Ахиллесова пята Джоша Прентиса
Шрифт:
– В чем проблема?
– резко спросила она.
– Нет никакой проблемы. Я получил удовольствие, делая это...
– Он обвел комнату широким жестом.
– Работа имела лечебный эффект.
Флора не была уверена, стоит ли ему верить: он отнюдь не выглядел расслабленным и успокоенным, на самом деле он казался почти таким же напряженным, как и она.
– Я не возьму у тебя деньги, и больше не будем говорить об этом.
– Какой же ты упрямец!
– вздохнула она.
– Но я не могу принять это даром. Это... это нечестно.
– Дело отнюдь не в моем великодушии!
– прорычал он и в один прыжок оказался около нее.
Теперь они стояли так близко друг от друга, что Флора
– Ты действительно хочешь знать обо мне все? Его глубокий голос переполняло раздражение, а грудь вздымалась так бурно, что, казалось, он дышал с большим трудом.
– Сказать тебе?
Флора ничего не ответила - она была не в состоянии.
Неожиданно телефонный звонок разорвал напряженное молчание. Глаза Джоша метнулись к мобильному телефону, висевшему у него на поясе, но Флора быстро проговорила:
– Это мой. Я оставила его внизу.
Ты собираешься ответить?
– мрачно поинтересовался он.
Я должна, - тихо сказала она, с облегчением чувствуя, как напряжение оставляет ее.
Он отступил, и она быстро выскользнула в дверь.
Должно быть, в какой-то момент ее разговора он вошел на кухню, но Флора не заметила, как это произошло, и в недоумении подняла на него взгляд, когда он вдруг оказался рядом и стал вынимать замолчавший телефон из ее судорожно сжатой руки.
Что случилось?
– спросил он, встретив ее отсутствующий взгляд.
Мой отец умер, - ответила Флора и нахмурилась, пытаясь понять, как это может быть.
– Сегодня вечером. Сердечный приступ.
Джош не стал выражать соболезнования; он молчал, но его глаза были полны сочувствия. Его больше не смущало то обстоятельство, что он испытывал к отцу одни чувства, а к дочери - совершенно иные. Если для уничтожения отца необходимо было ранить эту женщину, он уже не сможет осуществить свою месть. А это значило, что... Джошдогадывался, что знает ответ, но еще не был готов принять его.
– Тебе лучше сесть, - предложил он.
Она отрицательно помотала головой и принялась ходить по комнате, то и дело рассеянно поправляя рукой свои белокурые волосы.
Он все потерял - свою работу, общественное положение, все. Они не собирались лишать его возможности работать, но он утратил уважение и доверие пациентов, так что ж ему оставалось делать? Вот о чем он все время спрашивал меня. Что это?
– пробормотала она, когда Джош всунул ей в руку стакан.
Бренди.
Флора поднесла стакан к носу, вдохнула терпкий аромат напитка и послушно выпила его.
– Все началось довольно невинным образом после смерти мамы.
– Ее глаза оставались закрытыми, и Джошу казалось, что она вообще разговаривает не с ним, а просто думает вслух.
– Транквилизаторы, что-то в этом роде. Наверное, он даже сам не понимал, что попался, но она сразу догадалась, его новая секретарша.
– Синие глаза Флоры распахнулись навстречу взгляду Джоша: - Она попыталась шантажировать его, чтобы он поставлял наркотики ей и ее дружкам. Он сказал мне, что только тогда понял, до чего докатился.
– Она смахнула с лица горькие слезы.
– Он пошел в полицию, все рассказал, но она поторопилась
– Она с горечью потупилась.
– Я была слишком занята своей работой! Если бы я проводила с ним больше времени... Если бы я была рядом, когда он так нуждался во мне! Без мамы он чувствовал себя потерянным... Боже мой! Мне не хотелось бы так влюбиться, чтобы, потеряв любимого, оказаться на грани саморазрушения!
– Она нервно рассмеялась: - По крайней мере с Полом ничего подобного не могло случиться.
Голова ее поникла, и по лицу покатились неудержимые слезы. Джош успел выхватить из ее рук стакан до того, как она уронила его на пол, и усадил ее на стул. Его рука бережно легла на ее голову, прижав к своей груди, и Флора судорожно обнимала его за талию до тех пор, пока волна рыданий не стихла. Затем она зашмыгала носом, спрятала лицо в ладонях и пробормотала:
– Извини меня.
– Ничего страшного, мое плечо очень подходит для того, чтобы на него опереться, ну и грудь, в общем-то, тоже.
– Я должна вернуться в Лондон.
К ней, очевидно, вполне вернулось самообладание - потерянной и убитой горем молодой женщины точно никогда и не существовало, удивился Джош. Впервые с момента их встречи она приобрела сходство с той ледяной дамой, которую являли миру средства массовой информации.
– Тебе нужно отдохнуть.
Она покачала головой:
– Я должна сделать кое-какие распоряжения. Это действительно необходимо. Когда занимаешься конкретной работой, некогда думать. Думать - вот что на самом деле очень больно.
Она быстро улыбнулась ему. Необходимо разве ятьвсе его опасения, что она может нуждаться в его помощи.
– Тебе не стоит вести машину, - спокойно заявил он.
Флора открыла было рот, чтобы протестовать, но он выразительно кивнул на бутылку бренди, стоявшую на столе.
– Тогда я поеду на поезде, - решительно объявила Флора.
– Вызову такси до станции в Бангоре.
– Я тебе отвезу.
– Ты?
– Именно я. Ты пока собирайся, а я схожу, предупрежу Герейнта. Первый экспресс отправляет около половины шестого, - прибавил он, видя, она исполнена такого нетерпения, что готова и пешком, если нет другого способа немедленно правиться в путь.
Джош вернулся к тому времени, когда она наспех побросала свои вещи в дорожную сумку.
На самом деле я наверняка смогла бы доехать сама, - проговорила Флора, пока они шли к его машине.
– Я и выпила-то всего чайную ложку.
Ты можешь заснуть за рулем и стать причиной аварии, - строго заметил Джош.
Флора погрузилась в молчание - возразить было нечего. Джош не предпринимал попыток завести разговор или как-то подбодрить ее, так что они доехали до станции в полном безмолвии, но она же была рада оказаться предоставленной своим невеселым мыслям.
Смерть отца все еще казалась нереальной. Только вчера вечером она разговаривала с ним по телефону, и впервые после суда он довольно оптимистично рассуждал о своем будущем. Чем чаще она вспоминала об этом их последнем разговоре, тем сильнее болело ее сердце.
«Меньше всего на свете я хотел бы причинить неприятности тебе, Флора», - все повторял отец. Что бы она ни говорила, невозможно было ничем смягчить горечь его самообвинений.
– Я знаю, что ты чувствуешь, в самом деле, знаю. Возможно, это не поможет, но, поверь, со временем боль притупляется.