Агонизирующая столица. Как Петербург противостоял семи страшнейшим эпидемиям холеры
Шрифт:
Александр Григорьевич Тройницкий
Александр Григорьевич Тройницкий был не только администратором, но и выдающимся статистиком, он сыграл заметную роль в деле организации государственной статистики в России.
Всего за один только март 1871 года холерой заболели в столице 2495 человек, а умерли 1103. После этого на время эпидемия стихла: 108 летальных исходов в апреле, 99 – в мае, но в июле снова пошла в рост – 695.
Здесь нельзя не вспомнить еще одну жертву холеры 1871 года –
Молитвы не помогли, 6 июля в седьмом часу утра Феодора Власьевна скончалась. Отец Иоанн тогда с печалью записывал: «Где я встречу после матери такую нежную любовь, такую простоту, безыскусственность, нелицемерность, такое смирение искреннее? Слова: „здравствуй, дитятко, благослови, дитятко“, – останутся у меня навсегда в памяти сердечной, все ее услуги безотговорочные, скорые. Видно, так Господу угодно было, чтобы я походил за ней во время смертельной болезни и похоронил ее, помолился о упокоении души ее».
К поздней осени 1871 года эпидемия стихла, хотя около ста смертей от холеры случилось и в последние месяцы 1871 года. При этом расслабляться горожанам было еще рано: 1872 и 1873 годы тоже оказались холерными. Летом 1872-го, например, одной из жертв холеры стал известный исследователь русской литературы и истории Петр Петрович Пекарский: по свидетельству современника, он еще до начала холеры жаловался на нездоровье, «в этом состоянии он еще обедал в гостях, и, разумеется, без надлежащей осторожности; да обед еще был на открытой галерее, где, вероятно, бедного его и продуло».
Непременный Александр Васильевич Никитенко эмоционально записывал 20 июля 1872 года: «Вам ежеминутно угрожает бедствие: вы ходите, спите, едите, работаете, так сказать, перед глазами смерти. Забурчит ли в желудке, чувствуете ли небольшую в себе перемену, малейшее изменение в обычном течении ваших дней – вам кажется, что гроза готова на вас обрушиться. В несколько часов, здоровые, крепкие, вы можете провалиться если не сквозь землю, то в землю. Так случилось, например, с Пекарским».
Новая вспышка – на исходе лета 1873 года, и тут уже газета-журнал «Гражданин», редактором которой был тогда Федор Михайлович Достоевский, успокаивала читателей (номер от 17 сентября): «Холера гуляла по Европе и, разумеется, перескочила тридевять земель, чтобы не обидеть родного ей пепелища, и с быстротою молнии прибыла в Петербург. Но Петербург проучен и обучен действовать энергично, и после первых дней сильного проявления холеры не столько количеством болезни, сколько быстротечным качеством болезни, холера вдруг ослабела».
В том же номере запечатлен социальный срез болевших холерой: «По наблюдениям в больницах оказывается, что значительный процент заболевающих холерою и привозимых в больницы уже в трудный период болезни составляют чернорабочие трех категорий: землекопы, каменщики и дровокаты. Очевидно, что здесь главная причина этого явления заключается в том, что именно этого рода рабочие лишены теплой пищи и спят на земле или в сыром месте. Из этого следует, что в виду предупреждения появления холеры осенью и пресечения ее в корне, желательно было бы увидеть общественную заботу о доставлении именно этим рабочим того, в чем они нуждаются, то есть теплой пищи и сухого жилья».
К слову тут придется
очередная порция статистики: за время эпидемии 1873 года случаев холеры насчитали 1431, а летальных исходов – 672.Вообще же в немалой степени «Гражданин» оказался прав: еще с 1831 года стало известно, что холера особенно сильно ударяет по малоимущим слоям общества. Однако и состоятельные горожане от нее защищены не были, а боялись ее иногда даже сильнее, чем бедняки – особенно когда познания о холере сочетались с повышенной личной мнительностью. Как, например, это происходило с Иваном Сергеевичем Тургеневым, которого так заботливо пичкал знаниями о холере Алексей Феофилактович Писемский: он этой болезни опасался страшно. По словам известного литературного критика и мемуариста Павла Васильевича Анненкова, была в жизни Тургенева целая «эпоха ужасов перед холерой, когда он не пропускал почти ни одной значительной аптеки в Москве, Петербурге, Париже и Лондоне, чтобы не потребовать у них желудочных капель и укрепляющих лепешек».
Поэт Яков Петрович Полонский записал целый монолог Тургенева о том, как именно одолевала его боязнь холеры: «Мысль, что меня вот-вот захватит холера, ни на минуту не перестает меня сверлить, и что бы я ни думал, о чем бы ни говорил, как бы ни казался спокоен, в мозгу постоянно вертится: холера, холера, холера… Я, как сумасшедший, даже олицетворяю ее; она мне представляется в виде какой-то гнилой, желто-зеленой, вонючей старухи. Когда в Париже была холера, я чувствовал ее запах: она пахнет какою-то сыростью, грибами и старым, давно покинутым дурным местом. И я боюсь, боюсь, боюсь… И не странное ли дело, я боюсь не смерти, а именно холеры… Я не боюсь никакой другой болезни, никакой другой эпидемии: ни оспы, ни тифа, ни даже чумы… Одолеть же этот холерный страх – вне моей воли. Тут я бессилен».
И вот надо же такому случиться: один из визитов Тургенева в столицу в 1870-е годы пришелся как раз на время холеры. Популярнейший в конце XIX столетия беллетрист Петр Дмитриевич Боборыкин позже вспоминал: «Я зашел к нему в отель. Это было в те годы, когда обер-полицеймейстером состоял знаменитый генерал Трепов… В нумере Тургенева нахожу М.В. Авдеева, романиста, одного из тогдашних его подражателей. И.С. стоит в своей парижской вязаной куртке у печки и встречает меня с изменившимся лицом вопросом:
– Вы ничего не знаете?!!
– Ничего! А что такое?
– Ведь здесь – холера!.. Трепов приказал напечатать в „Полицейских“…
– Ну так что ж? Холера здесь болезнь – уже эндемическая…
– Ах, батюшка! Да разве вы не знаете, как я ее боюсь?
И он стал нам рассказывать, беспощадно выдавая самого себя, как он накануне был в гостях у своего приятеля Анненкова, и туда принесли весть о лихой гостье, и он так расстроился, что не был в состоянии ночевать один в отеле и остался на всю ночь у них.
– Ведь поймите, – говорил он почти дрожащим голосом, – она не щадит именно тех, кто ее боится, – вот как я!
– Но если так, Иван Сергеевич, – возразил я, – то вас в первую голову она должна была бы поражать. А вы пережили несколько холер в России и ни разу не заражались!..»
Боборыкин был прав: холера Тургенева так и не тронула. Точного года этой встречи Петр Дмитриевич не называет, однако, известно: Федор Федорович Трепов стал обер-полицеймейстером в 1866 году и оставался на своем посту до 1878-го. За 1873-м следовали спокойные в холерном отношении годы, а до того Тургенев останавливался в петербургских отелях не так уж и часто, и поэтому метод исключения здесь вполне способен помочь. Известно, в частности, что поздней весной 1872-м он поселился в гостинице Демута на Большой Конюшенной улице, провел там всего несколько дней, после чего спешно отбыл за границу.