраивая свою массу на верхушке верблюда. — Если бы заботиться нужно было только о верблюдах, мне потребовалась бы парочка балбесов вроде вас. А все остальные — охрана. Зачем, по-вашему, у всех тут луки и копья?

— Ну да, — сказал я, метнув в Джоша злобный взгляд. — Ты разве не заметил копий? Они — охрана. Э-э, Ахмад, а разве нам с Джошем копья не полагаются? Ну, то есть, когда мы вступим на разбойничью территорию?

— Разбойники идут за нами уже пять дней, — безмятежно отозвался Ахмад.

— Нам не нужны копья, — сказал Джошуа. — Я не заставлю человека согрешить воровством. Если человеку что-то нужно, достаточно попросить, и я ему все отдам.

— Отдай мне все свои деньги, — сказал я.

— Еще чего.

— Но ты же сам только что сказал…

— К тебе это не относится.

Большинство ночей мы с Джошем спали под открытым небом, у шатра Ахмада, а если становилось особенно холодно, то среди верблюдов, где за укрытие приходилось платить выслушиванием их хрюков и фырчков. Охрана спала в палатках на двоих, за исключением тех, кто действительно охранял. Часто выпадали такие ночи, когда весь лагерь затихал, а мы с Джошем еще долго лежали, смотрели на звезды и размышляли о великих вопросах бытия.

— Джош, как ты думаешь, разбойники нас ограбят и убьют или просто ограбят?

— Сначала ограбят, потом убьют, я бы сказал. А на всякий случай — вдруг они упустили из виду что-нибудь припрятанное — еще и пытать станут.

— Это ты хорошо выразился.

— А как думаешь, Ахмад занимается сексом с Кану-ни? — спросил Джошуа.

— Я знаю, что да. Он мне сам говорил.

— А ты думаешь, это как? У них, в смысле? Он же такой толстый, а она… сам понимаешь.

— Если честно, Джошуа, лучше об этом вообще не думать. Но спасибо тебе, что вызвал у меня в уме эту картинку.

— Ты хочешь сказать, что можешь представить их вместе?

— Прекрати, Джошуа. Я не могу растолковать тебе, что такое грех. Ты сам его должен совершить. А дальше-то что? Мне нужно убить, чтоб объяснить тебе, как убивать?

— Нет, убивать я не хочу.

— А ведь придется, Джош. Мне кажется, римляне так просто не уйдут, если ты их вежливо попросишь.

— Я отыщу способ. Просто я пока его не знаю.

— А смешно будет, если ты вдруг не Мессия, а? Ну, то есть, всю жизнь воздерживался от женщин, а выяснилось, что ты просто второстепенный пророк.

— Да, это будет смешно, — ответил Джош. Но при этом не улыбнулся.

— Как бы смешно, да?

Путешествие пошло на удивление быстро, едва мы узнали, что за нами следят разбойники. У нас появилась тема для разговоров, а спины стали гибче — мы постоянно вертелись в седлах и осматривали горизонт. Мне даже взгрустнулось, когда десять дней спустя разбойники наконец решили атаковать.

Ахмад, обычно ехавший в голове каравана, отстал и поравнялся с нами.

— Разбойники нападут на нас вон в том горном проходе впереди, — сказал он.

Тропа, извиваясь, сворачивала в каньон с отвесными стенами, по гребню которых торчали огромные валуны и изъеденные эрозией каменные башни.

— Они прячутся вон за теми камнями по обе стороны, — сказал Ахмад. — Не смотрите туда, чтобы нас не выдать.

— Но если ты знаешь, что они на нас кинутся, почему не собраться и не организовать оборону? — спросил Джошуа.

— Они все равно нападут. Лучше известная засада, чем неизвестная. А им неизвестно, что нам известно.

Я заметил, как приземистые усатые охранники вынули из чехлов на седлах короткие луки и бережно — так человек смахивает паутинку с ресницы — их натянули. Издалека не скажешь, что они вообще шевельнулись.