Аккорды кукол

Чуть приоткрыв глаза, Галя едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть от радости: второй человек был в милицейской форме.

– В фургоне много будет?
– спросил милиционер.

– Два десятка девчонок, да пацанов с дюжину. Сейчас они на овощной базе, к утру будут здесь. А дальше - прямая дорога на Кавказ.

– Я сам поеду с фургоном, - произнес Рзоев.
– Возьму с собой Клементьева. Так будет спокойнее.

– Пожалуй, ты прав, - согласился Магомет.

Захватив с собой несколько бутылок вина и выключив свет, они ушли. Дверь в камеру захлопнулась.

Галя с трудом разжала стиснутые зубы. Ее била дрожь.

4

С Колычевым что-то произошло: лицо перекосилось, губы задергались, глаза стали совершенно мутными, будто в них плеснули кислотой, и вращались они из стороны в сторону. Он продолжал держаться пальцами за виски, а потом повалился на пол, скрючился, подтянул колени к подбородку, изо рта хлопьями пошла белая пена, словно сорвался кран у огнетушителя. Голова билась об пол. Показался длинный, как у собаки, язык.

Карина пришла в ужас. Это было похоже на эпилептический припадок. Надо как-то помочь, иначе он разобьет голову или откусит себе язык. Навалившись на Алексея всем телом, она схватила его за руки, но он вырывался. Пена летела ей в лицо. Карина прижала его голову. Борьба длилась минут пять, и, когда казалось, что она вообще не закончится, Колычев внезапно успокоился. Грудь его слабо вздымалась, руки превратились в набитые ватой тряпки, голова болталась на тонкой шее, как соломенная. Карине удивительно легко удалось поднять его и дотащить до дивана.

В сознание Алексей не приходил. Он лежал, закатив глаза и тяжело дыша. Смочив полотенце водой, Карина вернулась в комнату и положила ему на лоб. Припадок кончился. Чем он был вызван? Алексей ни разу не говорил ей, что страдает каким-то недугом. Ей сейчас было и жаль Колычева, и страшно - это чувство не проходило, словно она только что боролась не с ним одним, но и с кем-то еще, засевшим внутри него, пытавшимся покинуть тело или изменить его физическую структуру, как происходит в фильмах про оборотней. Она не любила мистику, не признавала её, считала все это бредом. Но теперь ощущала нечто, вызывающее омерзение и ужас.

Чтобы избавиться от неприятного чувства, Карина распахнула все окна, включила радио, телевизор и снова уселась возле Колычева. Она смотрела ему в лицо, поглаживая светлые волосы. Когда Алексей пришел в себя, она приготовила крепкий чай с лимоном и начала поить его с ложечки, вливая между губ.

– Ничего, ничего...
– шептала она, поправляя подушку.
– Скоро пройдет... Только не пугай меня больше... Тебе лучше?

– Гораздо, - прошептал он, глядя на неё не только осмысленно, но даже как-то чересчур пристально.
– Что со мной было? Обморок?

– Я бы сказала - припадок. У тебя эпилепсия?

– Вроде того. Но припадки бывают не часто, раза два в год. Извини, что это случилось в твоей квартире.

– Хуже, если бы произошло на улице.

– Да, ты права. Еще бы отвезли в вытрезвитель. Один раз со мной так и было. Приняли за пьяного. Впрочем... Все дело как раз в алкоголе. Мне нельзя пить.

– Никому нельзя пить, - успокоила его Карина.

– Но особенно таким, как я. Я ничего не болтал?
– вдруг спросил он. Иногда со мной бывает.

– Нет, ты бился головой об пол и хотел откусить себе язык.

– Никого не звал? Никаких имен не произносил?
– продолжал допытываться Алексей.

– Ты просто как шпион, - усмехнулась Карина.
– Да, звал своего резидента. Только я не разобрала, как его имя.

– А зачем тебе вообще знать?
– серьезно ответил он.
– Рано еще. Каждый должен созреть. Пройти по ступеням. Познать.

– По-моему, тебе надо отдохнуть, - забеспокоилась Карина.

Его голос, вся эта бессвязная речь пугали. О чем он говорит? Она чуть придержала его за плечи, когда он попытался встать. И Алексей вновь обессиленно откинулся на подушку.

– Я ведь не случайно тебя выбрал, - прошептал он.

– Ну конечно, - согласилась Карина, думая о другом.

– Нет, ты не понимаешь!
– рассердился Колычев, но это получилось забавно, поскольку он не мог даже толком поднять голову.

– Естественно, не понимаю, - снова согласилась она.
– Ты лежи.

– Любовь - это одно. Это всего лишь мостик между двумя существами, слабым голосом произнес он.
– И совсем другое то, чем ты занимаешься. Вся твоя жизнь. Тот мир, в котором ты существуешь. И там, в этом мире, должна быть ты.

– Почему? Почему не ты - в моем мире? И вообще, он един, мир.

– Нет, ты не понимаешь...
– Голос его слабел, растворяясь в сумерках.
– Есть два мира. Два. И они находятся в постоянной борьбе друг с другом...

5

Ничто не предвещало беды. Дети стайкой переходили улицу. Рядом шли две пожилые воспитательницы. Горел зеленый свет. Да и ни одной машины поблизости не было. Дети возвращались из зоопарка, продолжая делиться впечатлениями. Жирафа видели, крокодил был болен, медведи грустили, а обезьяны вели себя подобающим образом - как обезьяны. Неожиданно откуда-то из подворотни вылетел мотоциклист в шлеме и черной куртке. Он мчался прямо на детей. Врезавшись в толпу и раскидав всех передним колесом, как мошкару, мотоциклист пронесся дальше и скрылся за поворотом. Все произошло в считанные секунды. А пожилые тетки-учительницы даже не успели ничего сообразить и теперь дико кричали, ползая по асфальту среди уцелевших и сбитых детей.

Школа была закрыта, но Герасим и не собирался туда идти. Свою учебу он уже считал законченной. Ничего полезного школа ему не дала. Поплескав бензином на парадную дверь, Гера уселся на мотоцикл и бросил спичку. Вспыхнуло красиво. Полюбовавшись немного пламенем, он понесся прочь.

В одной из коммерческих палаток, на отшибе, двое кавказцев лениво играли в нарды, чтобы убить время. Клиентов не было. За последний час подползли лишь два местных торчка, наскребших на бутылку водки, да знакомый пацан, купивший пакетик анаши. Водка изготовлялась в соседнем доме, шла прямо из подпольного цеха. Пить её было опасно, но торчки пили и почему-то не умирали. Словно тараканы, которых трави хоть чем - бесполезно. Все равно бегают.

Рядом с киоском остановился мотоцикл. Перед окошком замаячила голова в шлеме. Кавказцы оторвались от нард.

– Привет Магомету!
– сказал мотоциклист и бросил что-то внутрь.

Рванувшись на скорости с места, Герасим услышав позади себя грохот разорвавшегося взрывпакета.

Прием посетителей в больнице уже был закончен. Но к Свете Большаковой и так все равно никого не пускали, кроме родителей. Они как раз только что ушли. Врач сказал им, что надежда есть, но в глаза при этом старался не смотреть. Он знал, что человек в таком состоянии может прожить ещё несколько месяцев, может быть, лет. Но надеяться стоит только на чудо. Гера оставил мотоцикл возле входа, рядом с машиной "скорой помощи", и вошел в приемный покой. Подождав некоторое время, приглядевшись, он обратился к одной из санитарок:

– Проведите меня к той девушке, которая... которую... утром...

– В коме?
– подсказала та.
– Ты что, мальчик? Нельзя.

Гера молча протянул ей стодолларовую бумажку. Наверное, это был её трехмесячный заработок. Она испуганно покраснела, но деньги взяла и повела его за собой какими-то переходами, по служебным лестницам. Остановилась возле двери в палату.

– Теперь уходите, обратно я найду дорогу, - сказала Гера.

Войдя внутрь, он разглядел на кровати Свету. Руки её лежали поверх натянутого по самый подбородок одеяла, голова обмотана бинтами. Какие-то проводки тянулись к приборам. Капельница. Глаза закрыты. Острый носик торчит вверх.