Аколит в крови по локоть

Да и не всё так плохо. И атрибут у меня не самый пропащий, и аспект не из худших. С порчей опять же в разы легче работать стало…

Я остановился на очередной ступени и озадаченно хмыкнул.

Не только с порчей же! Со всеми арканами пурпурного и схожих аспектов!

Стараясь не переусердствовать, я втянул в себя некоторое количество небесной силы и задействовал последовательность приказов для активации огненной плети, только вместо воспламенения использовал малую печать воздаяния. Раскручивать энергию по оправе не стал, лишь надавил своей волей, и тотчас из левой ладони проклюнулось остриё кровавого гарпуна.

И — никакой боли! Никакой раны!

Просто и даже легко!

Полностью высвободился зазубренный клинок, следом потянулась пурпурная жила, и теперь я ощущал аркан продолжением руки, контролировал его как собственную конечность.

Красота!

— Боярин, ты там уснул? — долетел сверху крик Червеня.

— Иду! — отозвался я, развеял заклинание и поспешил по лестнице

Хорошо! Ну хорошо же, чёрт меня дери!

К слову, Седмень полагал ровно так же. Стоило только подняться на пирамиду, и он сказал:

— Хорошо!

— Хорошо-хорошо, да не очень-то! — фыркнул Червень и направился прямиком к телу обезглавленного демоном ученика школы Извечного полдня. — Боярин, тащи сюда свою кирасу!

Я тяжко вздохнул и поплёлся вслед за рыжеусым пластуном.

— Погребальный обряд проводить собираетесь? — спросил тайнознатец у товарищей погибшего.

— Собираемся! — с вызовом ответил старший из них. — И что с того?

— От казённого имущества тело освободите! — потребовал Червень.

Парни переглянулись, после уставились на пластуна.

— Кирасу с него снять?

— Именно!

Так вот и вышло, что очень скоро мне достался доспех мертвеца, а мой собственный отложили в сторонку, чтобы впоследствии сдать интендантам и не нарушать отчётность.

Дарьян до сих пор не пришёл в себя, а Огничу поручили приглядывать за подходами к пирамиде с западной стороны, и я отвлекать фургонщика от несения караульной службы не стал, воспользовался передышкой и уселся на разогретые солнцем каменные плиты, погрузился в медитацию.

Металлический привкус крови, плеск тяжёлых капель, упругое сопротивление выдернутого из распоротой грудной клетки сердца…

Теперь я куда отчётливей прежнего воспринимал проявления магии крови, эманации бессчётных жертвоприношений беспокоили и мешали сосредоточиться, но мало-помалу удалось отрешиться от них, тогда взялся приводить в порядок взбаламученный формированием ядра дух, а после стал понемногу прорабатывать абрис. Жар в груди унялся и почти прошло ощущение сосущей пустоты, я вновь стал чувствовать оправу, но нагружать её не решился. И без того было паршивей некуда.

Погребальный обряд школы Извечного полдня превратил погибшего юнца в облачко золотистого сияния — то какое-то время сохраняло форму его тела, а затем потускнело и развеялось. Тогда я отвлёкся и проверил мастеров мёртвых дел, но в дополнительном вмешательстве не возникло нужды, зато закашлялся Дарьян. Он перевалился на бок и неуверенно встал на четвереньки, ну а после его начало рвать.

Полоскало книжника никак не меньше пяти минут, я даже забеспокоился, как бы он не окочурился, но обошлось.

— Хреново-то как, — прохрипел Дарьян, чуть отдышавшись, и глянул на меня налитыми кровью глазами. — Вода есть?

Я как-то даже с ответом замешкался. Если белки глаз книжника налились кровью из-за полопавшихся сосудов, то радужки окрасились непередаваемым серо-бледно-алым оттенком отнюдь не по этой причине.

— Лучезар! — прохрипел книжник. — Пить!

— Молодёжь! — с осуждением протянул изрядно поднабравшийся Клюв, подошёл и сунул Дарьяну фляжку. — Хлебни!

Тот сделал глоток и закашлялся.

— Гадость!

— Да с чего бы? — удивился Огнич, которого сменил на посту Червень. — Пил же ром нормально, ещё и нахваливал!

— Гадость! — повторил Дарьян, возвращая фляжку духолову.

Клюв и сам приложился к ней, после утёр тыльной стороной ладони губы и заявил:

— Одержимость! — с таким видом, будто это объясняло решительно всё. — Поди теперь разберись, какие желания собственные были, а какие хозяина мертвослова.

Книжника заколотила дрожь, он стиснул ладонями виски и простонал:

— Ну точно! Та пакость!

— Так ты помнишь? — удивился я.

— Как в омут углубились — всё обрывками, будто вусмерть напился, — поведал нам Дарьян и обхватил себя руками. — Страшно даже подумать, сколько лет с этой поганью в душе прожил…

Клюв вновь хлебнул и махнул рукой.

— Забудь! Спал он всё это время, а не тобой управлял. А как абрис развился в достаточной мере, так и попытался тело захватить. Тебе ещё повезло, что костяной аргумент принял и от чистой призрачной формы ушёл. В нематериальном обличье мы бы тебя ни в жисть не словили.

Дарьян во все глаза уставился на духолова.

— Да как же — спал? А как он тогда на меня влиял? Он ведь влиял! Меня с рома воротит, а раньше нравился!

— Он спал и видел сны, — беспечно пожал плечами благоухавший свежим перегаром Клюв. — Не о том тебе сейчас беспокоиться нужно! Совсем не о том!

— Да как же не о том? — Книжник вскочил на ноги и покачнулся, но устоял. — А если вся моя жизнь, все мои устремления и привычки — лишь чаяния и желания того выродка?! Как мне теперь в этом разобраться?

Я только усмехнулся.

— Опытным путём, как ещё! — И продемонстрировал стянутый у товарища портсигар. — Тоже не твоё?

Но стоило только замахнуться, и Дарьян спешно крикнул:

— Верни!

Трясущимися руками он сунул в рот сигару, закурил и расплылся в блаженной улыбке.

— Пивка бы… — протянул мечтательно, округлил глаза и указал на меня. — О! Заморский светлый эль — это моё!

Огнич ухмыльнулся.

— Пивка и бабу? — Он подмигнул. — И бабу ведь, да?

Дарьян на миг задумался, затем с явственным облегчением перевёл дух.

— Ага!

Фургонщик хлопнул его по плечу.

— Ну вот, а ты боялся!

Клюв откашлялся, прочищая горло, и повторил:

— Не о том беспокоишься!

Книжник уставился на морщинистого дядьку с нескрываемым пренебрежением.

— А о чём мне ещё беспокоиться-то?

— О том, что ядро ты сформировал за счёт энергии жертвенных душ, которые не чисто белые были, а с примесью багрянца!

Дарьян захлопал глазами.

— Что я сделал? Ядро сформировал? Бред!

Духолов каким-то неуловимо-змеиным движением вытянул руку и влепил книжнику леща.