Аккорды сердца

Он довольно рычит мне в рот, на какое-то время отступая и рождая в моей голове сотни догадок о ближайшем будущем, а затем мне на глаза ложится непроницаемая повязка, делая меня совсем беспомощной.

– А теперь подумай о своём самом большом страхе, из-за которого ты больше не можешь петь, - вдруг говорит мой мучитель, вселяя в меня реальный ужас.
– Представь, что я — это он.

Сперва эти слова кажутся бредом, но то, как серьёзно она звучат, не даёт мне снова обратить всё в шутку.

– Ответь сама себе, чего ты боишься больше — что этот страх сделает тебе больно, - живот вдруг быстро пронзает короткий электрический разряд, и вместе с тем я ощущаю, как губы смыкаются на моём соске, а язык играет с ним, посылая в мою сердцевину мощные приливы жара.

– Или тебе просто очень нравится прятаться ото всех?

Не анализировать. Чувствовать. Не пытаться понять… Да как тут вообще можно ни о чём не думать, когда меня буквально сейчас током ударили?

Но стоит этой мысли только оформиться, Эль повторяет всё заново, не дав толком увязнуть в этом, и я снова на грани боли и удовольствия, на этот раз гораздо более сильного, проникающего будто в самый мозг.

– Думай над моим вопросом, птичка, а не над тем, что сейчас происходит, - напоминает сталкер, кажется, срезав кружево с груди, и моё дыхание сбивается окончательно.
– Ты полюбила скрывать своё творчество? Свой прекрасный голос?
– новый импульс тока, и между моих ног упирается что-то вибрирующее, мгновенно подводя меня к чему-то неминуемому.
– Полюбила жалость к себе больше той эйфории, которую испытывала на сцене?

По вискам стекает пот, а низ живота горит огнём, но в то же время мне больно от одних его жестоких слов, как пули попадающих в самый центр моей мишени. Они правда задевают за живое так, как не смогла бы ни одна физическая боль.

Сколько бы до этого я ни убеждала себя, что это не моя вина, что это из-за кого-то другого я не могу больше выйти на сцену, что я у меня просто забрали мою музыку, на самом деле, именно я была той, кто у себя всё отнял. Отнял, а потом скрылся в глубокой норе, и только один безумец отважился туда за мной залезть, вытащив наружу.

– Да… - тихо отвечаю.

– Что? Я не слышу тебя, маленькая трусливая птичка, - со злым смешком произносит Эль, вынуждая выгибаться от удовольствия, пронзившего до макушки, когда он с силой прижал ко мне этот жужжащий девайс.

– Да, я сдалась!
– кричу, и темнота будто переносит меня куда-то в собственное подсознание, где есть лишь я со своими переживаниями, показавшимися вдруг слишком реальными.

– И что дальше? Хочешь, чтобы страх тебя окончательно уничтожил?
– новый разряд тока и прокатившееся по телу удовольствие смешиваются воедино, но мне не дают отдаться этому чувству полностью.

– Нет, - выдыхаю, признавая, что на самом деле никогда не была готова сдаться.
– Не хочу!

– Хороший ответ, птичка.

Губы вновь находят сосок, с силой втягивают его, одновременно доводя меня до крайней точки исступления. Дёргаюсь, по-прежнему, прикованная к кресту, когда мне дарят долгожданное освобождение, и с громким криком кончаю, испытывая всё непрекращающуюся агонию.

Едва она неспешно стихает, Эль избавляет меня от повязки, и по моим щекам катятся слёзы. Я впервые ощущаю себя такой опустошённой, но и обновлённой в то же время, а ещё очень хочется снова куда-нибудь спрятаться, только каким-то чутьём я понимаю, что это лишь отголосок страха, который никуда не исчез.

– Так вот, что все в этом находят, - не могу не рассмеяться с облегчением, и сталкер словно тоже отпускает себя, улыбаясь.

– Что ж, это неплохое начало, - смотрит на меня, внимательно отмечая любое изменение, хотя сам выглядит похлеще моего — напряжённый, вспотевший и до сих пор возбуждённый.

Мои чувства обострены сейчас, как никогда, и между нами пролетают знакомые искры, стоит взглядам задержать друг на друге чуть дольше. Эль подаётся ко мне, яростно целуя, а я даже не могу сопротивляться — его губы будто уничтожают между нами последние барьеры.

Руки сжимают мою талию, а мне хочется быть ещё ближе после такой встряски, и сталкер это чувствует. Сам втискивает меня в крест, вдавливается собой, давая мне почувствовать его твёрдость там, где у меня до сих пор всё пульсирует, и это прикосновение его плоти через брюки заново пробуждает во мне потребность.

– Знала бы ты, как выглядишь, - шепчет между поцелуями, касаясь моей влажности, и жар поднимается всё выше, прямо в голову, чтобы резко устремиться вниз.

– Как?

– Так, будто напрашиваешься на мой член, - толкнувшись ко мне, отвечает он, принося новую волну возбуждения, и мне начинает казаться, что сейчас самый правильный момент, чтобы продолжить это безумие.

Я даже собираюсь сказать об этом, готовая отдать себя без остатка, но какое-то чувство не даёт мне этого сделать. Момент, когда открывается дверь, я замечаю слишком поздно, и даже тогда не до конца осознаю, что у нас появился наблюдатель.

Наши с ним глаза встречаются, как в замедленной съёмке, и я не могу пошевелиться, потому что в том, что он на нас смотрит, вернее, как он смотрит, есть что-то неправильное. Дикое. И мне совсем не нравится то, что я выставлена перед учителем на обозрение.

– Увидел что-то, что тебе по душе?
– дразнит Эль, проводя рукой по моей обнажённой груди, выставленной на показ.

Недавнее состояние почти сразу улетучивается, словно и не было того облегчения, а во мне как будто мечется раненый зверь. Он воет от такого обращения, и обида заполняет моё колотящееся сердце до краёв.

– Развяжи меня, - требую, только меня не слышат.

Константин Евгеньевич делает шаг, смотря так, будто не видит препятствий, и на миг, на одну крохотную долю секунды мне кажется, что он сейчас присоединится.

В груди начинает неприятно ныть от боли, но я её игнорирую.

– Я сказала, развяжи меня!
– уже кричу, понимая, что если не остановить их обоих, всё приобретёт очень плохой оборот — они меня уже сейчас как будто не замечают.

И только когда с моих глаз срываются слёзы, а в голосе проскальзывает ужас, они оба отмирают, как по команде.

– Чёрт, птичка, - опоминается Эль, бросаясь ко мне.

Быстро расстёгивает наручники, пытаясь растереть чуть затёкшие конечности, а я отталкиваю его.