Агония и смерть Адольфа Гитлера

иначе? Ведь если я задержусь еще на один вечер, то тогда останется только одна возможность — капитуляция.

Учитывая все это, я решил выполнять отданное распоряжение и направился в имперскую канцелярию.

Бендлерблок находился примерно в 1200 метрах от имперской канцелярии. Обычно этот путь требовал четверти часа ходьбы, теперь же — чуть ли не в пять раз больше. Пришлось пробираться через развалины, подвалы, сады. Примерно в 18 или 19 часов я весь в поту прибыл в имперскую канцелярию.

Меня немедленно провели в кабинет фюрера. У стола уже сидели Геббельс, Борман и Кребс. При моем появлении все трое встали. Кребс в торжественном тоне заявил следующее:

«1. Гитлер покончил жизнь самоубийством в 15 часов.

2. Его смерть должна пока оставаться в тайне. Об этом знает только очень небольшой круг людей. Вы тоже должны дать обязательство о соблюдении тайны.

3. Тело Гитлера, согласно его последней воле, было облито бензином и сожжено в воронке от снаряда на территории имперской канцелярии.

4. В своем завещании Гитлер назначил следующее правительство:

рейхспрезидент — гросс-адмирал Дениц

рейхсканцлер — рейхсминистр доктор Геббельс

министр партии — рейхсляйтер Борман

министр обороны — фельдмаршал Шернер

министр внутренних дел — Зейсс-Инкварт.

Остальные министерские посты в настоящее время не замещены, так как они не имеют важности.

5. По радио об этом поставлен в известность маршал Сталин.

6. Уже в течение примерно двух часов делается попытка связаться с русскими командными инстанциями, с целью просить о прекращении военных действий в Берлине. В случае удачи выступает на сцену легализованное Гитлером германское правительство, которое будет вести с Россией переговоры о капитуляции. Парламентером направляюсь я».

Странными казались настроение присутствовавших и деловитость тона, с которым говорил Кребс. У меня создалось впечатление, что все трое не были потрясены смертью Гитлера, который до сих пор являлся их божеством. Мне казалось, что я нахожусь в кругу торговых работников, которые совещаются после ухода своего хозяина, и непроизвольно произнес: «Сначала я должен сесть. Нет ли у кого-нибудь из вас сигареты? Теперь ведь можно курить в этом помещении».

Геббельс вытащил пачку английских сигарет и предложил всем нам.

Я воспользовался несколькими минутами, чтобы осмыслить сказанное Кребсом. Моей первой мыслью было: «И мы сражались за этого самоубийцу в течение пяти с половиной лет. Втянув нас в это ужасное несчастье, сам он избрал более легкий путь и бросил нас на произвол судьбы. Теперь необходимо как можно скорее покончить с этим безумием».

Я обратился к Кребсу со следующими словами: «Кребс, вы долгое время были в Москве и должны лучше, чем кто-либо, знать русских. Верите ли вы, что русские пойдут на перемирие? Завтра или послезавтра Берлин все равно попадет в их руки, как спелое яблоко. Это русские знают так же, как и мы. По моему мнению, русские согласятся только на безоговорочную капитуляцию. Следует ли продолжать бессмысленную борьбу ?»

Вместо Кребса ответил Геббельс. В резких словах он мне указал, что необходимо отбросить всякую мысль о капитуляции Берлина: «Воля Гитлера остается до сих пор для нас обязательной».

Затем, успокоившись, он заявил следующее: «Предатель Гиммлер безуспешно пытался вести переговоры с англичанами и американцами. Русские скорее согласятся вести переговоры с легальным правительством, чем с предателем. Возможно, нам удастся заключить с русскими особый мир. Все зависит от того, как скоро сформируется легализованное правительство, а для этого необходимо перемирие».

«Господин имперский министр, неужели вы действительно думаете, что Россия вступит в переговоры с правительством, в котором сидите вы — самый ярый представитель национал-социализма?» — только и смог вставить я.

Когда Геббельс, сделав обиженную мину, хотел что-то возразить, в разговор вмешались Кребс и Борман. Оба стали убеждать меня в необходимости приложить все усилия, чтобы заключить с Россией сепаратный мир.

Мое мнение о том, что переговоры могут окончиться только безоговорочной капитуляцией, не нашло поддержки.

Что касается Кребса, я чувствовал, что внутренне он согласен со мной во многом. Так, например, он спросил меня: «Не можете ли вы указать нам человека, с которым бы русские согласились вести переговоры?» Мне почему-то пришла в голову фамилия профессора Зауербруха.

Кребс не решился выступить со своим мнением, он высказался, как двое остальных, за перемирие.

Меня задержали в имперской канцелярии. Я должен был ожидать возвращения Кребса.

Мне удалось узнать тогда у Бургдорфа и Бормана подробности последних часов жизни Гитлера.

Страх Гитлера перед смертью в последнее время заметно усилился. Если, например, ударяла граната в его бомбоубежище, то он приказывал как можно быстрее выяснить, все ли в порядке. Вообще взрывы гранат над бомбоубежищем вызывали у Гитлера сильное раздражение.

В ночь с 29 на 30 апреля Гитлер сообщил ближайшим сотрудникам о своем решении покончить жизнь самоубийством. Госпожа Геббельс якобы стояла на коленях перед Гитлером, прося его не оставлять всех в тяжелый час.

Гитлер принял яд, а затем застрелился. Его жена, Ева Браун, также отравилась.

Согласно последней воле Гитлера, трупы должны были быть сожжены. Я не желаю, якобы сказал Гитлер, чтобы мое тело было выставлено напоказ в Москве.

Три эсэсовца положили трупы Гитлера и Евы Браун в воронку от снаряда, облили бензином и подожгли. Так как трупы сгорели не дотла, они после этого были засыпаны в воронке землей.

В ночь с 30 апреля на 1 мая 1945 года я впервые узнал, что Гитлер уже в течение 15 лет жил с Евой Браун. 28 апреля Гитлер, одетый в форму фольксштурма, в имперской канцелярии вступил с Евой Браун в брак. Этим браком Гитлер хотел узаконить перед смертью свое пятнадцатилетнее сожительство.

Завещания Гитлера я не видел, и мне не удалось узнать, что он писал.

В 13 часов 1 мая генерал Кребс вернулся в имперскую канцелярию.

Русские, как и следовало ожидать, отклонили предложение о перемирии и потребовали безоговорочной капитуляции Берлина.

Моя точка зрения снова уперлась в упрямство Геббельса, которого поддержали преданные ему Борман и Кребс. Капитуляция была отклонена. Я получил разрешение для проведения прорыва, который ранее намечал на вечер 30 апреля. От обязательства молчать о смерти Гитлера я был освобожден.