Академия тишины

Мэй живёт и учится себе спокойно. И не лезет в тайные библиотеки и на кладбища, и её брат не разгуливает в другом теле, а мать вряд ли исчезла бесследно, бросив ее в раннем детстве, и ваш общий преподаватель не гладит её по волосам и по рукам так, словно ты самый прекрасный бриллиант в его тайной коллекции, а лучший друг так вообще…

Внезапно я сажусь на кровати.

Мне, конечно, не очень повезло с семейной историей, но кто сказал, что мне одной? Возможно, да нет, даже наверняка родители моих однокурсников тоже учились в Академии безмолвия — "случайных людей здесь не бывает", помню-помню. Возможно, корни этой истории кроются ещё там, в прошлом четвертьвековой давности?

Но как можно разузнать о родителях погибшего адепта? Я вспомнила нашу первую встречу ещё весной на первом курсе, несправедливый опрос, плотоядную некротучу. Наш разговор, когда Лен сказал, что не хотел поступать в Академию, но пришлось исполнить указанную в завещании волю отца, которого он никогда не знал.

А я не знала мать…

В непонятном ажиотаже растолкала Мэй, и она уставилась на меня сонными глазищами орехового цвета, светлые пушистые ресницы затрепетали. Я схватила табличку для переписки, мел крошился в пальцах:

"Где сейчас твои родители?!"

Соседка смотрела на меня, как на ненормальную. Ещё было очень, очень рано, до тренировки тела оставался почти час, и по всему мы могли спать ещё как минимум минут тридцать.

Приступ совести я подавила в себе усилием воли: ей, значит, можно будить меня своими бестолковыми ночными прогулками во сне, а мне ее по делу — нет?!

Если бы на месте тихой мирной Мэй была бы та же Арта или Дия, или Эрна — мне в лоб бы уже летела подушка, плюс какой-нибудь стихийный "привет", например, ледяной водный шар или микроскопический ураганчик, надолго превративший бы мои и без того спутанные с ночи волосы в безобразный колтун. Но Мэй только тряхнула головой, прогоняя остатки сна, и потянулась за мелком.

"Мать живёт за Тороном с новым мужем, родного отца много лет нет в живых".

Даже с наложенной печатью глухоты я будто слышала скрип мела по поверхности доски и мысленно морщилась. И одновременно — едва ли язык от возбуждения, как охотничья собака, не высовывала.

"Как он погиб?!"

"Не знаю. Он ушел от матери еще до моего рождения, о его смерти она узнала случайно. А что случилось?"

Подозреваю, если бы была такая возможность, моя дражайшая родительница тоже бы ушла от меня до рождения…

"Давай поговорим об этом в разговорный час? Очень надо"

Если бы такое написали мне, я бы вцепилась в ворот, и даже не в переносном смысле, и не отпускала бы, пока не получила хоть каких-нибудь объяснений. А Мэй просто кивнула, слезла с кровати и потопала в ванную, а я только расчесала волосы пальцами и собрала в небрежный узел на затылке. Какой смысл мыться до тренировки, если после нее нас все равно можно выжать, как мокрые тряпки?

Надо подумать, как грамотно построить разговор, чтобы не отпугнуть. И что сказать Габриэлю? Что-то подсказывало мне, что в его присутствии Мэй будет куда менее откровенна. К Габриэлю моя соседка, похоже, была неравнодушна, хотя старалась и не показывать этого. Слишком уж тушевалась.

В общем, разговор с Мэй я отложила до вечера, чего нельзя было сказать о мыслях. Совпадение или нет? Я, Лен и Мэй теряем одного из родителей в раннем детстве, оказываемся в Академии безмолвия, едем в столицу с загадочным адьютом, вспоминать о котором, по правде сказать, мне не хотелось, как о полустёртом из памяти, но тревожащем сне.

Нет, не бывает таких совпадений. Но как мне узнать подробности? Снова спрашивать Джордаса? Или не будить лихо и написать, например, тому же сэру Энтони? Он же многое знает, а что не знает, может узнать…

"Напыщенный дурак", как же. Зависть — плохое чувство, господин профессор!

Одним словом, мысли мои бродили бесконечно далеко от сегодняшних занятий, и, как ни странно, никто из преподавателей не мучил меня сегодня своим излишним вниманием. После на удивление мирной и ненапряжной тренировки тела мы практиковались с сэром Джордасом, который мне казался сверх меры напряжённым и отягощённым какими-то собственными тяжёлыми думами, возможно, о том, что не стоит лишний раз откровенничать со студентками. На обеде меня нашёл Джеймс и несколько испортил эту благостную тенденцию, всяческими жестами пытаясь донести до меня мысль, что нам с ним тоже надо поговорить наедине. Джеймса я проигнорировала, съела суп и овощной салат, помахала Ларсу, успела обнять Габриэля. Впереди нас ждал самый тихий и бесполезный предмет, общий для жизневиков и смертников, и одинаково бесполезный как для тех, так и для других: лекция по истории.

Ну, лекция — это сильно сказано.

Нам раздавали книги, и мы прямо в аудитории конспектировали нужный отрывок, а потом писали что-то вроде эссе в свободной форме по прочитанной информации. Во избежание списываний и отлыниваний, видимо, подобная работа выполнялась под строгим надзором строгой седовласой мисс Алмы Гюс.

Тема была скучная, перья скрипели по бумаге. Я покосилась на сидящего неподалеку Габриэля, а он тут же почувствовал мой взгляд и слегка повернулся ко мне. Жаль, что здесь одиночные парты, ох, как жаль…

Заданный нам на прочтение и освоение временной промежуток охватывал дела вековой давности. Джонатан Оул, маг и подвижник, уже сделал своё чёрное дело, став невольным основателем Академии Безмолвия, а Грион Тарольский еще не взошёл на трон… Да что там, даже не родился.

А когда, интересно, взошел?

Терпеть не могу историю. В школе мы, конечно, проходили её, правда, довольно поверхностно: кто за кем правил, кто с кем воевал, но из дырявой черепушки Джеймы Ласки большинство полезных сведений пропадало сразу после учительского опроса и контрольных работ. И сейчас я, бросив опасливый взгляд на мисс Гюс, полезла в самый конец пухлого потрёпанного библиотечного учебника, поближе к современности, так сказать.

Не знаю, что я искала, тем более в общедоступной книжке, уж точно не раскрытия каких-то тайн и информации о наших с Леном и Мэй родителях. Пытаясь осмыслить информацию, я даже стала делать записи на листах — и неожиданно увлеклась. Если в учебнике ничего не сказано, не может быть сказано о подковёрных политических играх и интригах, всё равно какую-то информацию между строк можно уловить.

Нынешний король Грион Тарольский вошёл на трон тридцать семь лет назад. Эта цифра мне сразу не понравилась, потому что совпадала с началом семейной трагедии сэра Лаэна, впрочем, какая между этим всем могла быть связь?

Первые двенадцать лет — целых двенадцать, опять двенадцать лет! — правление было каким-то… тихим. Я даже на три раза перелистала скудные два с половиной листочка, посвященные такому существенному временному периоду. Как будто про нашу страну забыл и весь окружающий мир, и внутри всё погрузилось в этакий политический стазис: никаких тебе интересных реформ, никаких громких попыток государственных переворотов, достойных того, чтобы о них знали юные студенты, никаких показательных казней, экономических уступок купцам, открытия новых Академий… Тишина. Нет, как студент, сдающий историю, я была, несомненно рада отсутствию событий и дат, требующих запоминания, но… А, вот! Сказано, что наш король Грион «хворал тяжко», в связи с чем даже рассматривался в качестве кандидата на престол его двоюродный брат Ардон, по причине малолетства сына и законного наследника… Так, а потом?