Акимуды
Шрифт:
В ту же ночь на Студенческой улице Зяблик видела вещий сон. Сергий Радонежский сказал:
– Генерал не смог остановить войну.
– Что же мне делать? – испугалась Зяблик.
Святой Сергий сказал:
– Я советую тебе встретиться с сестрой, но предупреждаю, что Лизавета отобьет у тебя Посла.
– Да ладно!
Сергий Радонежский ничего не сказал.
Зяблик села в калужскую электричку и поехала. У ворот в монастырь она поругалась
– У тебя глаза видят то, что не надо!
Она пообещала нажаловаться на него Патриарху всея Руси:
– Я сейчас позвоню ему по мобильному телефону!
Служка испугался и попросил ее не звонить. Она пошла на высоких каблуках по дорожке среди оранжевых ноготков (лат. Cal'endula officin'alis). Она любила дорогую итальянскую обувь. В мастерской храма она встретилась со своей сестрой, которая была старше ее на пятнадцать минут, девственницей Лизаветой, которая реставрирует иконы.
– Катя! – Лизавета бросилась на шею сестры.
От волнения они расплакались.
– Меня так долго не называли по имени, – рыдала Зяблик.
Марья Васильевна родила их в один день. Сначала на свет появилась чернявая Лизавета – и с тех пор она стала старшей сестрой, командиром над Зябликом. Лизавета весила при рождении на двести граммов больше, чем светленькая Катя, но потом Катя перегнала ее по весу, и никто не знал, где кто. Знали только, что второй по очереди появилась Зяблик – во всем она была младшенькой.
Лизавета в студенческие годы увлеклась спиритизмом, но, когда Николай Васильевич Гоголь во время сеанса предложил ей выпить яда, она помчалась в церковь и покаялась батюшке. Она пила чай из алюминиевой кружки. Скромная утварь переплеталась в ее голове со спасением человечества. Она спала практически без матраса. Подушка была жесткой и тяжелой.
– Ну, садись, – сказала Лизавета. – Небось устала с дороги. Будем пить чай.
Она включила старый электрический чайник. Выглянула в окошко, занавешенное дешевой занавеской. За занавеской шли строем монахи. Дисциплина, подумала Зяблик.
– Лиза, – сказала Катя, – ты сильно веришь в Бога?
– Ну да, – задумчиво ответила Лизавета. – Хотя в Бога нельзя сильно верить. Когда веришь – ты вся пронизана им. У вас что там, в Москве, война?
– Война, – сказала Зяблик.
– Много народу поубивало?
– Да так… – ответила Зяблик. – Много!
– А я не боюсь умирать, – сказала Лизавета.
– Да ты что! – удивилась Зяблик. – А я вот боюсь! Лиза, останови войну!
– Да как же я ее остановлю?
– У тебя есть чудотворная икона?
Елизавета с удивлением посмотрела на сестру:
– Катя, для меня каждая икона чудотворна.
Она взяла с полки недоделанную икону, поставила перед собой. Она приподняла подол длиного серого платья и опустилась на колени.
– Господи! – сказала Лизавета, не таясь от сестры, и для убедительности протянула вперед правую руку. – Они с ума сошли, Господи! Пошли воевать против Тебя! Они себя разбомбят до последнего человека. – В глазах Лизаветы появились слезы. –
Ну, дураки! Пожалуйста, образумь их и не смейся над их безумием! – Она помолчала, встала с колен. – Ну, все, – сказала она. – Кажется, получилось.Зяблик недоверчиво посмотрела на нее:
– Я думала, ты будешь молиться целый день. У тебя есть телевизор?
– Нет.
– А радио?
– Тоже нет.
– А интернет?
– У кого же нет интернета? – удивилась Лизавета.
Сестры, склонившись к столу, зашли на новостной сайт. С пометкой breaking news там появилось сообщение:
«Война остановлена!»
Самолеты развернулись и полетели на свои базы.
– Молодец, – сказала Зяблик и погладила Елизавету по голове. – Ты давно не мыла голову. Хочешь, я тебе помою?
Лиза ушла в подсобное помещение и вернулась с помятым темно-зеленым тазом.
– Помой, – сказала она. – Я устала быть святой.
Лиза сбросила серое платье и встала босыми ногами в таз. Зяблик помыла ей голову и сказала:
– У тебя черных волос на лобке, как у дикообраза. Так уже давно не носят.
– Я должна встретиться с твоим Послом, – ответила Лизавета. – Он разрушил мое представление о жизни.
Я его ненавижу.
– Ты ошибаешься, – сказала Зяблик.
– Если правда вне Христа, – сказала Лизавета, – то я хочу остаться… – она посмотрела на образ в углу, освещенный лампадкой, – с Христом, а не с истиной.
– Это все равно что жалеть о распаде Советского Союза, – сказала Зяблик. – У тебя есть бритва?
– У меня есть кухонный нож.
– Кухонный нож? Это будет больно.
– Пусть. Хотя зачем меня брить? Монахи и так меня любят. Они ходят подсматривать в дощатую уборную. Им нравится, как я тужусь и пукаю. Они потом целый день ходят с блаженными лицами.
Зяблик вернулась с кухонным ножом.
– Мы, девушки, – сказала она, – должны следить за своим лобком. Это дело нашей чести.
– Монахи – сволочи, – задумчиво сказала Лизавета.
Зяблик выплеснула волосатую воду во двор и надела простую холщовую ночнушку. Лиза дышала ей в левую щеку.
– Я хочу зажигать, – зашептала она. – Я хочу быть столичной штучкой. Я люблю по ночам копаться в блогах и бормотать матерные слова.
Зяблик нежно погладила срамные губы сестры, возбудилась и не ответила. Лизавета громко чавкнула нижним местом.
– Какая ты красивая! – сказала Зяблик. – Тебе нужно лучше питаться. У тебя худая попа. Вся в прыщах и укусах.
Бедная попа!
– Клопы, – сказала Лизавета. – У нас весь монастырь в клопах.
– А блохи?
– Есть в наших палестинах и блохи, но еще больше мандавошек.
Зяблик лизнула ее в дырку попы:
– Как ты хорошо, натурально пахнешь! Красавица, ты остановила войну! – Она больно шлепнула сестру по правой ягодице.
– Еще, – попросила Лизавета.
– Движения не должны быть нетерпеливы и поспешны – главный недостаток мужчин перед сексом. Мы, девушки, лучше понимаем, как нам друг друга гладить. В женской любви я вижу будущее любви. Мужчин мы отодвинем в сторону и будем пользоваться ими только как фаллоимитаторами.