Акимуды
Шрифт:
Мне противно, что посольство Акимуд берется за проекты, с которыми не может справиться, не превратив их в бесчеловечное безумие.
После победы над живыми мертвецы разбились на партии. Многим могло показаться, что партии примут очертания традиционных русских моделей. Однако на самом деле все было по-другому. Разделение произошло по трем группам.
Первым общественным движением мертвецов стала патрия истребителей. Ее основной задачей была ликвидация всех живых людей в России и перевод их в мертвое состояние. Тем самым проводилась военная программа: РОССИЯ ДЛЯ МЕРТВЫХ. В этом присутствовал некий загробный троцкизм. Зато возникала возможность унитарного государства. Истребители считали, что живые люди ответствены за все катастрофы, которые произошли в России, и не могут быть партнерами.
Вторая партия называлась партией
Эта партия считалась более либеральной, так сказать, умеренной, и вокруг нее вращались старые партии кадетов и социалистов. Они предлагали развернуть военный лозунг РОССИЯ ДЛЯ МЕРТВЫХ в сторону философии.
Третья партия называлась Братья и Сестры и была основана на том, что существенной разницы между живыми и мертвыми нет: все мы – русские братья и сестры. Раз живым все равно суждено стать мертвыми, то это только дело времени. Третья партия имела значительную поддержку живых.
Моя задача по поддержанию равновесия между живыми и мертвыми несколько упрощалась тем, что наш русский народ довольно быстро привык к мертвецам и приноровился с ними жить. Я поражался отсутствию даже короткой памяти у населения. Прошло только полгода после оккупации, которая была нарочито кровавой, а о ней в обществе уже было не принято вспоминать. Возможно, нечто подобное было когда-то с татаромонгольским игом. Живые не хотели умирать, но то, что мертвые шастают по улицам, убеждало их, что у них есть будущее. Мало кому в голову приходили философские вопросы о сущности происходящего. Больше всего боялись, что мертвые все отнимут. Отнимут и поделят между собой. Живые готовы были довольствоваться малым. Даже партия истребителей обслуживалась живыми, которые находили логику в ее тезисах. Реальной оппозиции мертвякам фактически не было. Были разрозненные выступления, были тайные кружки, но в основном – разговоры на кухне. Возродился интерес к книге «Доктор Живаго» – в основном из-за названия. В названии интеллигенты находили нечто пророческое. В кухонных разговорах тема довоенного времени звучала ностальгически. Даже я не без грусти вспоминал нашего довоенного Главного и беспокоился о его судьбе. Только в гостях у Акимуда я узнал о его самоубийстве. Его самоубийство оказалось государственной тайной. Никто не знал, кто он – живой или мертвый. Если он действительно стал мертвым, то его скорейшее возвращение к жизни было исключительным явлением. Мертвые, как мне казалось, должны были пройти испытательный срок, схожий с индийским бордо, чтобы вернуться обратно.
На открытое сотрудничество с покойниками просвещенной части общества идти не хотелось. Но она всетаки шла, компромиссы ширились. Живые участвовали в мертвом телевидении, в мертвых печатных изданиях. Живой легендарный бард, обвешенный погремушками в знак вечной любви к Индии, славил в своих новых песнях мертвых с воодушевлением. Он говорил знакомым, что мертвые воскресили его талант и продлили его прозрения…
Впрочем, мертвяки с течением земного времени несколько преобразились. Как я уже говорил, из скелетов они превращались в плотные тела, не лишенные склонности к удовольствиям. За их повадками наблюдали песьи головы египетской закваски, но в стенах своих квартир они морально разлагались: жрали и пили, как будто живые. Египетские комиссары уничтожали провинившихся мертвяков, если их преступления становились явными, жуткой казнью полнейшего уничтожения, и мертвяки панически их боялись, но, несмотря на страх, все равно жрали и пили, а также еблись с живыми блядьми. В этом я видел надежду на будущее. Во всяком случае, если бы Россию завоевали американцы, народного недовольства было бы несравнимо больше, чем в годину Мертвой войны.
– Все-таки они наши! – слышались мнения, несмотря на развевающиеся по Москве лозунги РОССИЯ ДЛЯ МЕРТВЫХ.
Отец учения о воскрешении отцов Николай Федоров сам не воскрес. Нам приходилось философствовать за него. Конечно, у нас в России мертвые значат больше, чем в западных странах. Однако были и просто бытовые радости. Русский народ особенно умиляло и примиряло с мертвяками то, что мертвяки, во всяком случае некоторые из них, не равнодушны к водке. Появилась даже особая забава. Мертвяка специально напаивали, а потом весело кричали, что он мертвецки пьян. Это снисходительное отношение к мертвецам в конце концов вылилось в национальную проблему.
Предлагается каждому живому завести на себя уголовное дело согласно своим слабостям и склонности к преступлениям.
Заявление об открытии на себя уголовного дела сдается в органы полиции по месту жительства. Просьба отнестись к своим преступным склонностям ответственно и не предлагать мелких или безличностных вариантов. Страх перед тюрьмой – основа нашего государственного развития, предчувствие светлого будущего. Помни, что побои, унижения, пытки, гнилой тюремный режим, не устанное гостеприимство смерти – это не случайные спутники справедливости, а наши общие союзники. Загляни в себя! Бдительно прислушайся к потокам своих криминальных мыслей! Если не сможешь сам изговнять себя, расспроси жену и близких, пусть они скажут тебе в глаза то, что они о тебе неустанно думают.Донеси на себя! Не бойся оговорить себя! В оговоре всегда найдется здоровый элемент истины. Предложи для себя ответственную меру наказания.
Вернувшись в Москву из игры «Попади в рай», я не стал звонить Акимуду с жалобами на турагентство Клары Карловны, а вместо этого по подпольному радио «Апломб» рассказал радиослушателям, что нас ждет после смерти.
Акимуд позвонил ровно через полчаса после передачи. Он едва сдерживал свой гнев:
– Ты зачем раскрываешь мои карты? Я тебя не за тем посылал!
– Но так с людьми не поступают!
– Это закон природы! Кто не доплывает до рая, тот превращается в рыбу!
– Я отказываюсь в этом участвовать!
– Ну, как хочешь. – Акимуд бросил трубку.
Зяблик сказала, что я – дурак. Вместо того чтобы бунтовать, нужно было доплыть до рая и все о нем выведать, а не буянить на полдороге. Она звонила сестре. Лизавета отмалчивалась. Потом Акимуд передал через своего верного Ивана моим помощникам, чтобы я собирался. Видимо, ему все-таки зачем-то было надо, чтобы я увидел его внеземные владения. Так я впервые попал в рай.
– Значит, вот что: дайте мне на первое украинского борща, да погуще, погорячее! Борщ должен быть обжигающим! Чтобы дух от него шел! Чтобы лоб был в поту, как в росе, после третьей ложки! И побольше сметаны! И пампушек с чесноком! Будет пахнуть изо рта? Я ни с кем не собираюсь целоваться после обеда! А на второе несите гуся! Гуся с яблоками! Я люблю гусятину… Какие у вас вина? Только сладкие? Тогда несите горилку! Сколько? Грамм триста! Сколько кусочков хлеба? А что, у вас хлеб выдают по кусочкам? Ну, несите от души! Только черного! Он у вас в раю такой пахучий, Ирина!
Имя официантки приколото у нее к белой блузке.
– Ирина, а где мы с вами?
– Что?
– Как зовут это райское место?
– Северные Акимуды.
– А что, есть Южные?
– Не знаю.
В раю официанток называют по имени. Безымянная официантка – нонсенс. Вы должны вступить с ней в личный контакт, потереться с ней душой – тогда она помчится вас обслуживать. И, когда она помчится, надо обязательно посмотреть ей вслед на ноги. У всех официанток здесь немыслимо короткие юбки. Они так обтягивают бедра, что тайное становится очевидным, и Ирина это знает, и если вы не посмотрите на ее ноги, она сочтет вас невежливым мужчиной. Но полоса отчуждения наступает тут же вслед за этим. Если вы начнете к ней приставать или – еще того хуже! – шлепнете по попе, она сочтет вас хамом и вычеркнет из списка своих клиентов.
«Ух, обожрусь… – продолжал я свой внутренний монолог, понимающе глядя на ноги уходящей Ирины. – Но ехать в рай худеть – все равно что отправиться на Гавайи за снежными бурями!»
Черная челка давно не мытых волос свисала ей на глаза. Мы сидели вдвоем с фотографом Оксаной, которую мне выделили в качестве гида и которая должна была впоследствии разместить материал о моем пребывании в местной стенной газете, в зале главного ресторана Северных Акимуд близ мелкого моря. Это миниатюрное море омывает мелкими волнами большую степную пыль. Берега соленой земли засажены узколистным серебристым лохом. Но море плещется на солнце теплой бирюзовой волной, и пляжи на Северных Акимудах хрустят мелкой-мелкой светлейшей ракушкой: идешь и хрустишь… Но в чем, позвольте, блаженство? Плюгавый городишко! Да, в палисадниках растут большие, лиловые, как синяки после драки, сливы, разноцветные яблоки и груши, пахнут розы, гладиолусы, хризантемы, но там же нет ни вилл, ни скал… Верно, на Северных Акимудах нет вилл, да и вообще архитектурой город не блещет, домики, прямо скажем, дрянь, но зато на базаре продается такая вкусная картошка, которую если сварить и посыпать зеленью – так это объедение! Или взять, например, черешню цвета черных глаз местных красавиц, вкуса и сочности – неописуемых. Не зря говорят торговки на базаре: винтажная достоверность! Ретрошик! Я окончательно убедился в этом, когда увидел на улице чудотехнику, автомобиль «Запорожец» лимонно-зеленого цвета. Боже, он такой маленький – как детская коляска! Народ снимался на мобильный телефон с «Запорожцем», припадая к нему, – непрекращающийся аттракцион! Ни с каким бы «феррари» так бы не снимались! Впрочем, на Северных Акимудах пока что не видно «феррари».