Академия Высших: студенты

– Почему ты приходишь ко мне, девочка? – спросила Атаранта через пару дней. – Мы были знакомы, пока я не потеряла память?

– Да, – улыбнулась Сигма.

– А твои родители не против?

Сигма покачала головой.

– Я сейчас с ними не живу.

– Это плохо, – вздохнула Атаранта. – Я бы хотела жить с родственниками. Даже если бы я их не помнила. Мне было бы легче знать, что эти люди, рядом со мной, заботятся не потому, что им за это платят, а потому что мы с ними связаны, что у них есть ко мне какие-то чувства, кроме жалости. Что они помнят меня настоящей, а не жалким обломком, как сейчас.

Сигма едва сдержала слезы в тот день. Эти слова были так похожи на мамины. Мама могла бы так сказать. Но почему тогда она даже не заподозрила, что Сигма ее родственница? Ладно, не дочь, но хотя бы… племянница? Младшая сестра?

– И что же, – спросила Атаранта в другой раз, – нас с тобой связывает, деточка? Где мы познакомились?

Сигма пожала плечами и отвернулась, чтобы вытереть слезы.

– А ты как думаешь, Атаранта?

Атаранта покачала головой.

– Я каждый день над этим думаю и ничего придумать не могу. Может быть, у нас было общее хобби? Возраст не мешает общим интересам. У тебя есть хобби?

Сигма задумалась. Какое у нее было хобби, когда она училась в школе? Да никакого. Ей интересно было учиться, это было ее главное хобби.

– Мне нравится фотографировать, – ответила Сигма. – Говорят, портреты у меня получаются особенно хорошо.

– Нет, это точно не мое, – вздохнула Атаранта.

Сигма чуть не рассмеялась. Фотографировать мама не умела. Более того, если было бы такое понятие как антидар, то у мамы он точно был. Все фотографии, которые мама делала, были не просто неудачными, а такими, от которых Сигме хотелось плакать и кричать, что на них не она. Впрочем, когда она была подростком, она как-то удалила все свои фотографии из семейного архива, включая самые ранние.

– Людей связывают не только увлечения, – попробовала намекнуть Сигма, но Атаранта отмахнулась.

– Я знаю, что мне не скажут ничего про моих родственников, я должна вспомнить сама. Но ты точно мне не родня. Когда я смотрю на тебя, я точно знаю, что у меня не могло бы быть такой дочери.

У Сигмы сжалось сердце.

– Почему?

Атаранта пожала плечами.

– Ты такая холодная. Такая отстраненная. У тебя такой оценивающий взгляд, как будто ты решаешь, достойно ли то, на что ты смотришь, твоего внимания. Когда ты сказала про Академию Высших все стало на свои места. Вас, детей из элиты общества, наверное и воспитывают с самого рождения, чтобы вы думали, что вы лучше всех.

«Это ты, ты меня воспитывала, – хотела закричать Сигма. – Я не отстраненная». Но вместо этого она только улыбнулась.

– Если тебе неприятно меня видеть, Атаранта, я перестану приходить.

Атаранта покачала головой и пожала Сигме локоть.

– Не обижайся, деточка. Я знаю, что ты не выбирала, в какой семье родиться. Конечно, приходи, пока можешь. Ты ведь на каникулах здесь, да?

– Да, – ответила Сигма. – И они уже скоро закончатся.

– Очень жаль, – улыбнулась Атаранта. – Мне будет тебя не хватать. У нас ничего не происходит, совсем ничего. Когда мы с тобой говорим, я начинаю вспоминать разные вещи. Про академию. Про фотографию. Во мне что-то проясняется. Про такое не поговоришь с врачами или с другими больными.

– Я очень рада, – с трудом выговорила Сигма.

Она уже решила для себя, что все равно подпишет документы об идентификации личности Атаранты. Даже если эта женщина не ее мать, она не заслуживает того, чтобы жить безымянной в этом закрытом пансионате. Может быть, они смогут проводить вместе каникулы и рано или поздно ее память прояснится окончательно. И неважно, что именно она вспомнит. Важно, чтобы она вспомнила себя.

В предпоследний день они гуляли по парку, и Атаранта показывала на деревья и называла их. Сигма кивала и говорила – правильно или нет.

– Странно, – сказала женщина. – Я помню какие-то сложные вещи. Но совсем ничего о том, что я делала в жизни. Я проходила тест на школьные знания. Я умею читать и считать, что-то знаю, чего-то нет. Я спрашивала врачей, что будет дальше. Они говорят, что советуют учить школьную программу, заново, всю. Даже то, что мне кажется, что я знаю. Это поможет восстановить работу мозга. Активировать память.

– Хорошая идея, – согласилась Сигма. – Но даже если нет, ты по крайней мере будешь иметь представление о мире не хуже школьника. И сможешь выбрать новую профессию. И начать новую жизнь. Может быть, ты даже выберешь ту же самую профессию, что была у тебя в прошлой жизни. Представляешь?

– Не думала об этом, – улыбнулась Атаранта. – Но я повторю твои слова. Хорошая идея.

– А если бы ты сейчас выбирала кем быть, кем бы ты стала?

Женщина остановилась и долго смотрела в пространство тяжелым, отсутствующим взглядом. Сигма уже испугалась, что своим вопросом влезла на запретную территорию, и сейчас разрушила все, над чем так долго работали врачи. И может быть, пора уже кого-то из них звать на помощь? Но Атаранта вдруг очнулась.

– Я бы хотела быть человеком, у которого много власти.

– Что? – Сигма не верила своим ушам.

Женщина пожала плечами и улыбнулась.

– Да, я бы хотела быть кем-то значимым. Важным. Кто мог бы решать проблемы. Менять мир. Таким человеком, без которого нельзя обойтись. Мэром, может быть.

Сигма грустно смотрела на женщину. Вот, значит, что она чувствует, сидя здесь, в этом закрытом пансионате, наедине со своими мыслями. Ничтожность. Одиночество. Ограниченность. Бессилие. Невозможность ничего сделать по своей воле. Ненужность и никчемность. Несвободу.

Сигма вдруг порывисто обняла женщину – крепко, как давным-давно в детстве обнимала маму.

– Ты сможешь, – прошептала Сигма. – Я уверена, ты сможешь.

– Спасибо, что пытаешься меня поддержать, детка. Но не надо мне врать, – женщина отстранилась, и Сигме стало неловко.

Они гуляли в молчании и Сигма не могла набраться сил заговорить с Атарантой снова. И только когда время визита истекло, Сигма сказала, что завтра они увидятся в последний раз.

– Каникулы закончились, и мне пора возвращаться в Академию, – сказала Сигма.

– Не надо, детка, не приезжай, – сказала женщина. – Ты уже и так много для меня сделала. Отдохни один денек. Мы уже сказали друг другу все, что могли. А сегодня чуть не поссорились. Не надо.

Сигма кивнула и ушла.

И только выйдя за ворота пансионата, она вдруг поняла, что было не так. Запах. Когда она обняла эту женщину, она почувствовала ее запах. И этот запах был чужим, абсолютно незнакомым. Она никогда его не слышала раньше. Можно забыть голос и внешность. Но запах забыть нельзя. Да и сам человек… даже если он теряет память, теряет привычки, теряет жесты и манеру ехидно улыбаться, или удивленно поднимать бровь, в конце каждого вопроса, будто одной интонации недостаточно – он не теряет тело, обмен веществ, вот это все, из-за чего каждый человек пахнет так, как никто другой. Эту женщину Сигма никогда раньше не встречала. Абсолютно точно. Никогда!